Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы
Шрифт:
— Не настоящий коммунист. Только усами шевелит. Таракан.
В первую субботу великого поста Сергей Сергеич пошел к вечерне, облегчить сердце. Подойдя к дверям собора, убедился, что они заперты. Недоумевая, спустился с паперти и, обходя собор, наткнулся на соборного сторожа Акинфия.
— Почему, Акинфушка, службы нет?
Акинфий поправил шапку на взъерошенной голове.
— Отец Андрей брюхом занемог. Не будет службы. Просился живчик от Покрова отслужить, да прихожане не хочут. Потому ежели живца в церкву пустить, хоть веник алтарный, а стырит, прохвост, — степенно объяснил он и почесал низ живота.
Сергей Сергеич
В розовом свете фонаря увидел Киру на постели в беспорядке. Одна Кирина нога согнута, и над черным чулком отливает нежным блеском голое, круглое колено. А Кирины руки сплелись вокруг шеи жильца, и он целует Кирины прекрасные, жаркие плечи и бормочет, а глаза у Киры не закрыты, а распахнулись во всю ширь, глядит на Степана Максимыча, и в них выражение, какого никогда не видел Сергей Сергеич.
Заклохтало наседкой сердце, сразу опустел живот, как будто выпали кишки в огромный ножевой прорез. Сергей Сергеич постоял минуту, прижав пальцами живот, и, задом выпятившись из столовой, добрел до парадного, распахнул дверь на улицу.
В тумане скупо журчала в трубах подмерзающая капель. Сергей Сергеич долго бесцельно бродил в тумане, черпая лужи галошами и шепча что-то. Наконец направился домой. Отворяя парадную, нарочно громко стучал и кашлял, топотал по коридору. Когда вошел в столовую, — жилец и Кира сидели за чаем. На Кирином лице еще трепетало возбуждение, жилец спокойно отпивал чай. Волосы его были особенно гладко причесаны и лежали на упрямом черепе, как гладкая пепельная броня.
«Железные люди, неуютные, — подумал Сергей Сергеич, — подойдешь и ударишься. Мою жену целовал, а сам причесался и меня презирает. Матерьялист».
Он отказался от чая, прошел в спальню и долго рылся в конторке. Нашел бумагу, окунул перо в полувысохшие чернила и сел писать, морща лоб. Кира, простившись с жильцом, вошла в спальню и, лениво потянувшись, стала раздеваться. Переменяя сорочку, задумалась и опомнилась, только заметив, что Сергей Сергеич пристально смотрит на ее плечи, груди, круглые, как яблоко, нежные, как из пены, бедра и живот. Покраснела, быстро набросила рубашку и зло спросила:
— Что это ты писать вздумал? Писатель, тоже!
Сергей Сергеич не ответил. Кира повернулась к стене, заснула. Только перед рассветом Сергей Сергеич положил перо и зевнул. Он вспотел от напряжения, и рубашка прилипла к вдавленной груди. Поднес листок к глазам и прочел:
Многоуважаемый товарищ, красный директор!.. От чистого сердца, желая вам благополучия, осмеливаюсь предупредить от превратных поступков вашей жизни по поводу гражданки, жены Бегичева, Киры Андреевны. Я вас, коммунистов, не уважаю, но ваша личность мне симпатична, и потому решаюсь. Гражданка Бегичева с которой вы состоите в телесном соглашении, — опасная соблазнительница. У нее была любовь с вашим товарищем, комиссаром дивизии Гордоном, и этот уважаемый товарищ через нее пошел на казенную растрату и покончил жизнь свою расстрелом. Потому и желаю вас упредить, что знаю вашу партийную слабость насчет женщин. Вам по вашему делу приходится больше иметь сношения с женщинами грубого вида, и потому вы легко поддаетесь буржуазным мессалинам и падки на наслаждения старого строя. И женщине без правил легко вас оплести, потому вы люди прямоугольные, без хитрости. А у нее и духи, и чулки с ажуром, и кофточка батист. Гляди, любуйся на мою красоту, будто все и прикрыто, а как на ладошке. А вы с непривычки хуже, чем с водки, пьянеете. Пишу вам из одной симпатии, жалко мне, что хороший человек из-за стервы покончит жизнь от партийной пули но высшему приговору.
Незаметная, но благородная душа.
Перечитал, со вздохом положил в конверт, погасил свет и прилег вздремнуть, а утром, попивши чаю, по дороге в лавку опустил в почтовый ящик, оглянувшись, не видит ли кто.
Возвращаясь из лавки, зашел в часовню, стал перед богородицей на колени, долго и истово молился о спасении рабы божией Киры от неправильного пути и о сохранении домашнего спокойствия. Пришел домой успокоенный и за чаем даже шутил с жильцом. Ложась спать, игриво пощекотал Киру и сам испугался. В устремленных на него глазах было бешенство и жаркая ненависть. Скорее закрылся одеялом.
Рано утром проснулся от настойчивого шепота, звавшего его из столовой. Приподнялся на постели, тревожно взглянул на Киру, она спала крепким сном. Надел туфли и вышел. Увидел одетого жильца. Лицо у него было странно закаменевшее, как будто налитое воском, и глаза смотрели упорно и недвижно.
— Идите за мной, — не то просил, не то приказывал Сергею Сергеичу.
Бегичев послушно побрел за ним, вздрагивая спиной, как пес на морозе. Жилец ввел его в комнату и, взяв со стола листик бумаги, поднес к лицу Сергея Сергеича.
— Это вы писали? — спросил он, растягивая голос, как резиновую плеть.
Сергей Сергеич втянул голову в плечи и закрыл глаза. Вермишель бороденки царапала ему голую грудь, и Сергей Сергеич думал: «Куда ударит? По голове или в живот?»
От ожидания во рту пересохла слюна.
— Вы писали? — переспросил жилец.
Сергей Сергеич отчаянно мотнул головой.
— Не врите! — крикнул Степан Максимыч и дернул Сергея Сергеича за руку. Сергей Сергеич, как кукла, повалился на бок, но жилец толчком привел его в вертикальное положение.
— Мерзавец! — процедил он и, помолчав, добавил. — Ну, шевелитесь! Помогите мне уложиться.
Сергей Сергеич открыл глаза и потрясенно взглянул на жильца. Посреди комнаты стояли жильцовы чемоданы, раскрыв пасти. Жилец стал бросать Сергею Сергеичу вещи, приказывая, куда класть. Ошеломленный, он послушно укладывал чемоданы и первый раз вздохнул, когда все было упаковано.
Жилец вышел в коридор и вернулся в пальто и фуражке.
— Помогите вынести! — грубо, как дворнику, сказал он Сергею Сергеичу.
— Вы разве уезжаете? — осмелился наконец выдавить Сергей Сергеич. Жилец повернулся к нему.
— Молчи, гад! Делай, что велят, — оборвал он.
Сергей Сергеич, вздрогнув, поднял тяжелые чемоданы и вынес их за жильцом на крыльцо. Холодный утренний ветер ударил под халат, и зубы Сергея Сергеича стали выбивать двойную дробь холода и страха. Жилец сошел с крыльца, скрылся за углом и сейчас же вернулся с извозчиком. Он взвалил чемоданы на пролетку и повернулся к Сергею Сергеичу:
— Ни слова Кире Андреевне. Скажешь, что уехал в командировку. Понял? А вот тебе, сукин сын, на прощанье!