Собрание сочинений. Том 1. Рассказы и сказки
Шрифт:
Добывать осторожную дикую птицу трудно, и вот охотники придумали много хитрых способов ловить её.
Вывели совсем особенные породы собак — легавых: пойнтеров, сеттеров.
Простая собака носится впереди хозяина и всех птиц распугивает. А легавая как зачует дичь — разом стоп! И замрёт. Ждёт, когда хозяин подойдёт.
Это называется — стойка.
Дичь перед носом собаки притаится, прижмётся к земле: авось да не заметят её! Лежат птицы, не шелохнутся.
Подойдёт к собаке охотник, приготовится и велит собаке: «Вперёд!». Тогда легавая поднимает выводок на крыло — совсем
С легавыми охотятся летом на выводки глухарей, тетеревов, куропаток, стрепетов, вальдшнепов, дупелей, бекасов. Осенью тетерева и глухари перестают держать стойку. Тогда легавые уж не годятся для охоты на них — и охотники ходят с лайками.
Лайка садится под деревом и тявкает на птицу. Глухарь расхаживает по ветке и сердито урчит на неё: знает, что собаке не влезть к нему на дерево.
А охотник уж заслышал лай и тихонько из-за леса подкрадывается к птице.
Утки даже летом не держат стойки. Охотятся на них с лопоухими собачками спаниелями. Маленький спаниель пролезает под кустами, в густой траве, в камышах и выгоняет запрятавшихся там уток. Спаниели отлично плавают, даже ныряют и приносят хозяину утку, куда бы она ни упала.
На уток охотятся и с челна, натыкав по бортам его веток или камыша, чтобы не было видно охотника. Весной делают на берегу шалашку и около неё пускают на воду привязанную подсадную утку.
Подсадная кричит: зовёт к себе диких своих подруг. Смелые селезни подлетают к ней — и охотник их стреляет. А нет подсадной— охотник выставляет перед шалашкой раскрашенные деревянные чучела уток и сам крякает в манок. Утки прилетают и подсаживаются к чучелам.
С чучелами охотятся ещё на диких гусей и на тетеревов поздней осенью, когда они соберутся в стаи.
Гуси — очень осторожные и зоркие птицы. Деревянными чучелами их не обманешь. Набивают шкурки убитых гусей, вставляют им стеклянные глаза. И тогда — в сумерках зорь — дикие гуси обманываются и целым табуном опускаются к чучелам.
Тетерева не так осторожны: их легко обмануть простым суконным чучелом, набитым соломой, и с блестящими пуговичками вместо глаз. Один охотник сидит в шалашке под чучелом, другой объезжает стаю тетеревов верхом на лошади, сгоняет её с места — и птицы сами летят к чучелам.
Из шалашки стреляют тетеревов и весной — на току, где у них игрища — бой. Тут не надо уж и чучел: косачи сами слетаются на знакомую поляну.
Надо хорошо знать жизнь и повадки дичи, чтобы удачно на неё охотиться. Охотники знают, что утки на ночь летят в поле жировать, кормиться зерном, а на день — спать в камыши и болото. И подстерегают уток на перелётах. Знают, что весной лесные кулики вальдшнепы с цыканьем и хорканьем носятся над лесом после захода солнца, и ждут их с ружьём на опушках. Знают, что белые куропатки ночью приходят на яркий свет, — и разжигают костёр, а сами прячутся неподалёку. И знают, что большой бородатый лесной петух — глухарь — ничего не слышит, не видит, когда поёт весной. Песня у него короткая, негромкая: «Тэк! тэк!»— и заскирлычет. И вот когда он скирлычет, охотник подскакивает к нему. Скачок, другой — и стал как вкопанный. Глухарь замолкнет, оглядится, прислушается: всё тихо, ничего кругом не движется. И опять запоёт. А охотник ближе, ближе, и даже выстрела не услышит глухарь под свою последнюю песню.
МЫ И ПТИЦЫ
Певцы
Маленький полевой петушок — серенький перепел — не певчая птица. Кричит: «Подь полоть!» или: «Спать пора!» или: «Би-да-на! Би-да-на!» Повторяет этот крик много раз подряд — только и всего. А есть любители: за бидану эту серенькую — за перепела — своего осла отдадут, коня отдадут, верблюда отдадут. Так приятно, так звонко, так сладостно кричит маленький полевой петушок.
Что ж говорить о настоящих птицах-певцах. Их множество, и голос каждой по-своему ласкает наш слух.
Флейту напоминают голоса золотой иволги, маленького лесного жаворонка — юлы, серенькой славки-черноголовки. Но иволга кричит пронзительно, коротко, радостно: «Фиу-лиу!». Юла сочно и мягко выводит своё долгое «люли-люли-люли!», а Черноголовка вплетает в свою лёгкую песенку разные приятные лесные звуки.
Нежной грустью — как капельки в воду падают — звучит голосок пеночки-теньковки: «Те-тинь-ка! Мила-я!..» А белощёкая синица-кузнечик будто бубенчиками вызванивает свою бойкую песенку: «Зин-зиверр! Скинь-кафтан!»
Мастерица подражать чужому пению пеночка-пересмешка, да и скворец любит вставить в свою рассыпчатую песню неожиданное коленце: то колодезным журавлём проскрипит, то простонет куликом, то щёлкнет, как пастуший бич.
Подивишься мелодичному треску камышевок. Издали заслышав очень сильную песню подкоренника, не поверишь, что певец-то ростом всего с мышонка. А как радуешься весной первой песне зяблика — песне смелой, радостной, боевой!
Но лучшие наши певцы, наши прославленные мастера пения: в лесу — дрозды, в полях — жаворонок, в садах и рощах — знаменитый соловей.
Певчий дрозд первым начинает петь в лесу весенним, ещё морозным утром, последним замолкает вечером. И кажется: все остальные лесные птицы только подпевают ему. Ясным, полнозвучным голосом он на весь лес выводит неторопливую торжественную песнь— настоящий гимн весне.
Ему немногим уступает и чёрный дрозд, только песня у чёрного дрозда печальнее. Маленький красивый дрозд-белобровик, наоборот, как по лесенке, сверху вниз вприпрыжку мчится голосом беспечно и весело.
Поэт говорит:
Между небом и землёй Песня раздаётся, Безысходною струёй Звонче, звонче льётся, — и каждый сразу догадается, что это поёт Над подруженькой своей Жаворонок звонкий.Каждый слушал полевого жаворонка, каждый радовался серебристым трелям его прекрасной нескончаемой песни.
Жаворонок — певец утра, певец весны, солнца, радости. Кто больше его заслужил похвал и славы!
Один только соловей — «певец любви, певец своей печали» — по словам великого Пушкина.