Собрание сочинений. Том 10
Шрифт:
«Ваше превосходительство, объясните султану со всей откровенностью и чистосердечием, каковые совместимы с осмотрительностью, а также с достоинством самого султана, причины, заставляющие правительство ее величества опасаться, не находится ли в настоящее время Оттоманская империя в особенно опасном положении. Нарастающие претензии иностранных государств, которым Порта не способна или не склонна дать
удовлетворение, плохое ведение ее собственных дел и возрастающая слабость исполнительной власти в Турции позволили ее союзникам принять в последнее время новый и внушающий беспокойство тон. Если такое положение будет продолжаться, оно может повести к всеобщему восстанию христианских подданных Порты и оказаться
Но разве это не значило со стороны Англии в ясных словах «объявить» султану, «что он не в состоянии сохранить порядок внутри страны или поддерживать дружественные отношения со своими соседями»? Царь весьма бесцеремонно сказал сэру Гамильтону, что он не позволит Англии утвердиться в Константинополе, но что, с своей стороны, он намерен сам утвердиться там, если не в качестве постоянного владельца, то, по крайней мере, в виде временного хранителя. Что же отвечает лорд Джон на это наглое заявление? От имени Великобритании он отвергает «какое бы то ни было намерение или желание овладеть Константинополем». От царя он такого уверения не требует.
«Положение императора России», — говорит Рассел, — «в качестве временною хранителя, а не постоянного владельца Константинополя, было бы чревато всевозможными опасностями, как вследствие издавна лелеемых притязаний его собственного народа, так и вследствие соперничества европейских стран».
Соперничество европейских стран, а не противодействие Англии! Что касается Англии, то она не позволила бы этого, — впрочем, лорд Джон Рассел не осмеливается говорить с Россией таким топом, каким Россия говорит с Англией, — Англия «не была бы удовлетворена, если бы Константинополь находился постоянно в руках России». Итак, она будет удовлетворена, если он будет находиться в руках России временно. Другими словами, она вполне соглашается с предложением, сделанным самим царем. Она не позволит того, от чего он сам отказывается, но готова терпеть то, что он намерен сделать.
Не «удовлетворенный» тем, что он водворяет царя в Константинополе в качестве предполагаемого хранителя, лорд Джон Рассел заявляет от имени английского правительства, что оно «не вступит ни в какие соглашения относительно мероприятий на случай падения Турции, не снесясь предварительно» с Россией. Другими словами, хотя царь и заявил сэру Г. Сеймуру, что он уже заключил соглашение с Австрией, не уведомив об этом заранее Англию, Англия, с своей стороны, обязуется снестись с Россией раньше, чем заключить соглашение с Францией.
«В общем», — говорит лорд Джон, — «не может быть более мудрой, бескорыстной и благотворной для Европы политики, чем та, которой так долго следует его императорское величество».
Его казацкое величество совершенно неуклонно проводил ту самую политику, которую он возвестил еще при вступлении на престол и которую теперь либерал лорд Джон объявляет столь бескорыстной, столь благотворной для Европы.
Явным и главным спорным пунктом в нынешних осложнениях на Востоке являются притязания России на религиозный протекторат над христианами православного исповедания в Оттоманской империи. Царь, отнюдь не скрывая своих притязаний, прямо сказал сэру Гамильтону, что «право покровительства этим нескольким миллионам христиан закреплено за ним договором», что он «пользовался своим правом умеренно и осторожно» и что это «иногда налагает очень неудобные обязательства». Дает ли ему лорд Джон Рассел понять, что такого договора не существует и что царь такого права
«Правительство ее величества хочет прибавить, что, по его мнению, весьма существенно — посоветовать султану обращаться со своими христианскими подданными в соответствии с принципами справедливости и свободы религии… Чем более турецкое правительство будет переходить к равноправному законодательству и нелицеприятному управлению, тем менее российский император будет находить необходимым применять на деле то право исключительного покровительства, которое его императорское величество нашел столь тягостным и неудобным, хотя нет никаких сомнений в том, что оно предписано ему велениями долга и закреплено за ним договором».
«Право исключительного покровительства» России над подданными Турции, закрепленное договором! Никаких сомнений относительно этого, — говорит лорд Джон; а лорд Джон — честный человек; и лорд Джон говорит от имени правительства ее величества, и лорд Джон обращается к самому самодержцу. О чем же спорит Англия с Россией? И зачем увеличивать вдвое подоходный налог, зачем тревожить весь мир своими военными приготовлениями? Как мог лорд Джон несколько недель тому назад выступать в парламенте в духе Кассандры, кривляясь и заносчиво выкрикивая громогласные проклятия по адресу вероломного и коварного царя? Не он ли заявил кесарю, что притязания кесаря на право исключительного покровительства «предписаны велениями долга и закреплены договором»?
Не на скрытность или чрезмерную сдержанность царя мог жаловаться коалиционный кабинет, а скорее, наоборот, на бесстыдную откровенность, с какою он позволил себе раскрыть свою душу перед министрами и сделать их поверенными своих самых сокровенных планов, превращая кабинет на Даунинг-стрит в собственную его величества канцелярию на Невском проспекте. Некто поверяет вам свое намерение убить вашего друга. Он предлагает вам войти с ним в предварительное соглашение насчет добычи. Если этот некто — император России, а вы — английский министр, то вы не тянете его на скамью подсудимых, а весьма униженно благодарите за оказанное вам большое доверие и почитаете себя счастливым, по примеру лорда Джона Рассела, засвидетельствовать «его умеренность, откровенность и дружественное расположение».
Но вернемся в С.-Петербург.
Вечером 20 февраля, — стало быть, всего за неделю до прибытия князя Меншикова в Константинополь, — самодержец подошел к сэру Гамильтону Сеймуру на soiree [званом вечере. Ред.] великой княгини, супруги наследника, и между обоими «джентльменами» завязался следующий разговор:
Царь: «Ну, что же; вы получили ответ и должны завтра доставить его мне».
Сэр Гамильтон: «Я буду иметь честь это сделать, но ваше величество уже знает, что содержание ответа весьма точно соответствует тому, о чем я предупреждал ваше величество».
Царь: «Я с сожалением услышал об этом, но, мне кажется, ваше правительство неправильно поняло мои намерения. Меня не столько интересует, что надо сделать, когда больной человек умрет, сколько я хотел условиться с Англией о том, чего в этом случае не надо делать».
Сэр Гамильтон: «Но, государь, позвольте мне заметить, что у нас нет никаких оснований предполагать, что больной человек умирает… Страны не умирают столь поспешно. Турция будет существовать еще долгие годы, если не случится непредвиденного кризиса. И как раз, государь, для предотвращения всех обстоятельств, которые могли бы вызвать такой кризис, правительство ее величества рассчитывает на ваше благородное содействие».