Собрание сочинений. Том 1
Шрифт:
Фэгг ничего не смыслил в поэзии. Помню, сидит он, бывало, чурбан чурбаном и чинит одежду, в то время как Рэтлер декламирует бессмертное обращение Байрона к океану. И однажды этот чудак совершенно серьезно спросил Рэтлера, не мучился ли Байрон морской болезнью. Не помню, что именно Рэтлер ответил, но мы просто катались от хохота, да, наверное, было над чем — Рэтлер за словом в карман не лазил.
Когда «Небоскреб» пришел в Сан-Франциско, был устроен «пир». Мы решили увековечить это событие и праздновать его ежегодно. К Фэггу, конечно, это не относилось. Он ведь был палубным пассажиром, а вы сами понимаете, раз уж сошли на берег, надо каждого немножечко поставить на свое место. Но в тот день старик Фэгг, как мы его прозвали, — кстати, ему было всего-навсего двадцать пять лет — просто уморил нас. Он, видите ли, воображал, что сможет дойти пешком до Сакраменто, и отправился в поход. Мы же, остальные, прекрасно провели время, потом пожали друг другу руки и разошлись кто куда.
Боже мой! Прошло каких-нибудь восемь лет, и многие из тех, чьи руки соединялись тогда в дружеском пожатии, теперь сжимали их в кулаки или шарили украдкой друг у друга в карманах. На следующий год обеда мы не устраивали, это я знаю наверное, потому что молодой Баркер клялся, что нипочем не сядет за стол с таким подлецом, как Миксер, а Ниблс, который, бывало, занимал в Вальпарайсо деньги у молодого Стабса, работавшего тогда официантом в ресторане, теперь не желал встречаться с подобной публикой.
Купив в 1854 году несколько акций «Шахты Койот» в Маггинсвилле, я задумал съездить туда и посмотреть, что там делается. Остановился я в «Эмпайр-отеле» и, пообедав, взял лошадь, объехал весь город и отправился к месту разработок. Мне посоветовали обратиться к одному из тех молодчиков, которых газеты обычно называют «наш сведущий информатор» и которым в немноголюдных общинах по молчаливому согласию предоставляется право отвечать на все вопросы. Привычка позволяла ему разговаривать во время работы без всякого ущерба как для дела, так и для беседы. Он познакомил меня с историей заявки и добавил:
— Понимаете, незнакомец (он обращался к поднимавшемуся прямо перед ним береговому откосу), золото на этой заявке мы добудем (тут его кирка поставила запятую), но прежний вла-де-лец (это слово появилось на свет божий вместе с острым концом кирки) был человек нест'oящий (сильный удар киркой в знак точки). Новичок в этом деле, здешние ребята живо оттягали у него заявку. — Конец фразы был обращен к шляпе, которую он снял, чтобы вытереть свое мужественное чело красным шелковым платком.
Я спросил, кто был прежний владелец.
— Его звали Фэгг.
Я отправился к Фэггу. Он немного постарел и стал еще невзрачнее. «Пришлось здорово поработать, — говорил Фэгг, — сейчас дела идут так — ни шатко, ни валко». Он мне очень тогда понравился, и я даже отнесся к нему довольно покровительственно. Потому ли мне захотелось приласкать его, что я уже переставал доверяться таким людям, как Рэтлер и Миксер, говорить здесь, пожалуй, не стоит.
Вы помните, какой крах потерпела «Шахта Койот» и как это ударило нас, акционеров, по карману? Так вот, первые же известия, которые вскоре дошли до меня, говорили о том, что Рэтлер — раньше один из самых крупных акционеров — поступил барменом к хозяину Маггинсвиллской гостиницы и что Фэггу здорово повезло, и он не знает, куда девать деньги. Все это мне рассказал Миксер, ездивший в Маггинсвилл улаживать дела; кроме того, он говорил, будто Фэггу приглянулась дочка хозяина той самой гостиницы. Потом из разговоров и из писем я узнал, что старик Робин — хозяин гостиницы — задумал выдать дочку за Фэгга. Нелли была хорошенькая, пухленькая дурочка, готовая выйти замуж по первому слову отца. Я решил, что для Фзгга будет неплохо, если он женится и осядет на месте; что, может быть, с женатым с ним будут больше считаться. И вот в один прекрасный день я собрался в Маггинсвилл, посмотреть, как обстоят дела.
Мне было страх как приятно, когда виски подал мне Рэтлер, тот веселый, блистательный, непобедимый Рэтлер, который два года назад все норовил покрикивать на меня. Я заговорил с ним о старике Фэгге и Нелли в расчете на то, что тема эта будет для него не из приятных. Фэгга он всегда недолюбливал, и уверен — так он мне сам сказал, — что и Нелли относится к нему не лучше. А у нее есть на примете кто-нибудь другой? Рэтлер повернулся к зеркалу, висевшему за стойкой, и расчесал свою шевелюру. Я понял этого самодовольного молодчика. Надо предостеречь Фэгга и сказать, чтобы он не терял времени даром.
Мы долго говорили с ним. По всему было видно, что беднягу просто огорошили мои слова. Он вздыхал, обещал набраться храбрости и подвести дело к решительному разговору. Нелли была славная девушка, и я думаю, она даже уважала ненавязчивого Фэгга. Но ее воображение уже пленили весьма сомнительные достоинства Рэтлера, броские и не лишенные приятности. Вряд ли Нелли была намного хуже нас с вами, все мы склонны судить о своих знакомых больше по их внешним качествам, чем по внутренним достоинствам. Эдак и хлопот меньше и гораздо удобнее, если не считать тех случаев, когда нам хочется твердо верить в друга. У женщин дело осложняется еще тем, что они сразу заинтересовываются человеком, а тогда, сами знаете, о здравых суждениях не может быть и речи. Вот что следовало знать старику Фэггу, будь он человеком ст'oящим. Но он был человек нест'oящий. И тем хуже для него.
Прошло несколько месяцев. Я сидел у себя в конторе, как вдруг появляется старик Фэгг. Меня удивило это посещение, но мы заговорили с ним о том о сем совершенно машинально, как говорят люди, у которых другое на уме, а им приходится добираться до сути дела вот с такими церемониями. После одной из пауз Фэгг сказал своим обычным тоном:
— А я собрался на родину.
— На родину?
— Да. Решил, знаете ли, съездить на Восток, к Атлантическому. А с вами я пришел повидаться, потому что у меня ведь есть кое-какая собственность здесь, я выправил вам доверенность на ведение моих дел и хочу оставить у вас кое-какие бумаги. Вы согласитесь взять все это на свое попечение?
— Да, — сказал я. — А как же Нелли?
Лицо у Фэгга вытянулось. Он попытался улыбнуться, но результат этой попытки получился самый неожиданный и нелепый. Потом он сказал:
— Я не женюсь на Нелли, то есть, — Фэгг будто извинялся за столь категорический ответ, — мне, пожалуй, не стоит на ней жениться.
— Дэвид Фэгг, — сурово проговорил я, — нест'oящий вы человек!
К моему удивлению, Фэгг просветлел.
— Да, — сказал он, — совершенно верно! Я человек нест'oящий! Да ведь мне это не в новинку. Понимаете, какое дело, я думал, что Рэтлер любит эту девушку не меньше меня, а ей он нравится больше, значит, она с ним будет счастливее. А потом я узнал, что старик Робин хочет выдать ее за меня, а не за Рэтлера, потому что я побогаче, а девушка сделает, как ей велено, и вот, понимаете, показалось мне, что я тут лишний, ну, я взял да уехал. А чтобы старик примирился с Рэтлером, — продолжал Фэгг, не дав мне вставить слово, — я одолжил Рэтлеру некоторую сумму, пусть пристроится к какому-нибудь делу. Такой предприимчивый, деятельный, замечательный человек, как Рэтлер, сумеет устроиться и опять выйдет в люди, а нет, так не будем его строго судить. Всего вам хорошего!
Мне было не до любезностей, — так меня взбесило отношение Фэгга к этому Рэтлеру, но предложение его было выгодным, я пообещал заняться его делами, и он уехал. Миновало несколько недель. Пришел очередной пароход с Востока, и долгое время после этого с газетных страниц не сходили описания одного страшного кораблекрушения. Подробности этого ужасного несчастья обсуждались на все лады во всех частях штата, а те, у кого имелись близкие на том пароходе, уединялись и, затаив дыхание, читали списки погибших. И я тоже читал эти списки — читал о людях талантливых, отважных, благородных, о людях, пользующихся любовью близких, и, вероятно, мне первому пришлось прочесть среди всех этих имен имя Дэвида Фэгга. Нест'oящий человек «вернулся на родину».