Собрание сочинений. Том 2. Путешествие во внутреннюю Африку
Шрифт:
Я не стану здесь описывать древних Фив подробно: они требуют глубокого изучения; на обратном пути посвящу несколько дней осмотру их и может быть несколько страниц описанию. Теперь представлю вам один очерк престольного города фараонов.
Из Луксора к развалинам храма и дворца Карнака ведет ряд сфинксов, целая улица сфинксов огромного размера, перед которыми два наших были бы карлики; но все это изуродовано, избито, до половины занесено песком. Вы вступаете в Карнак между пилонами, вполне сохранившимися и покрытыми иероглифами снизу до верху. Отсюда открывается направо целый ряд колонн, таких размеров, до которых нынче и приблизиться не смеют; сквозь них светится яркая полоса Нила, осыпанная лучами заходящего солнца, а далее, за ней, стовратые Фивы, которые разбиты, разметаны до того, что едва видны остатки их. Только так называемая статуя Мемнона, да еще другая стоят у некрополиса, поля смерти.
И все это под чудным, прозрачным небом, на горизонте которого ярко рисуются отдельные купы пальм; тут именно, у этих величавых развалин, при этих важно задумчивых
Обратимся к Карнаку. По уцелевшим во многих местах стенам, по сотне колонн, еще стоящих и поддерживающих капители чудовищных размеров, по обелискам, из которых один только стоит в первобытной красе своей, – от других остались обломки или цоколи, – по всему этому вы легко представите себе целое: одна зала почти равняется размерами церкви св. Петра в Риме! А груды наваленных камней, поражающие своею огромностью, показывают ясно чем она была обставлена. Тут нет мазанок арабов, кроме прильнувших с левой стороны, в виде ласточкиных гнезд, и это дает возможность обнять все место развалин с одного раза. Не то в Луксоре. Вы должны отыскивать стены храма по всей арабской деревне, на которую стает их; там примкнута изба, там высится голубятня; комната древней гробницы служит жилищем целой семьи; под портиком помещается хлебный магазин паши.
В Луксоре поражает вас обелиск: это лучший, какой мне случалось видеть; другой, соответствующий ему, находится в Париже; примечателен также гигантский сфинкс. Луксор, подобно Карнаку составляет последовательный ряд памятников, из которых древнейшие времен Аменофиса III, а позднейшие Рамзеса. Еще ряды колонн рассеяны там и сям и подавляют своей огромной массой бедную деревушку, среди которой теперь находятся; многие до половины занесены песком и сором; иные поросли колючим кустарником и тощею травой; но не видно и следов моста, которым бы соединялась эта часть города с находящеюся по правой стороне и некрополисом; если мост существовал, то, вероятно, на пантонах, а скорее всего через Нил переправлялись в лодках.
Глава VI. Альме в Эсне и вообще женщины на Востоке
Мы уж кажется имели случай заметить, что египтяне предназначены Мегеметом-Али к роли очень незначительной в системе общего управления Египтом; впрочем, такова была судьба арабов при всех завоевателях; так уже определено свыше, говорят они с удивительным самоотвержением. Все должности, даже второстепенные в руках турок, или бывших рабов черкесов, мамелюков, как называют здесь вообще белых рабов, наконец, греков и армян. Египтяне всех цветов и многоразличных племен служат в рядах солдатами или в нижних офицерских чинах, в деревнях – это феллахи, бедные феллахи… А между тем многих из них образуют в школах, часто даже за границей, и все-таки не определяют ни к каким административным должностям! Впрочем, едва ли они и способны к чему другому. В египтянине нисколько нет чувства самоуверенности, нет силы воли, характера, нет и тени личного достоинства и уважения к себе. Не есть ли это последствие постоянного уничижения и рабства, в котором они издавна находятся? По окончании курса наук, арабы, берберы, копты и другие туземцы поступают иногда учителями в школы, чаще служителями к Мегемет-Али и его пашам, переводчиками и наконец надзирателями фабрики. Много, много что поручают им наконец самим управление фабрикой, пароходом или другим небольшим судном.
Если в таком положении находится мужская половина египетского населения, то женская, которая на востоке вообще, а на магометанском востоке и того более считается породою низшего разряда, которая если не исключается, то избавляется во многих случаях даже от молитвы и обрядов религии, как недостойная ее, как такая, на которую Бог не обращает внимания, женская половина в Египте унижена более, чем где-либо. Аристократия, т. е. турки берут себе жен из своего круга, а чаще невольниц из гор Кавказа, из Греции, или абиссинянок. Белизна тела – необходимая принадлежность красоты для турка; туземные женщины без исключения и разделения принадлежат к низшему классу жителей. А между тем, между ними много хорошеньких: они высокого роста, стройны, хорошо сложены, цвету коричневого, пепельного, или смуглые, смотря потому, какому племени принадлежат, с прекрасными белыми зубами, с чертами лица, не резкими, сглаженными, далеко отличающимися от лиц Нубии Сенаара, как увидим ниже.
Обелиск, рис. Тим, рез. Д.
Стареются скоро: в 10 лет часто уже выходят замуж; в Сенааре – в 8. В городах женщины закрывают лица; в деревнях редко. Апатия и лень – свойства также общие между ними, как и между мужчинами.
Некоторые французские писатели распространили мнение, что необразованность, фанатизм и нетерпимость на востоке зависят преимущественно от отсутствия из общества женщин, их заточения, невольничества. Постараемся доказать неосновательность такого мнения. Во-первых, женщина на востоке не невольница: это пора бы узнать по крайней мере тем, кто берется о ней писать, разве названию невольницы придадут слишком обширное значение. Она выходит или выезжает из-дому, смотря по ее состоянию, когда хочет, посещает бани, базары, делает визиты своим приятельницам, не спросясь мужа, и конечно без него; потому что выйти в сопровождении мужчины ей также предосудительно, как у нас выйти без мужчины, одной: это предубеждение, предрассудок, как и всякий другой, без значения и последствий. Более, муж, увидевши у порога комнаты своей жены папуши посетительниц, не посмеет войти в комнату, ни спросить об имени гостей. Женщина выбирает знакомства по сердцу, во все не справляясь с интересами супруга, и никогда, ни один муж не решился употребить ее орудием для достижения своих целей, хотя на востоке это было бы одно из действительнейших средств, и только сила или слишком хитро веденная интрига могут извлечь женщину из чужого гарема. Женщину в гареме окружает возможное довольство, даже роскошь, если муж богат. Всегда умеренный в желаниях, сам он живет в комнатах, где едва есть бедный диван, одевается просто, не тратит денег для себя и жертвует всем для украшения гарема: это его земной рай, в котором он проводит большую часть свободных часов. Только объевропеевшиеся турки ищут развлечения в обществах. Придайте этой жизни хотя несколько колорита, энергии чувств, а не одной чувственности, и вы поймете, какого значения могла бы быть домашняя, внутренняя, сосредоточенная около одного предмета жизнь восточной женщины; потому что здесь, как и у нас, это не больше как условленный раздел занятий между мужем и женой: муж несет обязанности общественные, если он поставлен в уровень с ними, или хлопочет о прокормлении семьи, если этой работы достаточно, чтобы поглотить его деятельность; жене отдана лучшая, но и труднейшая часть: семья, попечение о муже, о том, чтобы вознаградить его раем домашней жизни за труды, страдания, лишения всякого рода, борьбу нескончаемую, которую он ведет в этом водовороте света, между тем как она, женщина востока, наслаждается миром в своей семье.
Да, пускай вспомнят обвинители мнимого невольничества женщины на востоке, каких страданий, скольких мучительных страстей избавлена она! Если спросить откровенно многих из наших женщин, посвятивших жизнь свою обществу, что вынесли они из него, что оставили в нем? – Вынесли преждевременные морщины, расстройство нервов, оставили часть своего истерзанного сердца и нередко поруганное имя…. О, как бы они были счастливы, если бы никогда не знали этого общества. Послушайте, что говорит одна из умнейших женщин, французская писательница: «Это бремя условий, лицемерия, принуждения, которое несет женщина, способно убить самую пламенную душу: она – рабыня света, рабыня мужа, рабыня обязанностей, и за все это не имеет никаких прав, кроме притворного поклонничества мужчин, которым всякая умная женщина должна оскорбляться, потому что в нем или снисхождение к ее слабости, или покушение на ее доброе имя; повторяю, – она рабыня, какой была тысячу лет тому назад, только сознающая свое рабство», и так далее. Вот голос более тихий, более простой, но не менее убедительный русской писательницы – девушки: «Ни одно существо так не связано и не порабощено приличием, как девушка и ни на ком не лежит так тяжело карающая власть света. Она обязана жить беззаботно улыбаясь, тогда как она живет без пользы себе и другим, без цели, без занятий.» – Это не пустые фразы, но голос, исторгшийся в минуту откровения из глубины сердца. Это факт, который сердце вписало кровью в протокол женского приговора, и потому я привел его в свидетельство своих слов.
Я слишком далек от того, чтобы проповедовать изгнание женщины из общества, но во-первых, думаю, что у нее и без того слишком большие, важные, святые обязанности, и что она, посвящая себя свету, приносит жертву, которую общество не умеет достойно ценить. Во-вторых, может быть скажут, что эта-то жертва и очищает общество, что она для него необходима: укажу на одну из просвещеннейших держав, которая умела достигнуть своих высоких целей без участия женщины, и в какое время? когда весь свет более или менее был погружен в невежество. Я говорю об Испании магометанской, времен владычества аравитян, по изгнании которых в одной Кордове духовенство публично сожгло 1.200.000 книг! Теперь едва ли во всей Испании найдется столько книг, говорю об Испании, калифы которой за мир требовали книг и воевали для покорения просвещения!.. Женщина в то время играла между ними почти ту же роль, которую она играет теперь на востоке, между тем, как в остальной Европе, ее уже воспевали, ее боготворили.
Взглянем на вопрос с другой, более материальной точки зрения: участие женщины в обществе породило в одной Франции тысячи преступлений. В Турции в 1847 году было 20, в Египте 18 женщин сужденных и осужденных. Верьте после этого, что женщины умягчают нравы! все, или почти все, были судимы за гаремные преступления, измену супружеской верности, за что у нас и не судят, за отравления, побудительной причиной которых была ревность. Правда, эти гаремные преступления бывают иногда ужасны, но разве история с Лафарж и другие подобные ей совершились не на наших глазах.
Повторяю, что я вовсе не гонитель женщин из общества, но совершенно убежден, что не отсутствие их причиной невежества востока; – имели же турки и без них высокие добродетели, еще и ныне имеют некоторые; убежден что женщина на востоке не невольница, не вечная страдалица, она даже часто имеет влияние на общественные дела, как например, теперь, в Константинополе, в самом дворце султана…. Она в некоторых случаях унижена, особенно если смотреть на предметы с европейской точки зрения, но мысль о ее неприкосновенности, заключается в самых нравах мусульман: таким образом, преступник, достигший порога гарема султана, и вообще своего судьи, по закону прощается: он под покровительством женщины….