Собрание сочинений. Том 2
Шрифт:
Кто-то кричал ему с улицы, через забор:
— Алексей Витаминыч, будьте такой ласковый, как Шустов пойдет, скажите, в район его требуют!
— Ладно, скажу.
Потом он слышит тяжелый, неравномерный шаг, который называют «рупь-пять».
— Шустов?
— Я.
— В район требуют.
— Спасибочки. А Цимбал не дома? Как возвратится, пускай за удобрением постарается. Наряд получили.
Забегала Аннушка Ступина.
— В санаторий к Марье Богдановне калеченых ребятишек привезли, инвалидов войны. Ой, батюшки! Без рук, без ног… Мы порешили ходить дежурить. Да, чуть не забыла — посылочка вам, — и скрывалась раньше, чем он, развернув сверток, находил в нем кусочек сала.
А однажды пришел секретарь сельсовета и растерянно сообщил, что у него стащили со стола календарь.
— Что же я поделаю?
— Нет, я с той стороны, что, может, вы дознаетесь, кто…
Но самым трогательным было (он узнал об этом от Ступиной по секрету), что на втором вечере, на котором он не присутствовал, приняли решение отстроить ему к лету за счет колхоза домишко, что стоял без окон и дверей рядом с хатою Цимбала. И уж однажды расслышал он, как на улице крикнули: «Да не пасите вы коз на воропаевском участке, погибели нет на вас!»
Сколько теперь у него намечалось домов! Только бы жить. Да, впрочем, он и так уже жил в полную меру сил своих.
Времени, чтобы думать о близкой смерти, теперь почти не было. К нему приходили с жалобами, рассказывали об успехах, спрашивали совета; он писал письма на фронт, помогал сочинять корреспонденции в областную газету или обдумывал докладные записки Корытову.
Воропаев пришел к мысли, что Корытов — это работник-единоличник. Чувство лидерства было ему совершенно чуждо. Если бы он был дирижером оркестра, то, вместо того чтобы управлять музыкантами, он, наверное, стал бы бросаться от одного инструмента к другому, поочередно играя на них. Но он любил свой район такой живой и страстной любовью, что ему многое за это прощалось. Им тяготились, но уважали его. Однако чувствовалось, что появись рядом другая, более сильная фигура — и все активное отшатнется от Корытова и прильнет к другому, новому.
Глава пятая
В канун Нового года Огарнова привезла полковнику очередное у-де-пе и почту. Еще не подъезжая к хате Цимбала, она попридержала коня, онемев от поразившей ее картины.
Старик озорно рубил топором полковничий протез, а полковник, прыгая на одной ноге с помощью бамбуковой палки, умолял того оставить хотя бы металлическую арматуру.
— Обезножил меня! Перестань, говорю! — покрикивал он, хохоча и вместе с тем держась в благоразумном отдалении от расходившегося Цимбала, а тот, взмахивая топором, приговаривал:
— От тебе, собанюка! Шоб тебе на руках ползать! От тебе!
— Привет от мирного населения! — издалека крикнула Огарнова и свистнула по-разбойничьи. — Бейтесь до полной победы!.. — и глазами позвала к себе Воропаева, явно не желая вступать на неспокойную территорию Цимбала.
— Чего это он? — небрежно спросила она, лузгая семечки.
— Да ну его, старого чорта, — отдуваясь, пожал ей руку Воропаев. — Мне на работу давно пора, а он не пускает. Что нового привезли, Огарнова?
Снисходительно кривя губы, Огарнова, прежде чем отдать ему сверточек с продуктами, сказала, театрально вздохнув:
— Ну, видала я эту самую вашу райкомовскую Лену. Ничего… Что вы в самом деле? Жили бы с ней, ей-богу…
Воропаев оперся на оглоблю, еще ничего не понимая. А Огарнова что-то ворчала, передвигая поклажу на подводе.
— Я как сказала ейной мамке — та с катушек долой: «Всю жизнь, говорит, только о том и мечтала, чтобы моему полковнику счастье сотворить, но только, говорит, едва ль. Гордый характер…» Это о вас так.
«Вот, господи, пошлет же судьба навстречу эдакую дуру!» Он отпрянул от лошади и присел на завалинку.
— Да зачем же вы, чорт вас побрал, зачем же вы лезете в мои дела? Кто вас просил меня сватать? Вы же мне теперь всю жизнь в их доме испортили!
Огарнова свалила наземь мешок с картошкой, подсела рядом, смеясь сквозь семечки на губах.
— А идите вы! — и толкнула его в бок. — Испортила ему! А чего вам, слушайте, портить!.. Еще скажете, вы ее, дескать, не любите, она вас тоже не любит… Слушайте, что я скажу… Ленка не плохая баба, честное слово, не плохая. Скажете, у ней девочка? Ну, так что ж, — а у вас мальчик, как раз сойдется… Ай, не говорите мне! Знаю я ваше житье! Немытый больше месяца ходите! Белье с одних дырок, как та сетка для рыбы. Бросьте вы мне!
Она взяла Воропаева под руку и, прижав к себе, заглянула ему в глаза.
— Приветы от всех наших… На районном совещании нас, Алексей Витаминыч, похвалили… О вас тоже был большой разговор.
Роли быстро переменились. Новость, которую Воропаев не ожидал получить от Огарновой, тем больше его обрадовала, что меняла направление разговора.
Он наклонился к самым ее глазам.
— Ну, ну, ну… Да говорите же, — ласково улыбнулся он.
В первую минуту она по привычке хотела подшутить над ним, сказав, что ему теперь только замяукать, — так он похож на кота с пойманной мышкой, — но вдруг сочла пример этот для себя неприличным, мягко потянулась и отвела глаза в сторону, отчего лицо ее ощутило на себе его дыхание, и стала, запинаясь, рассказывать, о чем он просил. Впрочем, она тотчас забыла, о чем именно он ее просил, и, быстро проболтав, что в районе сначала обвинили Воропаева, а потом одобрили и ставят другим в пример, замолчала. Но тут же опять принялась болтать о Лене, доме Воропаева и о делах колхоза.
Из ее болтовни Воропаеву удалось разобрать, что Корытов, которого она видела третьего дня, беседовал с нею около часу и через каждые две-три фразы приговаривал: «Это ты обязательно передай своему полковнику». Тут Огарнова опять на мгновение остановилась и, откашлявшись, произнесла смешливым голосом:
— А я Корытову: «Какой он мой? Что я ему — колхозная полевая подруга, чи як? Он, — говорю, — мене не любит». А товарищ Корытов развел руками, говорит: «То, говорит, не в моем подчинении, но я так думаю, что это обстоятельство нам придется тебе записать как недовыработку…» Ей-богу! Такой шутник, если бы вы знали! Я ему потом говорю: «Товарищ Корытов, давайте мы полковника женим на вашей Ленке…» А он: «Что ты, что ты, говорит, последние кадры мои», — а я уж вижу, понимаю, какие там кадры и для чего, — подмигнула Варвара. Я ему говорю: «А чего ж нет? Заслуженный человек, личность крупная, вдовый… Верно?» — спрашиваю его. «Верно, говорит, Огарнова, только погоди пока сватать, пусть Воропаев оклемается, тогда уж…» Ох, и хитрый этот ваш Корытов, я его насквозь изучила…
Воропаев встряхнул ее, как остановившиеся часы. Похохотав, она стала продолжать о колхозе, и как ни бедно и бестолково она рассказывала, можно было все же понять, что дела в нем идут неплохо, потому что народ уверовал, что собственных сил и собственного уменья ему хватит.
— А тут у них плохо? — спросила она, остановившись с разбега, так что ему пришлось переспросить ее:
— Что? Ах, да… Плохо, очень плохо.
— А что же вы им выход не укажете? На вас все надежды.