Собрание сочинений. Том 3
Шрифт:
Творец лукулловского пиршества почувствовал надвигающуюся опасность и огляделся, ища Дамфи. Но того и след простыл.
Глава 2. ВНУТРИ
Жилище, в которое спустился Эшли, было ниже уровня снежного покрова, наподобие гренландского «иглу». Стало оно таким не по замыслу своих строителей, но волей обстоятельств. Снег, падая день за днем, все сильнее заносил вход в хижину, все плотнее оседал белой лесенкой на ее стенах; а сил у обитателей домика становилось все меньше, пока наконец они не оставили для связи с внешним миром только узкое отверстие
Огонь, тлевший в печурке, бросал на стены слабый отблеск. В полутьме на полу можно было различить четыре фигуры: возле огня лежали молодая девушка и ребенок трех или четырех лет, покрытые одним одеялом; ближе к двери двое мужчин — каждый сам по себе. Всех четырех легко можно было счесть за мертвецов — столь глубокой была их дремота.
Наверное, подобные опасения возникли и у Эшли; помедлив у входа, он молча подошел к девушке, опустился на колени и коснулся рукой ее лица. Прикосновение было легким, но прервало ее забытье. Не знаю, что за магнетизм таился в пальцах молодого человека, но девушка села, схватила его за руку и, еще не раскрыв глаза, промолвила:
— Филип!
— Тише, Грейс! — Он поднес ее руку в губам, поцеловал, потом предостерегающе кивнул в сторону спящих. — Не так громко. Я должен тебе многое сказать.
Девушка не отрываясь смотрела на него и, казалось, почерпала в том блаженство.
— Ты вернулся, — прошептала она, чуть улыбаясь. В ее взгляде можно было прочитать, что это для нее важнее всего на свете. — Ты мне только что снился, Филип.
— Милая Грейс, — он еще раз поцеловал ей руку. — Послушай, дорогая, что я тебе скажу. Я вернулся, но без новостей. Никакого просвета, никакой надежды на помощь. Я думаю, Грейс, — тут он зашептал еще тише, чтобы слова его не достигли ничьих ушей, — что мы забрели далеко к югу от главного пути. Только чудо или несчастье, подобное нашему, может привести сюда других людей. Мы одни, без всякой помощи, в неведомом краю, который покинули даже индейцы и дикие звери. Мы можем надеяться лишь на собственные силы, а сил у нас мало, — он бросил на спящих взгляд, не лишенный некоторого цинизма, — ты знаешь это не хуже моего.
Она сжала его руку, словно относя упрек и к себе и прося извинения, но ничего не сказала.
— Мы утратили не только физические силы, но и внутреннюю дисциплину, — продолжал он. — Со дня смерти твоего отца у нас нет руководителя. Я знаю, милая Грейс, что ты хочешь сказать, — возразил он в ответ на ее протестующий жест, — но даже если бы ты и была права, даже если бы я годился на место твоего отца, они все равно не захотели бы меня слушать. Что ж, может быть, оно и к лучшему. Пока мы будем все вместе, при нас останется и главная опасность, опасность, исходящая от нас самих.
Произнося эти последние слова, Филип бросил на нее пристальный взгляд, но она, как видно, не поняла его значения.
— Грейс, — сказал он, набравшись духу, — когда умирающие от голода люди волею судьбы брошены все вместе, нет такого преступления, на которое каждый из них не пошел бы, чтобы спасти свою жизнь; чем меньше надежды на спасение, тем упорнее они цепляются за нее. Ты, верно, сама читала об этом в книгах. Господи боже! Да что с тобой, Грейс?
Если она и не читала этого в книгах, то прочитала на лице, которое показалось в ту самую минуту в дверном отверстии; в лице этом было так мало человеческого, оно пробуждало столь страшные мысли, что девушке не потребовалось дальнейших разъяснений; это был знакомый ей человек — Питер Дамфи, но в то же время то был хищный зверь, приготовившийся к прыжку. Застенчивость и женское чутье пересилили у Грейс чувство страха; не признавшись Филипу, чего она испугалась, она спрятала лицо у него на груди и прошептала:
— Я все поняла.
Когда она подняла голову, Дамфи не было.
— Успокойся, Грейс. Я не хочу пугать тебя, но хочу, чтобы ты поняла всю тяжесть нашего положения, пока у нас еще есть силы, чтобы спастись. Путь к спасению — только один; ты знаешь, о чем я говорю; страшный путь, но разве не страшнее оставаться здесь и ждать гибели? Еще раз прошу тебя: доверься мне. Когда я говорил с тобой в последний раз, у меня было гораздо меньше надежды, чем сегодня. С тех пор я разведал дорогу, я начал ориентироваться в расположении гор. Мы пройдем. Вот все, что я хотел тебе сказать.
— А сестра? А брат?
— Нести с собой малютку нам не по силам, да она и не вынесет тягостей пути. Твой брат должен остаться с ней; его сила и бодрость послужат ей опорой. Нет, Грейс, мы должны идти одни. Пойми, что наше спасение — это и их спасение. Они продержатся здесь, пока мы не вернемся за ними, а вчетвером мы не осилим трудностей пути. Я пошел бы и один, но я не в силах оставить тебя, милая Грейс.
— Если ты оставишь меня, я умру, — сказала она простодушно.
— Я знаю, — ответил он тоже без всякой аффектации.
— Но не лучше ли обождать? Помощь может прийти в любую минуту, даже завтра.
— Завтра мы будем слабее сегодняшнего. Силы наши убывают с каждым днем.
— А старый доктор?
— Он скоро будет там, где уже не нуждаются в помощи, — грустно сказал молодой человек. — Тсс, он просыпается.
Один из закутанных в одеяло мужчин зашевелился. Филип подошел к очагу, подбросил сучьев и разгреб угли. Вспыхнувшее пламя осветило лицо старика; его лихорадочно блестевшие глаза были устремлены на Филипа.
— Зачем вы роетесь в очаге? — ворчливо спросил он с легким иностранным акцентом.
— Раздуваю огонь.
— Не троньте его.
Филип, не споря, отошел в сторону.
— Подойдите, — сказал старик.
Филип приблизился к нему.
— Можно не задавать вопросов, — сказал старик, пристально поглядев в глаза молодому человеку. — Ответы написаны у вас на лице. Все та же история. Я знаю ее наизусть.
— Ну и что?
— Ничего, — устало сказал старик.
Филип снова отошел.
— Вы закопали ящик и рукописи?
— Да.
— Надежно?
— Надежно.
— А как вы обозначили место?
— Пирамидой из камней.
— А немецкие и французские объявления?
— Прибил их везде, где мог, по краям старой дороги.
— Отлично.
Когда Филип повернулся, чтобы идти, циническое выражение на его лице словно усилилось. Не дойдя до двери, он остановился, вытащил из-за пазухи увядший цветок с поникшими лепестками и вручил его старику.
— Вот вам второй экземпляр того цветка, что вы разыскивали.