Собрание сочинений. Том 4. Рикша-призрак. Сказки и легенды. Труды дня
Шрифт:
Здесь м-с Хауксби, к величайшему изумлению вошедшей прислуги, разразилась рычаньем и хрюканьем, а м-с Маллови беспомощно смотрела и слушала.
— Господи, прости наши прогрешения, — проговорила м-с Хауксби набожно, возвращаясь к человеческой речи. — Но таким образом разговаривают некоторые женщины. Очень хотела бы я повидать м-с Бент. Я ожидаю больших осложнений с ее приездом.
— Все подобные осложнения стары, как эти горы! — проговорила м-с Маллови. — Через все это я прошла — через все!
— И все-таки не поняли, что никогда ни мужчина, ни женщина не поступают два раза
— Я иду спать, — спокойно заявила м-с Маллови. — Мое правило — не вмешиваться в дела мужчин или женщин, пока они сами не посвятят меня в них. — И она с достоинством удалилась в свою комнату.
Любопытство м-с Хауксби скоро было удовлетворено. М-с Бент приехала в Симлу через несколько дней после вышеприведенной интересной беседы и уже гуляла под руку с супругом по Мэлю.
— Вот! — глубокомысленно сказала м-с Хауксби, потирая свой нос. — Это последнее звено цепи, если не считать супруга Дельвиль, кто бы он ни был. Посмотрим, Бенты и Дельвили живут в одной гостинице. Уодди презирает Дельвиль. Вы знаете Уодди? Она почти так же толста, как неряха. Уодди также ненавидит супруга Бента, за что душа ее вознесется на небо, если только другие грехи не будут слишком перетягивать.
— Не богохульствуйте, — остановила м-с Маллови. — А мне нравится лицо м-с Бент.
— Я говорю про Уодди, — возразила м-с Хауксби мягко. — Уодди примет под свое покровительство супругу Бент, заняв у нее предварительно все, что только можно занять, начиная со шпилек до сапог ее детей. Такова, дорогая моя, жизнь в отеле. Уодди посвятит супругу Бент в дела танцмейстера и неряхи.
— Люси, вы нравитесь мне больше, когда не заглядываете во внутренние комнаты людей.
— Пусть другие заглядывают в их гостиные. И помните, что бы я ни делала и куда бы ни смотрела, я никогда не скажу того, что скажет Уодди. Будем надеяться, что сдобная улыбка танцмейстера и его манера педагога смягчат сердце этой коровы, его супруги. Но если верить молве, маленькая м-с Бент может быть очень сердита при случае.
— Но на что ей сердиться?
— На что! Танцмейстер уже сам по себе достаточная причина для этого. Как это? «Заблуждения его кладут печать на лицо его». Я верю, что танцмейстер способен на многое дурное, потому и ненавижу его. А неряха так отвратительно одевается…
— Что тоже способна на всякое беззаконие? Я всегда предпочитаю лучше думать о людях. Это гораздо спокойнее.
— Очень хорошо. Я предпочитаю верить в худшее. Это предохраняет от излишней расточительности чувств. И вы можете быть вполне уверены, что Уодди верит вместе со мной.
М-с Маллови посмотрела и ничего не ответила.
Разговор продолжался после обеда, пока м-с Хауксби одевалась для танцев.
— Я очень устала, не пойду, — сказала м-с Маллови, и м-с Хауксби оставила ее в покое до двух часов ночи, когда разбудила энергичным стуком в дверь.
— Не сердитесь, дорогая, — сказала
— Это очень печально, — сказала м-с Маллови угрюмо.
— Ничего не поделаешь! Я одинокая, покинутая вдова, но не могу же ночевать на улице. К тому же какие новости я принесла! О, не прогоняйте меня, голубчик! Неряха… танцмейстер… Я и мальчик Хаулей… Знаете Северную веранду?
— Как я могу разговаривать с вами, когда вы так мечетесь вокруг меня? — протестовала м-с Маллови.
— О, я забыла. Я буду продолжать свое повествование, хотя и не вижу ваших глаз. А вы знаете, что у вас прелестные глаза, дорогая? Ну, начинаю. Мы сидели в ложе с Хаулеем, а она сидела с ним в соседней и говорила ему…
— Кто? Кому? Объясните.
— Вы знаете, о ком я говорю, — неряха и танцмейстер. Нам было слышно каждое слово, и мы слушали без зазрения совести, особенно мальчик Хаулей. Полли, мне положительно нравится эта женщина!
— Это интересно. Ну, продолжайте. Что случилось дальше?
— Сию минутку. А-ах! Благословенный покой! Я готова была отказаться от наблюдения за ними в последние полчаса. Но все-таки я пересилила себя, и, как уже сказала, мы слушали и слышали все. Неряха растягивала слова больше обыкновенного. «Слушай-те, вы, ка-жет-ся, го-во-ри-ли, что влю-бле-ены в ме-ня?» — сказала она, и танцмейстер подтвердил это в таких выражениях, что я возненавидела его еще сильнее. Неряха подумала некоторое время. Затем мы услышали следующую фразу: «Послушайnе, м-р Бент, почему вы такой ужасный лгун?» Я едва удержалась, чтобы не закричать, когда танцмейстер стал оправдываться от возводимого на него обвинения. Кажется, он не говорил ей ни слова о том, что женат.
— Я говорила, что нет.
— Вероятно, она приняла это очень близко к сердцу. Минут пять она тянула, упрекая его в вероломстве, и в конце концов говорила с ним как мать с сыном. «У вас есть своя собственная прелестная жена, — сказала она. — Она даже слишком хороша для такого старого толстяка, как вы. И вы никогда ничего не говорили мне о ней. Я много думала об этом и еще раз повторяю, что вы лгун». Ну не восхитительно ли это? Танцмейстер бормотал какой-то вздор без конца, так что Хаулей вышел из терпения и сказал, что хотел бы вздуть его. И чем больше он трусил, тем больше возражал. А неряха, должно быть, совсем необыкновенная женщина. Она прямо сказала ему, что, будь он холостяк, она, может быть, и не устояла бы перед его преданностью к ней, но как муж другой женщины и отец прелестного ребенка он представляется ей безбожником, и больше ничего. И она опять завела свою волынку. «Ия говорю вам это потому, что ваша жена сердится на меня, а я терпеть не могу ссориться с другими женщинами. И ваша жена мне так понравилась. А как вы провели последние шесть недель? Вы не должны были так поступать. Стыдно это для такого старого толстяка, как вы». Можете себе представить, как выкручивался из всего этого танцмейстер! «Теперь ступайте вон, — сказала она. — Я не хочу больше и говорить о том, что о вас думаю. И оставьте меня, пожалуйста, я буду сидеть здесь, пока не начнутся танцы». Ну можно ли было думать, чтобы эта тварь была такая?