Собрание сочинений. Том 4
Шрифт:
Среди дерущихся видно несколько женщин. Псковитянка, воеводиха, скинув наземь душегрейку, закачав юбку и засучив рукава сорочки, бьется, как мужчина.
Ананий, лазутчик Твердилы, вертится на народе.
— Не пойдем на рать! — кричит он. — Сирот плодить?
Монах Пелгусий схватился с Буслаем. Тот рванул рясу, из-под нее блеснула кольчуга; тогда монах перехватил руку Буслая и толкнул его с моста в Волхов.
Князья Иванко и Василько хоть сами не бьются, но поддают жару со стороны.
— На бой! На бой! — орут они. —
Но вот меньшие стали одолевать бльших. Псковитянка (она среди меньших) нагоняет только что вылезшего из воды Буслая и снова толкает его в воду.
— О господи, вот девка-то! — в восторге лепечет он и падает в воду с блаженной улыбкой.
Персы на стругах смеются. Загадочно глядят индусы.
— Звать Александра! — кричит одна сторона.
— Договоримся с немцами! — кричит другая.
Побитые горожане ведут к мосту мать Буслая, Амелфу Тимофеевну.
— Усмири твоего Ваську, Амелфа Тимофеевна, — говорят они, повязанные полотенцами, хромоногие. — Вчистую же всех перебьет!
— У-у, оголец! — мрачно кричит она сыну, грозя палкой. — Поди, уши-то выдеру! — и она заносит руки над сыном.
Буслай кланяется ей в ноги, глазами ища псковитянку.
— Здорово, Амелфа Тимофеевна! — раздается над ней голос Александра. Склонясь с коня, он берет ее за руку. — Чего богатырей моих хлещешь?
Амелфа Тимофеевна говорит:
— Гляди-ка, сколь навалял!.. Люта душа!
— Это Буслай лютый-то? — Александр здоровается с ним, и Буслай польщен вниманием князя.
— Кой месяц драка шла, господа новгородцы? — весело спрашивает Александр народ. — Отдохнули бы, господа купцы!
— Ступай к себе в Переяславль! Не люб нам!
— Люб!..
— Опять на шею сядешь! — раздаются крики.
— Шеи у вас мягкие, сытые. Отчего на мягкое не присесть?
Он въезжает, сопровождаемый дружиною, на Ярославов двор. А на Волхове появляется с песнями переяславльское крестьянское ополчение,
6
В бывших владычных покоях во Пскове. Заседание у магистра. В соседнем покое слуги расставляют столы для гостей, приносят яства.
Вокруг магистра и епископа — знатные рыцари, полесские и литовские воеводы.
Магистр говорит епископу:
— Новгород сам себя побьет… Смутьяны… торгаши! Но вы, почтенный отец, не точно понимаете указания Рима. Наша задача — неуклонно двигаться на Восток… неуклонно!
…и крестить, повергая к стопам Рима, покоренные области, — добавляет епископ. — Люди же вас не должны беспокоить.
— То есть как же? Кого же тогда вам крестить?
— Области, граф. Все эти леса, поля и реки — все ваше. Людей же надо обращать в истинную веру с большой осмотрительностью, и я предпочитаю спасать их души, не задерживая надолго тела в земной жизни.
— Мне понадобятся и руки и спины, почтенный отец. Из этих зверей выходят хорошие землепашцы.
— Восток велик. Тут всем всего хватит. Вам, рыцарям, — земель, нам, пасторам Христа, — людей.
— Итак, Новгород ваш. Крестите его, как хотите. Волга ваша, Днепр, церкви. В Киеве я не трону ни бревна, ни человека.
— Да там, говорят, уж и так нет ничего, кроме пепла, — замечает епископ.
За окном раздается звон бубенцов.
Магистр глядит в окно: на санях, убранных персидским ковром, развалясь, сидит в собольей шубе боярин Твердило Иванович. С ним лазутчик Ананий.
Магистр(епископу). Поселите здесь колонистов и дайте им каждому по две, по три местных бабы. Они нарожают немцев.
Входит опухший, пьяный Твердило. За ним Ананий.
Твердило(радостно-возбужденный). Граф, я получил приятнейшее известие: Новгород не хочет защищаться. Мой человек сейчас оттуда.
Ананий(в одежде торгового человека, падает на колени). Государь магистр! Прикажи веревки грузить.
Магистр. Веревки? Что такое?
Ананий. Новгородских смутьянов вязать.
Магистр. О! Верно сказал. Веревки мы забыли. (Обращается к интенданту) Возьмите двадцать, нет, сорок возов с веревками. Верно сказано. (Ананию.) А ты возвращайся назад, гляди в оба, ворота Новгорода за тобой.
Ананий. Государь магистр! Спешите. Меньшие люди вызывали князя Александра Невского.
Магистр поднимает бокал, обращаясь к худому, высокому рыцарю:
— Я пью за псковского князя Гуперта!
Твердило садится на пол.
— А я кто? — спрашивает он удивленно, но пьет за Гуперта.
— Я пью за киевского князя Феодориха. Господь не рассудил управлять вам сарацинами в Святой земле, — поможет, будем верить, в Киеве.
— А я кто теперь? — опять растерянно спрашивает Твердило.
Магистр обращается к другому рыцарю, могучего, гладиаторского склада, курчавому красавцу.
— Будьте князем русских путей, держите их от Азии до Рима, мой дорогой князь Суздальский.
Твердило, уже захмелевший, с трудом говорит по-латыни:
— Да здравствует благодать веры истинной, римской! Да живет магистр, граф фон Балк! А я кто, государь мой?
Магистр. Ты теперь, как и раньше, дерьмо.
7
Ночь. Гудит площадь. Взволнованно дышит толпа. Народ, волнуясь, ждет решения Совета. Новгородцы-горожане и крестьяне из деревень. В Совете те же страсти, что на улицах города. Князья Василько и Иванко кричат, как на торжке: