Собрание сочинений. Том 5. Покушение на миражи: [роман]. Повести
Шрифт:
Смачно дважды щелкнул замок, дверь приоткрылась.
— Кто тут?.. — сиплый со сна, недоброжелательный мужской голос.
— Это я… — с конвульсивным выдохом.
Досадливое короткое кряканье, выразительное, как ругательство, и обреченное. Дверь распахнулась — твердый подбородок в суточной щетине, насупленный лоб, но выражение длинного, помятого сном лица брюзгливо-кислое и голос сварливый, нерешительный:
— Опять у вас кошачья свадьба?
— Василий Петрович, я… — У парнишки судорогой свело челюсти.
—
— Я отца убил, Василий Петрович!
Василий Петрович распрямился в дверях — в сиреневой трикотажной рубашке, узкоплечий, высокий, нескладно костистый, с заметным животиком, выступающим над полосатыми пижамными брюками. Он втянул в себя воздух и забыл выпустить, мелкие глаза стали оловянными, стылыми. А парнишка тоскливо отводил взгляд в сторону.
— Милицию бы вызвать, Василий Петрович…
И мужчина очнулся, рассердился:
— Милицию?.. Ты шуточки шутить среди ночи!.. Чего мелешь?..
— Я… его… из ружья.
За спиной Василия Петровича всплеснулся вихревой шум, вспыхнул яркий свет, мелькнули пружинно вскинутые тонкие косички, бледное лицо в болевой гримаске, тонкая рука, стягивающая ворот халатика у горла.
— Коля! Что?!
Василий Петрович попытался загородить собой парнишку:
— Марш отсюда! Без тебя!.. Без тебя!..
— Что, Коля?!
Коля молчал, гнул голову, прятал лицо.
— Сонька! Кому сказано — не суйся!
— Ко-ля!!
— Соня… Я — отца… Милицию бы…
— Папа, что он?.. Скажи, папа!
— Эдакое в чужой дом нести… Стыда у них ни на грош! — снова сварливо-бабье, беспомощное в голосе Василия Петровича.
Из глубины квартиры выплыла женщина в косо натянутом платье — спутанные густые волосы, лицо сглаженное, остановившееся, бескровная маска.
— Мама! — кинулась к ней Соня. — У них что-то страшное, ма-ма!
— Но почему он к нам? Что мы, родня ему близкая?
— Мама!!
И мать Сони слабо вступилась:
— Да куда же ему идти, Вася?
Парнишка глядел в пол, зябко тянул к ушам голые плечи.
— Василий Петрович, в милицию… позвоните.
За спиной Василия Петровича мелькнули пружинные косички, повеяло ветерком от разметнувшихся пол халатика, Соня кинулась в глубь прихожей, раздался мягкий стрекот телефонного диска.
— Алло! Алло! — высокая, на срыве колоратура. — Аркадий Кириллович, это я, Соня Потехина!.. Аркадий Кир-рил-лович!.. — Всхлип со стоном. — У Коли Корякина… Приезжайте, приезжайте, Аркадий Кириллович! Скорей приезжайте!..
Соня звонила не в милицию, а их школьному учителю.
А по темному, мокрому, пустынному городу бежала женщина в халатике, прижимая к груди ружье. Слипшиеся от дождя волосы закрывали лицо.
— Бо-ож-ж мой… Бо-ож-ж!..
Аркадий Кириллович жил неподалеку — всего какой-нибудь квартал, — но как, однако, неуклюж и бестолков бывает внезапно разбуженный человек, за десятилетия мирной жизни отвыкший вскакивать по тревоге. Пока опомнился, осмыслил, ужаснулся, пока в суете и спешке одевался — носки проклятые запропастились! — да и резво бежать под дождем в свои пятьдесят четыре года уже не мог, вышагивал дергающейся походочкой.
Дом по-прежнему спал, по-прежнему вызывающе светились лишь два окна на пятом этаже.
Из подъезда выдвинулся человек — угрожающе массивный, утопивший в плечах голову, — полуночный недобрый житель. Приблизившись вплотную, он заговорил плачущим, зыбким голосом:
— Дети — отцов! Дети — отцов! Доучили!..
— Кто вы?
— Не узнали?
— Василий Петрович!
Где тут узнать. Отец Сони Потехиной в просторной дошке с меховым воротником, делавшей его внушительно плечистым.
— Все-таки помните — и на том спасибо. Я вот вас встречать выбежал…
Натянутый на лоб берет, невнятный в темноте блеск глаз и то ли раздраженный, то ли просто раздерганный голос.
— …встречать выбежал, чтоб поделиться: был там, видел! Дети — отцов! Дети — отцов! Конец света!..
— «Скорую» вызвали?
— Нужна теперь «Скорая», как столбу гостинец. В упор разнес… В самое лицо, паршивец… Сын — в отца!
— Пошли! Вдруг да помочь можно.
— Ну не-ет! С меня хватит. Не отдышусь… А вы полюбуйтесь, вам ох как нужно! Авось да поймете, что я теперь понял.
— О чем вы?
— О том, что страшненькое творите. Такой хороший, такой уважаемый, тянутся все — советик дайте… Очнуться пора!
— Ничего не пойму.
— Конечно, конечно… Может, потом поймете. Сильно надеюсь! — Василий Петрович вцепился в рукав, приблизил к лицу Аркадия Кирилловича дрожащий подбородок, жарко дыхнул: — Ненормальными дети растут. Не замечали? И Сонька моя тоже ненормальная…
Аркадий Кириллович с досадой освободился от его руки:
— Отложим выяснения. Теперь не время!
— Не время, нет! Поздновато. Случилось уже, назад не вернешь. Раньше бы выяснить!..
Последние слова Василий Петрович уже кричал в спину учителя.
Темные лестничные пролеты выносили Аркадия Кирилловича на скупо освещенные площадки — первый этаж, второй, третий… Он поднимался, и росла неясная тревога, вызванная неожиданной встречей с Василием Петровичем, — похоже, упрекал его, и с непонятным раздражением. До сих пор гнало одно — стряслось несчастье, нужна помощь! И спешил, не спрашивая себя — чем поможет, что сделает? Сейчас с каждым шагом наваливалось смутное ощущение — откроется неведомое, оборвется привычное. Впервые пришла оглушающе простая мысль — его ученик убил! Странно, что сразу не оглушило — его ученик! Не связывал с собой…