Собрание сочинений. Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
Шрифт:
— Ты научилась лукавить?
— Зачем учиться? Каждая женщина умеет лукавить. С пеленок умеет. Но сейчас я правду говорю.
— Чего ты боишься? Или ты еще не знаешь любви?
— Если бы не знала!
— Значит, другого любишь?
Рогнеда насупила узкие брови, но глаза ее смеялись.
— Не девушка я, но гордость имею. Вот звенят здесь золотые струны, — она приложила к груди руку, выгнув гибкую ладонь, — и я пою для народа, но жить с каждым, кто позовет, не хочу. Не стану!
—
— Этого я не понимаю, — она придвинулась к нему, бросив веер из белых страусовых перьев на перила ложи. — Я цыганка. Гадать — могу. Вижу, что впереди, и боюсь. Только подумаю о завтрашнем дне — даже плечи озябнут.
— Со мной ничего не бойся. Я сильнее всех.
Она улыбнулась сострадательно и, как маленького, нежно погладила его по плечу и затылку.
Дутов обнял ее, припал губами к юному рту, погасив его ослепительную улыбку, прижал к себе, ощущая трепет еще непокорного прекрасного тела, ища глазами ординарца:
— Лошадей! Шубы!
Сам внес желанную в кошевку на руках, и тройка звонко помчалась в ночь и мороз в снежной пыли под светлыми звездами. Следом рвали копытами снег и лед мостовой лошади бородачей личной охраны.
Резкий стук в дверь, тревожный уже своей бестактностью, спугнул ощущение сладостного покоя.
— Депеша особой важности из Переволоцкого!..
В дверную щель просунулась толстопалая рука заслуженного ординарца с телеграфным бланком, потом показалась обросшая физиономия, с собачьей преданностью глянули глубоко посаженные глаза.
— Да заходи, заходи! — с досадой, но и с явной мужской гордостью приказал атаман.
Рогнеда, подтянув к подбородку одеяло, тревожно искоса смотрела, как он, приподнявшись на локте, торопливо читал текст телеграммы.
«Кобозев снова перешел наступление, 20 000 войска, под общим командованием мичмана Павлова, прибывшего летучим отрядом Кустанайского фронта. Уже погрузились эшелоны, бронепоезда. Двинуть навстречу конницу нам мешает небывалая глубина снега. Подробности письмом, пакет посылаю нарочным. Полковник Акулинин».
Сна как не бывало. Дутов сел, спустив на пол ноги, очень белые, пухлые. Молодой адъютант помогал одеваться.
Рогнеда, сгорая от стыда и обиды, лежала как брошенная, забытая вещь. Ну тревога — люди военные. Ну надо скорее возвращаться из пригорода в Оренбург, но зачем же врываться в спальню? Ходить тут возле смятой постели…
— Ты спи! — ласково сказал уже одетый атаман,
— Не здесь, конечно… Не в этой комнате. — Голос ее сделался гортанным, клекочущим от гнева, а Дутов даже не заметил, как она сердится (шутка, двадцать тысяч войска, и опять этот мичман Павлов с его летучим отрядом!).
— Утром пришлю лошадей. Отдыхай, дорогая.
— Не очень дорогая! — Рогнеда вскочила, едва они вышли, заметалась по комнате, мотая тяжелой гривой волос, тонкая в прозрачной до пят рубашке. — Не хотела, а опять в грязь влезла. Почему? Жалко стало? Страшно стало? Убьют его! Ишь, степенный какой, а бабьи рубашки тут наготове. — Злобно рванула ленты, завязанные бантом на груди. — Других тоже возил сюда. Эх, атаман! «Я сильнее всех», а испугался, побежал сразу.
На заседании Военного совета Кобозев предложил новую тактику наступления: цепь эшелонов, которые будут поддерживать друг друга.
— Впереди пустим бронепоезд, за ним ремонтно-вспомогательный. Следом пойдут красногвардейские эшелоны и артиллерия, размещенная с таким расчетом, чтобы она могла бить с вагонных платформ, а в случае надобности быстро сгружаться для позиционного боя…
Петр Алексеевич на всю жизнь запомнил свое боевое крещение, когда так счастливо подоспела батарея наводчика Ходакова. А как выручала она, когда бузулучане вырывались из окружения после боев под Каргалой! Теперь Кобозев знал, что такое артиллерия, и продолжал уверенно:
— В середине пойдет санитарный поезд со штабным вагоном, замкнет всю цепь второй вспомогательный бронепоезд. С обеих сторон железнодорожного полотна мы будем защищены от казачьих конных атак сугробами снега. Снег нынче, к счастью, необыкновенно глубокий.
— Где же мы возьмем столько бронепоездов? — спросил Алибий Джангильдин, тоже избранный в Военный совет бузулукской группы.
— Друг Алибий! — Кобозев не сдержал озорной улыбки. — Неужели сердце не подсказывает тебе, что бронепоезда выросли на ваших хлопковых полях?
— Шуточки?
— Серьезнее быть не может. Паровозы у нас защищены настоящей броней, а платформы обложим в два-три ряда тюками спрессованного хлопка. Как ты думаешь, надежная это будет защита от пуль и осколков? — Про себя Кобозев отметил: «Идея Алевтины, которая собиралась так обезопасить детишек».
— Надежно, пожалуй… — В голосе Джангильдина раздумье, даже нерешительность. — Пули не пробьют тюки ваты. Но если ударит снаряд…
— Осколком тоже не пробьет.