Собрание сочинений. Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
Шрифт:
По-женски чутко давно приметила она, что не к деверям — Прохору или Николаю — и не ради Дорофеи зачастил в ее дом сын Шеломинцева, но только усмехалась тишком, пока не заметила, что у расторопной сестренки все валилось из рук, когда приходил Нестор. Однако сумела-таки Дорофея задеть его сердце нескрываемой влюбленностью и песнями; когда запевала, целый хор подчиняя своему голосу, подчинялся ей и Нестор, открыто восхищался ею. А в обращении был сдержан, ласковых слов не говорил, будто боялся зря ославить девушку.
«Не любит он меня, — с горечью думала
Дорофея шумно вздохнула, отряхнула кострику с простого байкового платка, с обтерханной шубейки:
— Шабашим, что ли? Скоту корм задавать надо, а там и коров доить пора.
— Лежи, моя куделя, хоть целую неделю, — весело отозвалась Алевтина и приумолкла: в калитку ввалился Семен Тихонович Караульников.
— Помогай бог, красотки!
Брякнула шашка о подворотню, хрупнул притаявший за день снежок под добротным «гамбургским» сапогом — в полном параде явился вдовец — войсковой старшина. Конь его остался у ворот, ради форса не привязанный.
— Что это вы, никак, холсты ткать надумали? У нас в станице такое вроде не принято…
— И мы не собираемся ткачихами прослыть. Только козий пух прядем да шерсть, — задорно отозвалась Алевтина. — Да заехали хохлы из Кардаиловской станицы, у них тканье — суровье в почете. Из чакана и то рогожи плетут! Вот и сестренку мою подбили: зачем, мол, тако добро задаром выбрасывать — лучше ниток напрясть.
— Забогатеете сразу! — Караульников осклабился, показав крупные прокуренные зубы, посмотрел одобрительно на Дорофею. — А где ваш хозяин?
— По сено с братьями отправились, должны бы уже возвернуться. Да сами знаете, как оно на быках-то… — Алевтина тоже отряхнулась, красивым жестом поправила полушалок, и в будний день кашемировый с малиновыми и зелеными разводами по черному полю. — Проходите в дом, Семен Тихоныч. Может, чайку откушаете?
— Благодарствую. Чай для нашего брата военного — напиток несущественный. Мне, старику, приятней на вас полюбоваться.
— Ну какой вы старик! Не всяк молодой этак выглядыват!
Караульников в самом деле выглядел очень моложаво. Правда, раздался в поясе, но плотен и в плечах; благообразное лицо в окладе вьющейся бороды, придававшей его облику что-то поповское, гладко, как репа. Глаза с рыжинкой, со сторожким прищуром в тяжелых веках. Такого оглоблей не перешибешь.
Стоял он и смотрел в упор то на одну сестру, то на другую. Дорофее, глянувшей исподлобья, улыбнулся поощрительно: давно приметил старательность работящей девахи, добротную ее красоту.
«Что ему понадобилось?» — с чувством неловкости подумала Дорофея.
«Не высматриват ли невесту для Антона?» — Алевтина тоже насторожилась, как бы посторонним глазом окинула застенчиво потупившуюся сестру.
«Видная
Но Семен Тихонович не о сыне радел, давно решив:
«Ничего Антошке не дам — не на ту стезю парень стал. Пусть-ка потянется теперь, заслужит».
О самом себе заботился Семен Тихонович:
«Пока я еще в полном соку, могу и молоду жену взять. Взамен непутевого сына других детей выращу».
— Пойду я? — пугливо спросила сестру Дорофея, теряясь под пронизывающим взглядом нежеланного, хотя и почетного гостя.
Даже Алевтина пришла в замешательство: чего он, старый хрыч, так смотрит на девку? Неужто думает, что впрямь за молодого сойдет? Года не прошло, как вторую жену — Антошкину мачеху — схоронил, а вроде опять ладит под венец пойти.
— Богатому человеку везде почет, и женщины вам все улыбаются, — продолжает Алевтина разговор, явно приятный гостю, делая вид, что не замечает стремления Дорофеи сбежать.
— «Все» — это ровным счетом ничего, а вот когда супруга дорогая приветит… Но посылат господь испытанье многогрешному, разорят семейный очаг. Наградил достатком, а разделить его не с кем. И то сказать: хоть работников держим, досмотреть за хозяйством некому; мое дело — служба царская, у Антона же ни к чему раденья нет. — И в отместку Дорофее, заметив оглядки ее на соседний двор, бросил будто вскользь: — Вот у Шеломинцева сын — орел! Нынче Софья Кондрашова — оренбургска королева красоты — такие авансы ему давала при всем честном народе. Невеста самая завидная: дворянка столбова, и придано за ней не мене пятисот тыщ да недвижимо имущество…
Заметив, что краски в лице Дорофеи поблекли, Караульников спохватился: не слишком ли он разговорился с женщинами, не уронил ли достоинство казачьего офицера? Но, с другой стороны, зачем молчать, если можно вовремя оброненным словом подготовить почву для решающего шага? Жалости к побледневшей Дорофее он не испытывал, а, наоборот, ужаленный неожиданно проснувшейся ревностью, упрямо добавил, пряча тлеющие угольки глаз:
— То, что Нестора городска жизнь прельщат, — не диво, а вот мой Антошка куда метит? В город не рвется и здесь чужой, а с работниками без догляду — горе. В страду я нынче двадцать человек нанимал, и все сам следи — не то растащат по нитке, по зернышку. Спасибо, батя — Тихон Захарыч вникат в дела, но старикам покой нужен. Вот и раскидывай умом…
Караульников вздохнул всей широкой грудью и умолк, давая возможность не очень говорливым при нем станичницам тоже раскинуть бабьими своими мозгами, к чему он речь клонил. Потом подвинтил кончики темных еще усов, важно надел кожаную на меху перчатку:
— Однако пойду я. Демиду передайте: после загляну.
— Фу-ты, какой пышный! — Алевтина с облегчением шевельнула узенькими покатыми плечами. — А он еще ничего, видный мужчина. Как он тебе показался?
Она лукаво посмотрела на сестру и прикусила язык: по лицу Дорофеи катились слезы.