Собрание сочинений. Том 6
Шрифт:
Общие дебаты закончены. За отклонение законопроекта en bloc голосует 152 человека, против также 152. Из числа левых, между прочим, отсутствует без уважительных причин г-н Килль из Кёльна. Если бы г-н Килль присутствовал, законопроект был бы просто-напросто отклонен. Следовательно, г-ну Киллю мы обязаны тем, что законопроект частично принят.
На обсуждении отдельных частей проекта мы останавливаться не будем. Результат их известен: за книгоношами установлен полицейский надзор. За это они могут принести благодарность г-ну Киллю!
Написано Ф. Энгельсом 21 и 23 апреля 1849 г.
Печатается
Напечатано во втором выпуске «Neue Rheinische Zeitung» № 279 и в № 283; 22 и 27 апреля 1849 г.
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
ЛАССАЛЬ[312]
Кёльн, 26 апреля. Мы должны сообщить о факте, который свидетельствует, что en fait de justice {в делах правосудия. Ред.} больше нет ничего невозможного. Г-н генеральный прокурор Николовиус явно намерен украсить себя такими лаврами, какие в свое время не пожинал даже г-н Геккер.
Из наших прежних сообщений известно, что заместитель обер-прокурора в Дюссельдорфе фон Аммон I во время уголовного процесса против Лассаля в течение трех недель утаивал от судебного следователя в своей конторке письмо Лассаля, в котором тот призывал одного шёнштейнского земледельца {Штангира. Ред.} привести в Дюссельдорф, в случае если разгорится борьба, подкрепление примерно в 100 человек, и что г-н фон Аммон лишь тогда передал письмо следователю, когда последний сообщил ему, что следствие закончено. Напомним, что из-за этого письма — которое, впрочем, никакого прямого призыва к восстанию не содержало, так что ни судебная палата, ни обвинительный сенат не отнесли его к числу доказательств виновности, — из-за этого письма должно было вновь начаться следствие, а это послужило причиной того, что с процессом Лассаля не было покончено и в прошлую сессию суда присяжных.
Ввиду этого Лассаль заявил тогда генеральному прокурору протест против преднамеренного затягивания дела г-ном фон Аммоном I.
Генеральный прокурор, вместо того чтобы дать Лассалю какой-нибудь ответ, направляет его заявление в дюссельдорфскую прокуратуру вместе с распоряжением начать против Лассаля по этому заявлению следствие на основании статьи 222, так как г-ну фон Аммону будто бы в нем нанесено оскорбление! Pends-toi, Figaro, tu n'aurais pas invente cela! {Повесься, Фигаро, тебе до этого не додуматься! (Бомарше. «Безумный день, или женитьба Фигаро»). Ред.}
Итак, письмо г-ну Николовиусу должно рассматриваться как оскорбление г-на фон Аммона в духе статьи 222! Мы уже разъясняли однажды во время процесса по делам печати, который мы имели удовольствие вести против господ Цвейфеля и Геккера, что сама статья 222 не применима в случае публичных оскорблений в печати и что она применяется лишь в случае таких оскорблений, которые нанесены господам чиновникам в их личном присутствии.
Но если бы даже статья 222 и применялась в случае оскорблений, нанесенных публичными выступлениями в печати, то, конечно, и тогда никому не пришло бы в голову утверждать, что письмо к третьему лицу может представлять собой оскорбление чиновника. Согласно существующей до настоящего времени процедуре судов исправительной полиции, всегда требовалось, чтобы содержащий оскорбление документ был направлен самому оскорбляемому лицу или распространен публично. Г-н Николовиус делает теперь открытие, что если третьему лицу в оскорбительных
В связи с тем, что письмо Лассаля направлено в вышестоящую по отношению к г-ну фон Аммону инстанцию и, следовательно, оно является жалобой, заявлением протеста, дело приобретает еще более невероятный оборот.
Ведь закон вменяет даже в обязанность заявлять в вышестоящую инстанцию о незаконных действиях. Если, таким образом, заявление было правдивым, оно вполне правомерно; если же оно было ложным, то генеральный прокурор должен был возбудить судебное преследование на основании статьи 273 — ввиду клеветнического заявления. Но в таком случае Лассаль самым легким в мире способом на основании документов доказал бы правдивость своего заявления, тогда как, представ перед судом исправительной полиции по обвинению в оскорблении чиновника, он лишен возможности доказать это.
Дело рассматривалось судебной палатой в Дюссельдорфе. Однако палата тоже признала, что оскорбление должно быть нанесено либо публично, либо в присутствии оскорбляемого лица, и прекратила дело. Прокуратура заявила протест, и тогда наш здешний неоднократно испытанный и неизменно благонадежный кёльнский обвинительный сенат действительно на основании статьи 222 вынес решение о преследовании Лассаля, который теперь имеет счастье нести еще бремя суда исправительной полиции!
Если так продлится еще немного, то чего только не сделают из статьи 222!
Впрочем, дело Лассаля будет рассматриваться 3 мая в суде присяжных.
Написано ф. Энгельсом 26 апреля 1849 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 283, 27 апреля 1849 г.
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
РОСПУСК ВТОРОЙ ПАЛАТЫ
Кёльн, 28 апреля. Слух, распространившийся сегодня днем по городу, подтвердился сегодня вечером: король и его военно-полевое министерство распустили вторую палату[313]. Подробности ниже, de dato Berlin {в корреспонденции, помеченной Берлином. Ред.}.
Этим актом король и его военно-полевые министры еще раз нарушили свое слово. Согласно октроированной 5 декабря военно-полевой хартии, палаты определенно созывались для того, чтобы «пересмотреть конституцию». Лишь после того как первые созванные по этой конституции палаты произвели бы пересмотр этого жалкого творения, только после этого последнее должно было получить полную, окончательную силу» Таков был смысл того, что октроировали в декабре прошлого года.
Следовательно, палаты имели, по крайней мере частично, учредительные полномочия. Поэтому до тех пор, пока они этих полномочий не осуществили, пока они вместе с короной не произвели пересмотра конституции, они не могли быть распущены, как не могло быть распущено и блаженной памяти собрание, созванное для согласования прусской конституции.
И тем не менее ее разогнали, эту жалкую вторую палату, составленную при диктатуре сабли, под угрозой штыка, путем подкупа, застращивания и обмана! Это называется «прусской честью», «прусской верностью»!