Собрание сочинений. Том 6
Шрифт:
«Господа! В денежных делах нет места сентиментам!»
Монархия в Пруссии превратилась в «денежное дело».
Перейдем теперь от программы министерства дела к его делам.
Угроза «укрепления государственной власти» против «анархии», т. е. против рабочего класса и всех слоев городского населения, которые не удовлетворялись программой г-на Ганземана, оказалась весьма серьезной. Можно даже сказать, что, если не считать повышения налога на свекловичный сахар и водку, эта реакция против так называемой анархии, т. е. против революционного движения, представляла единственное серьезное дело министерства дела.
Множество процессов по делам печати на основе прусского права или, в случае
Кюльветтер резюмировал эту сторону деятельности министерства дела в следующих словах:
«Государство, желающее быть истинно свободным, должно иметь в качестве исполнительной власти значительный полицейский персонал»,
на что сам Ганземан пробормотал следующий, ставший у него уже неизменным, комментарий:
«Это окажет также значительное содействие восстановлению доверия, оживлению парализованной торговой деятельности».
При министерстве дела «укрепились», таким образом, старопрусская полиция, прокуратура, бюрократия, армия — на содержании, а значит и на службе у буржуазии, как воображал Ганземан. Словом, они «укрепились».
В противовес этому настроение пролетариата и буржуазной демократии характеризуется одним фактом. В ответ на избиение несколькими реакционерами нескольких демократов в Шарлоттенбурге народ штурмовал в Берлине резиденцию министра-президента. Столь популярным стало министерство дела. На следующий день Ганземан предложил закон против мятежных сборищ и собраний под открытым небом. Так хитро интриговал он против реакции.
Таким образом, действительная, осязаемая, общеизвестная деятельность министерства дела носила чисто полицейский характер. В глазах пролетариата и городской демократии это министерство и собрание соглашателей, большинство которого было представлено в министерстве, а также прусская буржуазия, большинство которой составляло большинство в согласительном собрании, представляли не что иное, как старое, несколько подновленное полицейское и бюрократическое государство. К этому добавилось еще возмущение против буржуазии, ибо буржуазия господствовала и, в лице гражданского ополчения, превратилась в составную часть полиции.
Таковы были «мартовские завоевания» в глазах народа — они состояли в том, что и либеральные господа буржуа приняли на себя полицейские функции. Итак, двойная полиция!
Не в делах министерства дела, а лишь в его проектах органических законов обнаруживается вполне ясно, что оно только в интересах буржуазии «укрепляло полицию», это законченное выражение старого государства, и толкало ее к действиям.
В предложенных министерством Ганземана проектах муниципального устава, суда присяжных, закона о гражданском ополчении собственность в той или иной форме всегда является границей между теми, кто по закону пользуется правами, и теми, кто ими не пользуется. Правда, во всех этих законопроектах сделаны самые раболепные уступки королевской власти, ибо в ее лице буржуазное министерство надеялось приобрести ставшего безвредным союзника, но зато тем беспощаднее выступает господство капитала над трудом.
Закон о гражданском ополчении, санкционированный согласительным собранием, был обращен против самой буржуазии и должен был дать законный повод для ее разоружения. Правда, буржуазия воображала, что этот закон получит силу только после издания муниципального устава и обнародования конституции, т. е. после укрепления ее господства. Опыт, приобретенный прусской буржуазией в связи
Итак, для народа министерство Ганземана сводилось практически к старопрусской полицейщине, а теоретически — к оскорбительным различиям между буржуа и не-буржуа по бельгийскому образцу[114].
Перейдем теперь к другой стороне министерской программы, к борьбе против реакции.
В этом отношении министерство может предъявить больше благих пожеланий, чем дел.
К благим пожеланиям буржуазии относятся: распродажа доменов частным собственникам мелкими участками, подчинение банковских учреждений началу свободной конкуренции, превращение Seehandlung[115] в частное учреждение и т. п.
Беда министерства дела заключалась в том, что все его экономические атаки против феодальной партии происходили под эгидой принудительного займа, а его реформаторские попытки вообще превращались в глазах народа в чисто финансовые мероприятия, вызванные необходимостью пополнить кассу укрепленной «государственной власти». В результате Ганземан нажил ненависть одной партии, не приобретя признания другой. В самом деле, нельзя отрицать, что он только тогда осмеливался всерьез наступать на феодальные привилегии, когда этого требовали наиболее близкие министру финансов «денежные дела», денежные дела в понимании министерства финансов. В этом ограниченном смысле он обращался к феодалам со словами:
«Господа! В денежных делах нет места сентиментам!» Таким образом, даже его положительные буржуазные устремления против феодалов носили ту же полицейскую окраску, как и его отрицательные меры по «оживлению торговой деятельности». Ведь полиция на языке политической экономии именуется фиском. Повышение налога на свекловичный сахар и водку, проведенное Ганземаном в Национальном собрании и превращенное в закон, возмутило людей денежного мешка, сторонников «бога, короля и отечества» в Силезии, в Марках, в Саксонии, в Восточной и Западной Пруссии и т. д. В то время как эта мера вызвала в старопрусских провинциях гнев земельных собственников, связанных с промышленностью, не менее сильное недовольство возбудила она среди буржуазных владельцев винокуренных заводов в Рейнской провинции, увидевших, что в результате этого они поставлены в еще более неблагоприятные условия конкуренции по сравнению со старопрусскими провинциями. И в довершение всего эта мера восстановила и рабочий класс старых провинций, для которого она не означала и не могла означать ничего другого, как вздорожание одного из предметов первой необходимости. Итак, от этой меры не осталось ничего другого, кроме пополнения кассы «укрепленной государственной власти»! Этого примера достаточно, ибо это — единственное дело министерства дела против феодалов, которое действительно было проведено на деле, единственный законопроект в этом направлении, действительно ставший законом.
«Проекты» Ганземана об отмене освобождений от уплаты поразрядного и поземельного налогов[116], как и его проект подоходного налога, вызвали настоящую свистопляску среди помещиков — поклонников «бога, короля и отечества». Они ославили его коммунистом, и еще поныне прусская «ры-царша креста» трижды осеняет себя крестным знамением при упоминании имени Ганземана. Это имя звучит для нее, как Фра Дьяволо[117]. Отмена освобождений от уплаты поземельного налога, эта единственная существенная мера, предложенная прусским министром в славные времена собрания соглашателей, потерпела крушение из-за принципиальной ограниченности левой. И сам Ганземан сделал эту ограниченность правомерной. Должна ли была левая открывать новые источники доходов для поддержки министерства «укрепленной государственной власти», прежде чем будет выработана конституция и проведена присяга на верность конституции?