Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника

ДЕ ВЕРЖЕН, ПРЕФЕКТ ПОЛИЦИИ, ПОСЛЕ большого представления в Оперном театре, где он был со своей женой и дочерью, вернулся в здание префектуры, когда было около часа ночи. Он уже собирался проводить дам на их половину, когда заметил своего секретаря, бросившегося к нему навстречу у входа в отделение префектуры. Молодой человек был в таком волнении, что де Вержен, пораженный его изменившимся лицом, быстро спустился по лестнице, по которой уже поднялся на несколько ступенек, и сказал:

— Что, Серван,

— Нечто ужасное, господин префект! — отвечал молодой человек. — Жак Фроле, начальник полиции общественной безопасности, убит в своем кабинете не более пяти минут тому назад. Агент, который сообщил мне об этом, поспешил за доктором; у меня едва было время отдать приказ никого не выпускать, и вот я поспешил за вами.

— А убийца?

— Отряд, который должен был нести службу в эту ночь, обыскивает все закоулки здания префектуры и, наверное, захватит его, так как невозможно, чтобы он как-нибудь проскользнул.

Действительно, со всех сторон слышалось какое-то необыкновенное движение, с минуты на минуту все усиливавшееся. В это время агент Буске, первым давший знать о происшествии, вошел с доктором Бурдоном, одним из врачей, живших по соседству с префектурой.

Де Вержен поспешил им навстречу со своим секретарем, и все четверо молча стали подниматься по лестнице, которая вела в кабинет несчастного Фроле.

Де Вержен был человек лет сорока, высокий, стройный, с изящной бородкой, умеющий элегантно одеваться; в его манере держаться видна была выправка кавалерийского офицера; тонкий политик, он умел, несмотря на частые перемены в министерстве и в правительстве, оставаться на своем посту, искусно выполняя свои щекотливые обязанности. И нужно сознаться, что никогда полиция не была в таких надежных руках; де Вержен обладал редким даром разгадывать людей и давать им поручения сообразно их способностям; щадя их силы в обычное время с тем, чтобы в случае надобности потребовать от них все, что они могли сделать, он особенно удивительно умел предупреждать борьбу между своими подчиненными из-за самолюбия и конфликты из-за преимуществ в различных отделах службы — это обычное зло лучших административных учреждений; в конце концов постепенно он окружил себя избранным персоналом, не имевшим себе равного во всей Европе.

Это был лучший период жизни французской полиции; слава о подвигах Фроле, Люса и подобным им гениальных агентов полиции, распространяясь на их начальника, сделала положение последнего непоколебимым, и до такой степени эта должность отождествлялась с занимавшим ее человеком, что уже нельзя было даже представить себе префектуру без де Вержена. Поэтому легко понять, с каким волнением, хотя и стараясь, благодаря привычке скрывать свои чувства, не дать это заметить, этот высокопоставленный чиновник принял известие о преступлении, лишившем его одного из самых ловких сотрудников.

Жак Фроле, в продолжение десяти лет бывший начальником полиции общественной безопасности, успешно вел дела, не только непосредственно относящиеся к его служебной компетенции, но и затрагивающие политические или частные интересы, — и ни разу не потерпел неудачи. Умный, энергичный, испытанной храбрости, без тени каких бы то ни было предрассудков, презирающий людей за их подлости, в чем его убедил и собственный опыт, и дела префектуры, он имел талант сразу правильно ориентироваться и составить план, который вслед за тем быстро выполнялся, не давая преступникам или, вообще, противникам времени опомниться. Потеря подобного человека была невосполнима! Такова, по крайней мере, была мысль де Вержена, когда он получил известие о только что совершенном ужасном преступлении.

Войдя в кабинет начальника полиции общественной безопасности, префект и его спутники увидели несчастного лежащим на разостланном на полу матраце, взятом из принадлежностей для оказания помощи раненым; тело его поддерживали стоящие перед ним на коленях два агента его бригады, между тем как его помощник Люс прикладывал смоченную холодной водой губку к ране, полученной сзади, в которой еще торчал поразивший его кинжал: никто не решался выдернуть это орудие смерти до прихода врача.

— Он еще жив, — проговорил доктор Бурдон, бегло осмотрев раненого. — Но от этого не легче: сердце бьется чрезвычайно слабо, а пульс почти незаметен.

— В таком случае нет больше надежды? — печально спросил префект.

— Я не вижу ее! — отвечал доктор, изучая направление раны. — Лезвие проникло в легкое, между четвертым и пятым ребром, и в результате произошло внутреннее кровоизлияние, против которого средства науки бессильны…

— Значит, он умрет, не сказав ни слова… не назвав нам своего убийцу?

— По всей вероятности, господин префект; однако бывают иногда случаи, настолько странные и непонятные, что категорически я ни за что не могу ручаться. Чем дальше я осматриваю рану, тем все более она мне кажется смертельной. Но не будет ничего невероятного, если мой диагноз и не оправдается; если лезвие кинжала не повредило ни одного из важных органов и если внутреннее кровоизлияние, которого я опасаюсь, не произошло, то я не только буду в состоянии вернуть его к жизни, но может статься, что он даже выздоровеет.

— Да поможет вам Бог, доктор…

Во время этого разговора доктор, не теряя времени, ловко разрезал своими хирургическими ножницами платье умирающего и, обнажив его туловище и приготовив повязки, бинты, корпию и другие необходимые предметы, в изобилии имеющиеся на складе медикаментов при префектуре, принялся за извлечение из раны кинжала — операцию очень опасную, которая могла привести к немедленной смерти начальника полиции безопасности. Но все же средств избежать ее не было, сердцебиение становилось все слабее и слабее, а пульс уже совсем не чувствовался. Кабинет наполнился народом, несмотря на присутствие префекта, и каждую минуту старшие и простые агенты приходили к помощнику начальника Люсу, отдавая ему отчет о ходе дела по преследованию убийцы, так как в ту минуту все были уверены, что преступник не мог убежать, благодаря тому что со времени печального происшествия уже никто не мог проскользнуть через многочисленные выходы обширного здания префектуры. Доктор жестом обратил внимание де Вержена на эту толпу, не перестававшую увеличиваться и мешавшую ему своим шумом и в то же время повышавшую температуру в комнате, что было совсем нежелательно для раненого. Префект приказал очистить кабинет, что было исполнено моментально, и в комнате остались еще только помощник и два агента, поддерживающие несчастного Фроле. Тогда доктор Бурдон взялся правой рукой за ручку кинжала, и, придерживая рану двумя пальцами левой руки, стал вытаскивать оружие, медленно, постепенно, без толчков… Вдруг он остановился, и присутствующие заметили, как он слегка побледнел.

— Что такое, доктор? — спросил префект, с глубокой тоской следивший за этой сценой.

— Вот видите, — отвечал врач, — клинок вышел из раны уже на двадцать сантиметров, а я еще не вынул его до конца. Кроме того, раны от кинжалов подобной формы почти всегда смертельны вследствие тех изменений, которые они производят в органах… через десять минут этот человек будет уже мертв!

— Ради Бога! — вскричал де Вержен. — Попробуйте привести его в чувство, чтобы мы узнали, по крайней мере, имя его убийцы…

— В таком случае следует воспользоваться последними проблесками оставшейся ему жизни.

С этими словами доктор, отбросив уже бесполезную осторожность, сразу выдернул из раны весь клинок и зажал слегка двумя пальцами отверстие раны, так что кровь могла вытекать лишь тоненькой струйкой, освобождая легкое и не грозя вызвать кровоизлияние, которого опасался врач. Эти действия оказались вполне удачными, насколько такое вообще возможно в подобном безнадежном положении; через несколько секунд умирающий издал вздох и открыл глаза. Легкое, освобожденное от заполнявшей его крови, дало возможность вздохнуть с хрипом и свистом, но в то же мгновение пенистая и бледная кровь показалась в отверстии раны. Это последнее обстоятельство, несомненно, показалось доктору очень важным, так как он отрывисто сказал де Вержену: