Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника
Шрифт:
— Поспешите его спросить, если он в состоянии вам ответить! — после чего прибавил более тихо: — Через пять минут все будет кончено.
— Фроле, — произнес префект, — в состоянии вы меня понимать?
Раненый отвечал утвердительным знаком.
Де Вержен продолжал:
— Мужайтесь, мой бедный Фроле, ваше положение вовсе не безнадежно!
— Не теряйте напрасно времени, господин префект, — тихо проговорил доктор, — с минуты на минуту он должен умереть!
Со своей стороны, Фроле энергичными знаками отвечал отрицательно на утешительные слова своего начальника; его лихорадочно блестевшие глаза открывались и снова закрывались, а правая рука делала, слабые движения, как будто отыскивая что-то.
— Скорее аспидную доску! — сказал вдруг де Вержен, озаренный внезапной мыслью. — Он не может говорить и хочет нам ответить письменно.
Луч радости блеснул на лице старого служаки, увидевшего, что его поняли; он чувствовал тяжесть своего положения и не хотел умереть, не имея надежды быть отмщенным.
Приказание
— Вы знаете вашего убийцу? — спросил де Вержен раненого.
Фроле отвечал утвердительным знаком и с трудом протянул руку с грифелем к доске, которую ему подставил агент Буске. Необыкновенное волнение охватило присутствующих… силы Фроле явно убывали, слабели. Сможет ли он писать? Два или три раза доктор давал ему нюхать соль, и это, по-видимому, придало ему силы, так как доска начала скрипеть при соприкосновении с грифелем, и в результате этих усилий появились две довольно хорошо написанные буквы — ДЕ. У префекта не было времени доискиваться смысла сочетания этих букв, так как несчастный Фроле, переставший писать, запыхавшийся и изнеможенный, снова положил руку на доску и собрал свои последние, слабеющие силы, чтобы написать имя того, кто так подло убил его… Но напрасно — смерть уже заканчивала свое дело, не дав ему и этого удовлетворения. Едва, с огромным трудом, нарисовал он следующую букву, М, как грифель выскользнул из его руки, голова внезапно закинулась назад, тело судорожно вытянулось, — и жизнь кончилась.
В то же время старшие агенты ночной смены, обыскавшие со своими бригадами все здание сверху до низу, явились, немного сконфуженные результатами обыска, к префекту и заявили о полной неудаче в поисках убийцы. «Однако, — говорили они с глубоким убеждением, — убийца, несомненно, не имел возможности убежать».
По одному из наиболее важных донесений, подтверждавшему эти слова, двое из часовых, охранявших многочисленные выходы обширного здания, заявили, что в тот момент, когда был получен на постах телеграфный приказ никого не пропускать и когда они еще не знали причины этого приказа, какой-то незнакомец подошел к двум маленьким калиткам в восточной части здания и снова ушел во внутреннюю его часть, узнав, что проход воспрещен. Этот человек, утверждали старшие агенты, несомненно, убийца, и если он еще не попал в их руки, то только потому, конечно, что скрылся в ту часть здания, где живет префект и которую они не осмелились обыскивать, не имея на то полномочий. Что же касается примет этого господина, то дать их часовые не могли, так как де Вержену небезызвестно, что двери, о которых шла речь, служили выходом с маленьких лестниц в служебные помещения, уже не освещаемые после ухода чиновников из бюро; часовые, не знавшие значения приказа, который только что был получен, заслышав шум шагов на лестнице, ограничивались лишь окриком: «Проход через эту дверь воспрещен», — не интересуясь более проходящими по лестнице, которые даже и не были видны в темноте. Однако на одно весьма важное обстоятельство оба часовых, дававших свои показания отдельно друг от друга, указывали совершенно согласно: они говорили, что были удивлены той поспешностью, с которой незнакомец поднялся снова на верхний этаж. После этого допроса агентов префект полиции, как и они, был того мнения, что убийца не мог выйти из здания префектуры; префект отдал приказ перенести тело бедного Фроле в больницу при префектуре, чтобы избежать предварительного допроса в присутствии еще не остывшего трупа несчастной жертвы, и остался только с помощником Люсом и теми, кто играл какую-либо роль в этом деле.
Никто не выходил из префектуры, и преступление оставалось еще неизвестным в Париже; нужно было действовать быстро, чтобы известие об аресте убийцы разошлось в одно время с известием о только что совершенном преступлении.
Де Вержен был очень чувствителен к нападкам прессы и думал об эффекте, который произвела бы весть об убийстве начальника полиции безопасности в его собственном кабинете, окруженном всевозможными агентами, если б при этом пришлось признаться, что убийца ускользнул. Он уже видел, как маленькие копеечные газетки, уже по натуре своей склонные все критиковать, пишут: «Если бы отныне честный буржуа вздумал насладиться приятностью безмятежного покоя, его безнаказанно зарезали бы в самой префектуре полиции, под бдительным оком этой полиции, которая простирает свою снисходительность до попустительства бегству убийцы…»
— Если в эту ночь, — сказал де Вержен, — негодяй, всадивший кинжал в Фроле, не будет в моих руках, то мне ничего не останется делать, как подать самому в отставку, чтобы избежать этого по требованию министра, которое последует под давлением общественного мнения, что в случае неуспеха не замедлит проявить себя.
Потом, обращаясь к помощнику, он прибавил:
— Господин Люс, в тот самый час, когда убийца Фроле будет задержан, я подпишу ваше назначение начальником полиции безопасности. Желаю, чтобы в новом расследовании, которое вы теперь должны предпринять, вы оказались более удачливы, чем когда отдавали приказания в качестве помощника. Если остается только осмотреть мои комнаты, то я проведу вас сам… Хорошенько сохраните доску, на которой несчастный Фроле написал эти три буквы — Д. Е. М., — чтобы передать ее следователю; если это первые буквы имени или прозвища убийцы, как мне думается, то это равносильно формальному указанию жертвы на своего убийцу… Кстати, как произошла эта трагедия? До сих пор у меня не было времени кого-нибудь спросить об этом.
— Мы знаем не больше вашего, господин префект! Я был долго занят переговорами с Фроле по поводу дела на улице Монтаргейль — наше первое за многие годы неуспешное дело, что, однако, не мешает газетам язвить по этому поводу на наш счет все эти дни.
— Дело будет совершенно другого рода, если скроется убийца Фроле!
— О! Что касается этого преступника, господин префект, то его дело дрянь, и мы, конечно, найдем его где-нибудь спрятавшимся в той части здания, где находится ваша квартира; я совершенно уверен, что никто не сможет выйти за двери здания, пока не будет отменен приказ… Возвращаюсь к рассказу о том, о чем вы меня спрашивали: я только что ушел от начальника и собирался подписывать наряды бригаде, как вдруг мы услышали глухой шум, словно от падения тела в кабинете Фроле. Агент Буске, находившийся близко от двери, открывает ее и бросается как раз вовремя, чтобы заметить, как закрылась противоположная дверь, открывающаяся в проход, ведущий в вашу канцелярию. Не беспокоясь о начальнике, лежащем на ковре, раскинувшись во весь рост, оказать помощь которому он предоставил нам, Буске подскакивает ко второй двери, но она не поддается его усилиям; у убийцы хватило присутствия духа заложить задвижку, которую вы приказали сделать с наружной стороны с целью прекратить, когда это понадобится, всякое сообщение с этой стороны с вашей квартирой.
В то время как агенты толпой бросились на центральный двор, собираясь попасть в противоположное крыло здания, которое убийца должен был непременно пройти, чтобы потом ускользнуть, я предупредил господина Сервана, вашего секретаря, который по телеграфу передал приказ на посты никого не пропускать; прошло не более двух минут со времени происшествия — время, в которое физически невозможно было достигнуть какого-нибудь выхода из здания от того места, где находился таинственный убийца! Мы только что подняли Фроле и положили его на матрац, принесенный из больницы при складе медикаментов, как пришли вы с доктором Бурдоном.
— Хорошо, у меня еще целый ряд вопросов для вас, но они будут иметь значение только в случае бегства убийцы; теперь же бесполезно на них останавливаться и задерживать более важные поиски. Итак, возьмите достаточное число людей и предупредите меня, когда вам останется осмотреть только ту часть здания, где находится моя квартира.
С этими словами префект оставил своего подчиненного и поспешил успокоить свою жену и дочь, которых он покинул уже более часа назад.
Оставшись один, Люс наконец дал волю своим чувствам, которые он вынужден был до сих пор скрывать:
«Наконец-то освободилась эта должность начальника полиции безопасности, о которой я мечтаю более десяти лет и которую благодаря вопиющей несправедливости получил вместо меня Фроле. Еще несколько часов — и эта знаменитая своей дисциплиной и своей способностью бригада будет под моим непосредственным начальством!.. Я заставлю ее делать чудеса! Этот Фроле был способный, я не отрицаю, но он имел большой недостаток для полицейской службы — он не умел прислушиваться к мнению окружающих его лиц; так, он хотел, чтобы важные преступники отдавались в его полное распоряжение. Если только любовь к своему делу не парализовала у меня все остальные соображения, не будем подвергаться, следуя по его стопам, такому риску… Но к чему заниматься прошедшим, когда я накануне исполнения своих желаний… и да будет ему земля пухом!.. Теперь важно поймать птичку в клетку; бедный малый, сделавший меня, сам того не подозревая, начальником полиции безопасности, не знал, конечно, что достаточно нажать электрическую кнопку, чтобы в следующее мгновение на каждом посту появилась доска с надписью: „Выход воспрещается до отмены приказа“. Без этого он не почувствовал бы себя пойманным, как в мышеловке… Какой может быть мотив его преступления? Конечно, полиции не занимать стать врагов, но обыкновенные преступники не в претензии на нас; они знают, что мы их преследуем по долгу службы, без ненависти, и я не удивился бы, если б это дело было местью откуда-нибудь повыше. Начальники полиции владеют иногда важными тайнами; от них зависит честь какой-нибудь могущественной фамилии; в этих случаях нужно уметь закрыть глаза и держать язык за зубами… без этого вас безжалостно принесут в жертву высшим соображениям, перед которыми ваша ничтожная персона представляет величину далеко не значительную… Я не думаю, чтобы Фроле был способен злоупотреблять тайной, благодаря его служебному положению известной только ему одному; но раз затронуты его интересы, он вполне мог дать понять цену своего молчания; его idee fixe была умереть в звании советника, и благодаря этому дело могло принять такой скверный оборот. Не далее как двадцать четыре часа назад он, подмигнув, сказал мне: „Люс, на этот раз дело должно выгореть, так как отказать мне, уже давшему, невозможно!“ Что мог дать несчастный Фроле или, вернее, заставить купить, как не его молчание? Не понимая всей тщетности, безумия подобной мечты, он стал чересчур настаивать… и его заставили исчезнуть!..