Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Затерянные в океане
Шрифт:
— Господа, — обратился прокурор к трем китайцам, — что вы можете на это сказать?
— Мы не знаем этого человека и решительно не понимаем его обвинения, — был короткий ответ.
В толпе гостей послышался протест, так как все давно знали этих трех китайцев, всегда сопутствовавших прежнему важному гостю, восседавшему на вечерах банкира в эбеновом кресле.
Однако прокурор не обратил на это никакого внимания и, обернувшись к дверям в прихожую, сказал, немного возвысив голос:
— Стража, отведите этих трех человек под предварительный арест!.. Это все, господин маркиз де Сен-Фюрси?
— Нет, господин прокурор, вот еще четвертый! — воскликнул Гроляр, заметив среди посетителей и Бартеса. — Но я не ожидал, что увижу его в этом новом костюме, хотя он и способен на всякие переодевания и роли! Я прошу вас арестовать также и этого человека, потому что он не кто иной, как Эдмон Бартес, бежавший из той же французской колонии ссыльных!
— Что вы на это скажете? — спросил прокурор Бартеса.
— Этот человек лжет! — ответил с презрением «американец». — Я — Фредерик Робинсон, командир «Гудзона», военного судна, принадлежащего Соединенным Штатам, на что у меня имеются должные бумаги, хранящиеся в командирской каюте на судне.
— Все-таки я обязан подвергнуть вас предварительному аресту, до разбора вашего дела, — объявил ему прокурор.
— Я протестую, для чего обращусь к моему консулу! — энергично заявил «американский моряк».
— Запишите протест, пристав! — обратился прокурор к стоящему позади него чиновнику, после чего продолжал: — Завтра утром, милостивый государь, ваш консул решит ваше дело.
— Он называет себя американцем, — вмешался Гроляр, — хорошо! Заставьте его, господин прокурор, говорить по-английски, и мы увидим, осмелится ли он сделать это без опасения стать посмешищем всех находящихся здесь лиц, свободно владеющих этим языком!
Этот аргумент, непредвиденный, может быть, и Бартесом, произвел такое сильное впечатление на всех присутствующих в зале, что кое-где раздался смех как одобрение «маркизу де Сен-Фюрси», и Эдмон Бартес в роли американского моряка в эту минуту едва ли нашел бы себе какого-нибудь сторонника и защитника среди гостей банкира. Но прокурор обошел молчанием предложение парижского сыщика, найдя его, вероятно, неделикатным, и ограничился своим обычным вопросом, обращенным к Гроляру:
— Все ли теперь, господин маркиз?
— Все! — ответил тот. — Я не вижу более никого из известных мне лиц в этом зале.
— Стража! — заключил прокурор. — Отведите этих четырех человек в форт Хаутмана. Завтра их дело будет рассмотрено в заседании Высшего Суда, причем им предоставляется право выбрать себе защитников.
Лао Тсин мог бы поставить «маркиза де Сен-Фюрси» в большое затруднение, шепнув Бартесу, что у сыщика нет уже официальных бумаг, которые в давке у подъезда успел вытащить у него из кармана главарь воров, и Бартесу стоило бы тогда только спросить прокурора, на основании каких бумаг его арестуют, и потребовать, чтобы ему показали эти бумаги немедленно; тогда сыщик был бы на глазах у всех посрамлен за невозможность показать то, чего у него больше не было. Но Лао Тсин должен был отказаться от своей мысли, так как увидел в ней нечто опасное для себя и своих друзей: не найдя более с собой своих бумаг и вспомнив, что его порядочно помяли в давке у подъезда, Гроляр мог догадаться, в чем дело, и потребовать обыска у всех гостей, не исключая, конечно, и хозяина. И он решил, что лучше будет все отложить до завтра, когда соберется суд для разбора дела арестованных: тогда потребуют и от «маркиза де Сен-Фюрси» предъявления его официальных полномочий, — и вот тогда он будет торжественно и безвозвратно посрамлен! Его немедленно заподозрят в бесчестной интриге, в предъявлении в первый раз фальшивых бумаг, которые он не смеет теперь вторично показать самому суду, — и ему останется только поскорее со стыдом уехать из Батавии! Наконец, нужно еще удостовериться, все ли необходимые бумаги находятся в похищенном портфеле? Все это надо рассмотреть на досуге, в уединении, и потом бросить в огонь добычу, представленную ему главарем воровской шайки.
Приняв такое решение, Лао Тсин ограничился тем, что шепнул арестованным, когда они проходили мимо:
— Не беспокойтесь, все кончится в нашу пользу.
XII
— ЧТО-ТО БУДЕТ ЗАВТРА?! — ВОСКЛИЦАЛ каждый, бывший свидетелем внезапного ареста трех китайцев и американского капитана Фреда Робинсона. Но оказалось, что о завтрашнем дне рано было думать, — ночь готовила еще сюрприз, и даже более громкий, чем только что совершившийся арест четырех названных лиц.
Когда Уолтер Дигби, командир другого американского броненосца, узнал об аресте своего товарища, он пришел в страшную ярость и тотчас же приступил к решительным мерам: заступив на место арестованного командира «Гудзона», он велел приготовить к атаке оба броненосца и сначала отправился к американскому консулу, которого разбудил насильно и повел с собой к генерал-губернатору. Войдя затем и к нему точно так же, несмотря ни на что и не дав ему времени даже одеться порядком, он сказал этому сановнику голосом, полным негодования, и без всяких церемоний и титулов, принятых в подобных случаях:
— Милостивый государь, вы арестовали моего товарища Фреда Робинсона, командира броненосца «Гудзон». Хорошо! Я вам даю четверть часа для освобождения его из-под ареста, — четверть часа, по истечении которых, в случае вашего отказа, вернусь на свое судно, а потом еще четверть часа на размышление вам. Если после этого срока товарищ мой не будет освобожден, — ваша Батавия будет сожжена, и от нее не останется камня на камне!
— Но, капитан, — ответил опешивший генерал-губернатор, — я должен подчиняться требованиям закона…
— Нужда меняет закон! — возразил американский моряк.
— Милостивый государь, — сказал с достоинством голландский сановник, — прошу вас помнить, что вы у меня и что у меня есть средство заставить уважать власть в моем лице.
— Я также не лишен этого средства: я прибыл на берег с экипажем, вооруженным с ног до головы, и одного моего свистка вот в это окно достаточно будет, чтобы две дюжины вооруженных матросов в две минуты овладели вашим дворцом!
И Уолтер Дигби подошел к окну, распахнув его настежь.
— Поступайте, как вам будет угодно, — решил генерал-губернатор, — но я не намерен подчиняться насилию с вашей стороны.
— В таком случае прощайте, господин генерал-губернатор! Четверть часа уже прошло…
С этими словами американец удалился в сопровождении своего консула, сделав на этот раз вежливый реверанс генерал-губернатору, который все еще не мог вполне опомниться от чрезвычайной неожиданности.
Представитель власти ответил так американцу потому, что желал соблюсти свое достоинство, сильно задетое бесцеремонностью и даже грубостью Уолтера Дигби, но на самом деле решил уступить, освободив арестованного командира «Гудзона». Он тотчас же по уходу Дигби послал за генеральным прокурором, которому приказал немедленно освободить из-под ареста Фреда Робинсона и тут же, кстати, сделал ревнителю закона строгое замечание касательно его излишнего усердия в этом деле.