Собрание стихотворений 1934-1953
Шрифт:
Лучше пусть на кроне горы оно расколется
Там, где никто никогда не видал и следов солнца.
Лучше пусть этот прах трепыхающийся будет сдут
Вниз к руслу реки под вечно ниспадающей ночью ночей.
Вечно ниспадающая ночь эта так давно знакомая
Колоколу тех спящих, чей язык я раскачиваю,
Знакомая легиону их та звезда и страна,
Так значит надо оплакать Свет
Сквозь море и землю
Всё затопляющий.
Вот
Лабиринты,
Коридоры,
Пути,
Все места,
Все жилища
И все могилы
Вечного падения,
И самый обыкновенный Лазарь
Из числа этих спящих просит только
О том, чтобы никогда больше не воскресать.
Ведь страна смерти не больше, чем сердце ни на пядь.
Звезда потерянных соответствует форме их глаз.
От имени всех не имеющих отца, от имени
Неродившихся, не желающих утренних
Акушерских инструментов и рук.
О! От имени ни-кого сейчас,
Ни-кого сущего, от их имён
Я молюсь, чтоб
Багровое
Солнце совсем отвернулось
От серой могилы, и серый свет глины
Заструился бы над местом его мучения
В ясном вечере над нестрашною тьмой земли. Аминь.
Я переворачиваю страницу молитвы и вот сгораю
В благословении внезапного солнца.
От имени (и во имя) проклятых
К спрятанной от меня земле
Я ударяюсь в побег,
Но луч солнца
Крестит
Небо.
Я
Найден.
О пусть только Он
В ранах мира своего
Опалит и утопит меня.
Его молния ответит моему крику,
Мой голос испепелится в ладони его,
И теперь когда я затерян в нем слепящем,
Солнце ревом своим завершает молитву мою.
83. БАЛЛАДА О ДЛИННОНОГОЙ НАЖИВКЕ
Скользнул скрипящей шаланды нос,
Берег черен от птиц. Прощальный взгляд
Провожает копну разметавшихся волос,
Булыжники истоптанного города звенят:
«Желаем удачи! Твой якорь свободен,
Как сухая птица, сидящая на мачте,
Как взгляд рыболова бирюзово-китовый,
Прощай, суденышко, желаем удачи»
Это песок прошуршал ему, это
Земля, отраженная водой, говорит:
«Не оглядывайся! Ради меня – парус к ветру!»
Волнолом, ослепленный закатом, горит.
Паруса пили ветер, и молочно-белый
Полетел он в эту пьющую темноту,
А солнце-корабль разбилось, очумелое,
Наткнувшись на жемчужину, прикрывшую ту
Дыру, где луна из облачных обломков, где мачты...
Прощай, кораблик, вот воронка-водоворот,
И ты прощай, который на палубе – враскачку –
Золотистая блесна на леске поёт.
«Да, мы видели: девушку, вместо наживки
С поплавком он в море забросил, и
Был крючок в губе и в крови были рыбки!» –
Так рассказывали ушедшие за горизонт корабли.
Прощайте, дымы труб городских,
Прощайте, старые жены, прядущие нити,
Был он слеп к туманным зрачкам свечек еле живых,
В окнах волн, приготовившихся к молитве.
Только слышал, как его наживка отбивалась
От налетавших стай – за любовью любовь –
Опусти удочку, ведь не такая уж малость –
Если море всхолмилось от несчетных китов!
Она тоскует среди ангелов, морских коней и
Рыбой радужной извивается в радостях снов,
И качаются в волнах звоны утерянного
Собора, перемежающиеся со звяканьем буйков.
Там где якорь взлетал, как черная чайка,
Над шаландой, ударенной луной в бока,
Шквалы птиц падали, вопия отчаянно,
И дождь из глоток выдували облака.
Он видел, как шторм-убийца дымился
Таранами торосов в туманах беды.
Был фонарь на борту звездным светом Иисуса,
И ничто не светилось на лике воды,
Разве капли елея лунными пузырями –
Этот, опыта жизни набегающий вал...
Из-под пены рыбины то выскакивали, то ныряли,
За ними наблюдал он, их целовал.
Просыпаясь, больные волны моря вздувала
Стая китов, – словно мысы тянулись в простор,–
А в глубине наживка, то золотая, то в цвет коралла,
С дождевыми губами ускользала от тех горбатых гор,
Убегая от плавников, от их любви в ткущиеся узоры погруженья
(От рева в их легких рушился Иерихон),
Она ныряла, кусалась, сдавленная любовями, и было ее вращенье,
Словно в воронку воды мяч длинноногий вплетен.
Пока не проревел в развороте каждый зверь длиннохвостый,
И каждая черепаха не выломилась из панцыря, чтоб заорать,
И каждая кость из распахнувшейся земли погоста
Не вскочила, не проорала свое и не упала опять –