Собрание стихотворений 1934-1953
Шрифт:
Дилан писал ей ноющие письма и, приезжая, каялся. Друзьям он говорил, что Кэйтлин лучшая женщина на свете и без нее он жизни не мыслит.
В Лондоне Дилан был членом нескольких клубов для избранных - возможно, деньги уходили на клубные обеды.
Тем временем состарились родители, Д. Дж. Томас, очень нервный, исхудавший, терял зрение. Флоренс сломала ногу и попала в больницу.
Надо сказать, что привязанность к родителям у Дилана всегда была сильной. По отношению к ним долг свой он выполнял, не отлынивая. Когда Флоренс вышла из больницы, Дилан снял родителям маленький коттедж в той же деревне, где жили они с Кэйтлин.
Дилан практически не писал стихов, отношения с ВВС обострились, потому что он не выполнял обязательств, ничего не делал в срок. В это же время он получил несколько заказов на сценарии от разных киностудий. Полученный аванс тут же потратил. И опять просил деньги у друзей и знакомых.
Обстановка дома была невыносимая. Пьянство. Раздраженная Кэйтлин ненавидела постоянно приезжающую Маргарет Тэйлор и ревновала к ней. Флоренс не желала понимать, что ее сын пьет сверх меры.
Надо сказать, что Маргарет Тэйлор проявляла большое бескорыстие в своем отношении к Дилану. Она осознала, что Дилан очень тоскует по Уэльсу и стала искать какую-нибудь возможность поселить его в Лохарне, несмотря на то, что при этом географически Дилан оказался бы достаточно далеко от нее.
В конце концов ей удалось найти тот самый «Дом-корабль» («The Boat House»), который сейчас стал весьма посещаемым музеем Томаса, и с которым связаны несколько великолепных стихотворений.
Это дом за городом, в отдалении от всякого другого жилья, в широком эстуарии, где сливаются перед впадением в море три реки. К дому можно подойти по узкой дорожке, по которой не пройдет машина. Несколько ступенек вниз с дорожки ведут в садик, а оттуда крутая тропинка к входной двери. Попадаешь на второй этаж. И крутая лестница вверх на третий и вниз на первый.
Вид из дома на холм сэра Джона, на море, на поля. И в отлив цапли ходят по песку, и другие птицы. Маргарет Тэйлор приобрела этот дом и сдавала Томасам за крошечную плату. Родители Дилана тоже перебрались в Лохарн.
Дилан не работал в доме, он устроил рабочую комнату в бывшем крошечном гараже, - большущий стол у огромного окна, портреты любимых писателей на стенах - Оден, Блейк, Харди, Лоуренс.
Переезд в Лохарн как будто что-то высвободил в Томасе, он опять начал писать. Он работал над одной из лучших вещей - над стихотворением «Над холмом сэра Джона». По мнению Вернона Уоткин- са, это, может быть, и просто лучшая вещь Томаса. Трагические и одновременно праздничные стихи, в них радость жизни, неотделимая от ощущения ее трагичности. Стихотворение, полное птиц, закатных красок, воли, моря и обязательной гибели. Оно родилось из пейзажа за окном.
24 июля 1949 года Кэйтлин родила третьего ребенка - мальчика. Его назвали ирландским именем Колум и валлийским Гаран, что означает Цапля. Колум был легким ребенком, радостным, не крикливым. Он стал любимым ребенком Дилана.
Кэйтлин вспоминает это первое лето в Лохарне, как одно из счастливейших в жизни.
А незадолго до того, как Томасы перебрались в Лохарн, Дилан совершенно неожиданно получил письмо от Джона Малколма Брин- нина (John Malcolm Brinnin), американского поэта, на два года младше него. Бриннин только что стал директором еврейского поэтического центра в Нью-Йорке. Он очень давно восхищался поэзией Томаса и мечтал пригласить его в США. И вот теперь у Бриннина появилась такая возможность. Чуть ли не первое, что Бриннин сделал, получив новую работу, - позвал Томаса прочесть несколько лекций в поэтическом центре за 500 долларов (по тем временам большая сумма) с оплатой билета.
Томас радостно ответил, что хотел бы приехать в Америку месяца на три, в январе или в феврале 1950-го. Он объяснил в письме, что у него тяжелое материальное положение, и что ему хотелось бы начать зарабатывать деньги сразу и суметь что-нибудь привезти домой. Брин- нин приступил к организации лекционного турне Томаса по Америке.
Сначала Дилан рассчитывал поехать с Кэйтлин. Но по мере приближения отъезда стало совершенно ясно, что такую поездку вдвоем им просто не потянуть. У Дилана было запланировано больше сорока выступлений в разных местах, вряд ли можно было рассчитывать, что устроители оплатят расходы на двоих.
Дилан улетел в Нью-Йорк 20 февраля. После большой прощальной пьянки в Лондоне.
Перелет длился тогда 17 часов. С посадками в Дублине, «где-то» в Канаде (в обычном месте на Ньюфаундленде было не сесть, все обледенело) и в Бостоне.
Он пил и, наверно, думал о том, какую из своих разнообразных масок надеть в Америке. Во всяком случае, в дальнейшем его поведение было довольно однозначным: поэт, читающий свои стихи, клоун из паба, талантливый и невыносимый, шокирующий, как Оскар Уайльд.
Дилан прилетел в Нью-Йорк в самый холодный день в ту зиму, было -15 градусов. Бриннин его встретил и, как сам воспоминает, тут же повел в аэропортовский бар разогреться виски с содовой. Потом они поехали в отель на Манхеттене.
Первые три дня Дилан с Бриннином бродили по Нью-Йорку, Бриннин показывал гостю местные красоты: Эмпайр Стэйт Билдинг, Гринвич Вилледж. Было много выпивки и еды, которая человеку из послевоенной Англии должна была показаться превосходной и обильной. А еще знакомства с кучей людей, с литературной нью-йоркской интеллигенцией.
Безобразия разного рода не заставили себя долго ждать. В лифте отеля Дилан устроил свое классическое представление, встал на четвереньки, изображая собаку, и укусил за ногу незнакомого человека. В гостях, когда Дилана спросили, о чем «Баллада о длинноногой наживке», он ответил - «о гигантской ебле». В другом доме, где собрались писатели, актеры, критики, актриса Рут Форд (Ruth Ford), приехавшая прямо со спектакля, сказала Дилану, чтоб его очаровать, что его фотография стоит у нее на столе. Дилан воспринял это сообщение, как приглашение к роману, и почти что набросился на Рут, которая не чаяла от него отделаться.
В тот же вечер в отеле, куда Бриннин отвез Дилана, произошло еще что-то. Что именно, Бриннин так и не узнал, но в результате Дилана выгнали. Его удалось поселить вместе с его другом, новозеландским поэтом Аленом Кернау (Allen Curnow), одновременно с Дила- ном оказавшимся в Нью-Йорке.
Первое чтение Дилана - в поэтическом центре на углу 92-ой улицы, принадлежащем ассоциации молодых христиан (YMCA) - было триумфом. Целый день он плохо себя чувствовал, но, выйдя на сцену, чудодейственно преобразился. Он читал, а люди в зале слушали зачарованно.