Собрание стихотворений 1934-1953
Шрифт:
Плохие томасовские стихи я бы назвала спекулятивными. Вместо бешеной скачки ассоциаций ее симуляция. И очень большая концентрация tomb-womb (могила-лоно).
Плохих стихов не очень много.
Поэзия - это способ мышления, и в этом качестве штука очень интернациональная. Самые неожиданные переклички через страны и языки возникают.
Томас-Есенин, Томас-Маяковский, Томас-Пастернак.
Есенинская привязанность к родным местам, их идеализация, двойственное отношение к городу - притяжение и отталкивание - город - средоточие неестественности, в некотором смысле вертеп разврата.
А разговор Томаса с собаками во дворе у Бриннина легко относит к «Давай с тобой полаем при луне на тихую, бесшумную погоду».
С Маяковским его роднит ассоциативная безудержность и преувеличенность, да и огромность собственного «я».
Томас вполне мог бы сказать «Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо», или «иду красивый, двадцатидвухлетний».
А с Пастернаком Томаса сближает пантеизм и способ развития от раннего к позднему этапу.
А. Д. Синявский в статье, послужившей предисловием к изданию Пастернака в «Библиотеке поэта», выделил этот особый способ отношений с природой, пастернаковский пантеизм, как одно из основных свойств его поэтики.
Пастернак:
..У плетня
Меж мокрых веток с ветром бледным
Шел спор. Я замер. Про меня!»
Холодным утром солнце в дымке
Стоит столбом огня в дыму.
Я тоже, как на скверном снимке,
Совсем неотличим ему.
А вот Томас:
На темных камнях в лужицах отлива, негромкие хоры
Мидий, а также цапля, славили берег. Утро меня позвало
Молитвой воды, криками чаек, скрипом грачей,
Ударами лодок о повитую паутиной стенку причала...
Да и ассоциативность раннего Пастернака по сути не менее пунктирна, чем томасовская, переходы образов не вынесены в слова, та же бешеная скачка.
Поздние стихи обоих часто логически построены - удивительным образом эта построенность не мешает ни у позднего Пастернака, ни у зрелого Томаса.
Простота не становится простоватостью.
Четыре основных темы Томаса: детство, смерть, глубинная сексуальность, творчество. Первые две темы очень сильно переплетаются. «Мы в детстве ближе к смерти, чем в наши зрелые года». Все четыре проходят через все творчество Томаса - от начала до конца. И проявляются в стихах самого разного уровня.
Вот несколько опорных стихов Томаса, проясняющих его мировоззрение и одновременно тех самых, которые позволяют говорить о Томасе, как о гениальном поэте.
«Папоротниковый холм» - почти стих-рассказ, почти сюжетен...
Стих зеленого цвета, - зеленое марево, зелень, пронизанная солнцем, и лошадиные хвосты, летучие лошади, облачные ватные руки времени.
И тут же в голове возникает - Бабель - «Мы оба смотрели на мир, как на луг в мае, как на луг, по которому ходят женщины и кони».
Что ж - пронизывающие мир связи - подтверждение стройности мироустройства.
Географическая привязка этого стихотворения - ферма, принадлежавшая тетке Дилана с материнской стороны. Дилан часто проводил там каникулы. Но вряд ли под этим стихотворением стоит реальность детских воспоминаний. Скорее тут работают идеальные представления.
Детство - такой волшебный мир, существующий в неприкосновенности - будто бы внутри стеклянного яйца, которое потрясешь, и снег идет. Ретроспективный взгляд, придумывающий, как должно было быть. Рай. И время, уводящее из рая.
Но я просыпался, и ферма - седой бродяга -
Приходила обратно с петухом на плече,
в новорожденном дне,
Это были Адам и Дева - небо опять возникало,
Солнце становилось круглее в тот самый день, и -
Оно обновлялось, обычнейшее явленье
Рассвета, когда волшебные кони,
Сквозь возникающее вращенье,
На полях восторженного и всеобщего пенья
Выходили из ржущих зеленых конюшен ко мне.
И это же, уводящее из рая время, не только враг, оно же и держит в ласковых руках.
Когда я был мал и свободен
у времени в милостивых руках,
Когда оно берегло меня - зеленым и смертным,
И пел я, как море поет, в легчайших его кандалах.
Лохарн. Пейзаж Томаса - холодное море, устье реки. Дом-голубятня, нависающий над приливами и отливами. А сбоку холм сэра Джона.
Так называется одно из самых сильных стихотворений Дилана Томаса. На мой взгляд, именно в нем лучше всего проявлены и томасовские основные мотивы, и его видение.
Жизнь, неотделимая от смерти, пожираемая смертью, смертность, придающая жизни особую остроту. Это стихотворение населяют птицы - томасовские хорошие знакомые, думаю, что они были непременной частью заоконного пейзажа - мудрая цапля, певчие птички, становящиеся добычей ястреба. По сути все стихотворение - осмысление пейзажа, а через него - жестокости и красоты существования. Некоторая перекличка с «Осенним криком ястреба» И. Бродского.