Собрать мозаику
Шрифт:
— Вы… обещаете… титул… графини в… Марилии? — еле ворочая языком, с запинками пробормотала я.
— Да, именем императора обещаю, — сухо ответил генерал.
— И земли… тоже в Марилии? — снова прошептала я, еле фокусируя рассеянный взгляд на убийце.
— Да. И роскошное поместье. Слово генерала.
— А… содержание? — промямлила я.
— Естественно, — генерал подобрался, замер, впиваясь в меня напряжённым взглядом.
— Как жаль… — прошептала я.
— Что? О чем вы сожалеете? Что еще вы хотите? — нетерпеливо
— Как жаль, что… я… понятия не имею… о чем… вы… меня… допрашиваете… генерал, — еле хриплю я вновь пересохшим горлом, с долгими паузами выдавливая слова.
Минуту генерал просто молчал, не отрывая от меня пронзительного взгляда. Он стоял весь такой чопорный, идеальный, безупречный, учтивый и вежливый. Высший аристократ империи Марилии. Высший маг империи. Своей безупречно-правильной отшлифованной речью всё это время он отдавал приказы о моих пытках. Своими сдержанными аристократичными движениями рук он отдавал приказы об убийстве моих друзей.
Я насмешливо смотрела в глаза этому учтивому жестокому убийце и буквально на долю мгновения что-то странное мелькнуло в черных холодных глазах жестокого зверя.
Наверное, это было изумление и странное сожаление. Но, скорее всего, я всё же ошиблась — этот зверь не может чувствовать сожаление, а тем более в отношении меня.
— Лера Тубертон, расскажите то, что нам нужно, и всё прекратится, — тихо произнес генерал Мирадович.
— Вы… зря… тратите… время… генерал, — снова хриплю я. — Я… ничего… не знаю.
Я знала, что выдержу. Теперь знала. Сначала я очень боялась. Мне было очень страшно. И очень больно. Но прошло много времени, а я всё ещё держалась. Я не сдавалась. Потому что я знала, что заслужила всё это. Это было наказанием за предательство, которое я совершила. И также я понимала, что именно в этом состояла моя миссия, моя жертва. И странным образом, осознание всего этого поддерживало меня и не давало сломаться.
— Лера Тубертон, вы обманули мои ожидания в отношении вас… — наконец задумчиво произнес генерал. — При виде вас тогда в военном шатре я составил о вас свое представление, но оно, к моему величайшему сожалению, не подтвердилось. Вы оказались очень храброй женщиной. Поверьте, я никогда не встречал таких женщин, как вы, — холодно продолжил генерал. — Мне будет действительно жаль, если вас убьют мои люди.
— Сочувствую… вам… генерал, — хриплю я.
Я уже не смотрела на него. Прикрыла глаза. Я очень устала и просто висела на руках солдат, которые словно каменные глыбы стояли по бокам. Один из них продолжал оттягивать мои волосы назад, чтобы генерал мог видеть лицо.
— Неприятно… когда… ожидания… не… оправдываются, — медленно и с трудом добавляю, когда понимаю, что генерал молчит.
С трудом открываю глаза и снова фокусирую на нем взгляд.
— Если вы расскажете об артефакте и документах, даю слово герцога, слово генерала марилийской армии, что вы останетесь живы, — глухо произносит генерал.
Я начинаю вдруг хрипло истерично смеяться. Мой смех похож на карканье вороны. Нервная дрожь сотрясает измученное тело.
— Спасибо… генерал. Я… буду… иметь… в… виду, — хриплю с перерывами сквозь истеричный смех.
Один из солдат ударил меня в живот, и я начала судорожно вдыхать воздух и кашлять.
— Жаль, что… вы… не… можете… оставить… в живых… тех… кого… уже… убили…
Некоторое время стояла полная тишина, и только мой жуткий хриплый кашель прерывал её. Наконец генерал Мирадович, полуобернувшись к своему верному и преданному помощнику, произнес бесцветным голосом:
— Капитан Бейкалич, нужно как можно скорее разговорить леру Тубертон. Я устал ждать. И теперь вы можете… не только сам пользоваться её прекрасным телом, — он сделал выразительную паузу, — можете отдавать её время от времени своим солдатам, пусть потешатся. Можете прямо сейчас это сделать.
Кашель сотрясал меня, и сказанное не сразу проникло в сознание. Когда я поняла, что сказал генерал подчиненному капитану, моему палачу, меня наполнил животный ужас. Потрясенная, я встретилась взглядом со взглядом зверя.
В его глазах я увидела ненависть и бешенство и что-то ещё, совершенно непонятное. Что-то, вновь напомнившее сожаление. Сожаление о том, что он отдает меня на потеху солдатне? Или о том, что я до сих пор так ничего и не рассказала?
Я увидела, как балахон разрывают на теле, почувствовала грубые прикосновения, закрыла глаза и постаралась отстраниться от всего, как делала постоянно в последнее время. И почему-то подумала, какой же он сдержанный, при таких-то эмоциях, этот страшный генерал Мирадович.
Настоящее время.
Из-за воспоминаний о плене и пытках я просыпалась в слезах и истерике. Сестра Таисия вынуждена была уколоть успокоительное лекарство.
— Я не хочу, — шептала я в отчаянии. — Я не хочу это вспоминать, сестра! Помогите мне! Сделайте что-нибудь! — я умоляюще смотрела на нее. — Почему эти ужасные воспоминания приходят, ведь на мне нет «шапочки» господина Стонича?!
— Я не знаю, лера Тубертон, — очень расстроенная, бормотала сестра. — Не знаю, как могу помочь.
— Не давайте мне засыпать, — умоляюще пробормотала я. — Пожалуйста, сестра Таисия. Потому что я не могу снова это чувствовать, не могу снова это переживать, — слезы безостановочно текли из глаз.
— Но это невозможно, лера Тубертон. Я не могу ничего сделать. Вы все равно уснете рано или поздно, — убитым голосом произнесла сестра Таисия. — Я могу только помолиться Пресветлой Богине, чтобы вам не снились кошмары. Это все, что я могу сделать.
— Тогда… прошу вас, сестра… молитесь и просите за меня. Молитесь много и отчаянно просите за меня. Умоляю вас!