Событие. Философское путешествие по концепту
Шрифт:
Во второй части больная, страдающая депрессией Жюстин приезжает пожить с Клэр, Джоном и их сыном Лео. Хотя сначала Жюстин не может выполнять нормальные повседневные дела, например, принимать ванну или даже есть, со временем ей становится лучше. Во время ее пребывания с семьей сестры, Меланхолия – большая голубая, подобная Земле планета, до недавнего времени скрытая от наблюдения Солнцем, – становится все более заметна на небе по мере ее приближения к Земле. Джон, астроном-любитель, очень интересуется планетой и с нетерпением ждет ее «пролета» мимо Земли, ожидаемого учеными, уверяющими, что Земля и Меланхолия пролетят друг мимо друга, не сталкиваясь. Но Клэр начинает бояться и считать, что конец света неизбежен. Она находит сайт в Интернете, описывающий движение Меланхолии к Земле как «танец смерти», в котором изначальное
Это повествование усеяно множеством оригинальных деталей. Чтобы успокоить Клэр, Джон предлагает ей посмотреть на Меланхолию через окружность из проволоки, которая точно охватывает окружность планеты в небе, таким образом обрамляя ее, и повторить процесс десять минут спустя, чтобы убедиться, что окружность стала меньше, оставляя пустое пространство в рамке – доказательство того, что Меланхолия удаляется от Земли. Она делает это, радуясь при виде уменьшившейся окружности. Но когда она смотрит на Меланхолию несколько часов спустя, она в ужасе видит, что окружность планеты выросла далеко за пределы проволочной рамки. Эта рамка – круг фантазии, обрамляющий реальность, и шок наступает, когда Нечто прорывается через рамки и просачивается в реальность. В фильме также присутствуют великолепные детали волнений в природе по мере того, как Меланхолия приближается к Земле: насекомые, черви, тараканы и прочие гадкие формы жизни, обычно скрывающиеся под зеленой травой, вылезают наружу, делая видимой отвратительную ползучесть жизни под идиллической поверхностью – Реальное вторгается в реальность, портя ее видимость. (Подобное происходит в «Синем бархате» Дэвида Линча – в знаменитой сцене после сердечного приступа отца главного героя камера приближается очень близко к траве, затем к земле, а затем проникает в землю, обнажая ползучесть микрожизни, отталкивающего реального под идиллической обывательской поверхностью [10] .)
10
Еще одна деталь: по мере того, как Нечто приближается к земле, не только животные начинают вести себя странно (лошади волнуются и т. д.), но меняется сама атмосфера: какое-то время Жюстин и Клэр бросает в пот, им становится трудно дышать – распадаются основные координаты природы и ее равновесия.
Идея снять «Меланхолию» пришла к фон Триеру во время одного из сеансов психотерапии, которые он посещал, лечась от депрессии: психиатр сказал ему, что депрессивные люди ведут себя спокойнее других в крайне стрессовых ситуациях или находясь под угрозой катастрофы – они изначально ожидают, что случится что-то плохое. Этот факт указывает на еще один пример разрыва между реальностью – социальным миром установленных порядков и мнений, в котором мы живем, – и травматической бессмысленной жестокостью Реального. В фильме Джон – реалист, полностью погруженный в обыденную реальность, и когда координаты этой реальности разрушаются, рушится весь его мир. Клэр – истерик, начинает в панике сомневаться во всем, но избегает полного психотического срыва, а страдающая депрессией Жюстин живет, как жила, потому что она всегда живет в меланхолическом уходе от реальности.
В фильме разворачиваются четыре субъективных отношения к окончательному Событию (столкновению планеты-Нечто с Землей), как их понимал Лакан. Джон, муж, воплощает университетское знание, разваливающееся на части от столкновения с Реальным; Лео, сын, явно является объектом заботы – или желания – остальных троих; Клэр – истеричка, единственный полноценный субъект в фильме (постольку, поскольку субъектность означает сомнения, вопросы, изменчивость); и это распределение оставляет для Жюстин, как ни странно, позицию Господина, стабилизирующего ситуацию паники и хаоса предоставлением нового Господствующего Означающего, вводящего порядок в запутанную ситуацию и наделяя ее стабильностью смысла. Здесь надо быть очень осторожным: Жюстин – не оберегающий господин, предлагающий некую «прекрасную ложь», другими словами – ее роль не равнозначна роли персонажа Роберто Бениньи в фильме «Жизнь прекрасна» [11] . Она предоставляет символический вымысел, у которого, конечно же, нет никакого магического эффекта, но который работает на своем соответствующем уровне, а именно предотвращает панику. Жюстин не стремится как-то обмануть нас или отвернуть наш взгляд от катастрофы; «волшебная пещера» позволяет нам с радостью принять конец света. В этом нет ничего мрачного, совсем наоборот: подобное принятие является обязательной предпосылкой выполнения практических социальных функций [12] . Жюстин, таким образом, оказывается единственно способной предложить уместный ответ надвигающейся катастрофе и полному уничтожению всех символических рамок.
11
В фильме Бениньи Гуидо, еврейский отец, и его маленький сын Джозуэ арестованы немцами и сосланы в Аушвиц. Чтобы сделать жизнь в концлагере выносимой для Джозуэ, Гуидо убеждает его, что лагерь – сложная игра, в которой Джозуэ должен выполнить все задачи, данные ему Гуидо, и набрать баллы. Первая команда, набравшая 1000 баллов, выиграет танк. Гуидо говорит Джозуэ, что, если он заплачет, пожалуется, что хочет к маме, или скажет, что он голоден, он потеряет баллы, тогда как тихие мальчики, которые прячутся от охраны лагеря, получают дополнительные баллы. Чтобы понять, что именно не так с фильмом, достаточно провести простой мысленный эксперимент: представить тот же фильм с одним изменением – в конце Гуидо узнал бы, что Джозуэ все это время знал о том, что находится в концентрационном лагере, и притворялся, что верит Гуидо, чтобы облегчить его жизнь.
12
Не стоит забывать, что в некотором смысле – далеком от безумия, касающемся нашего сокровенного простейшего восприятия – Жюстин права: жизнь отвратительна, она – грязный объект, надвигающийся из самое себя, выделяя влажное тепло, пресмыкаясь, воняя, разрастаясь. Само рождение человека является почти Чужим событием – чудовищным событием, в котором нечто вырывается изнутри тела, движущегося большого и волосатого тела. Всему надлежит исчезнуть. Дух находится над жизнью, он – смерть в жизни, попытка избежать жизни при жизни, как фрейдистское влечение к смерти, которое является не жизнью, но чистым однообразным движением.
Чтобы должным образом осмыслить принятие такого радикального конца, стоит рискнуть и сравнить триеровскую «Меланхолию» с фильмом Терренса Малика «Древо жизни» (выпущенным в том же году). Сюжеты обоих фильмов включают в себя два уровня: семейная травма против вселенской катастрофы. Хотя излишняя псевдодуховность «Древа жизни» не может не отталкивать, в фильме есть некоторые интересные моменты [13]
13
Примечательная деталь в «Древе жизни» – формула, которую фильм предоставляет для снятия эдипального напряжения: отец и сын мирятся после того, как отец просит прощения за то, что был плохим отцом, а сын отвечает: «Я – такое же зло, как и ты». Это правильная формула отцовской идентификации: я больше не олицетворяю себя с отцом как с идеалом, но я олицетворяю себя с его неспособностью быть хорошим отцом.
Конец ознакомительного фрагмента.