Шрифт:
Annie Ernaux
L’'Ev'enement
У меня два желания: чтобы событие стало текстом. И чтобы текст был событием.
Как знать, может, память в том и состоит, чтобы наблюдать до самого конца.
Я вышла на станции «Барбес». Как и в прошлый раз, под мостом наземного метро толпились мужчины. По тротуару проходили люди с розовыми пакетами из дешевого супермаркета «Тати». Я свернула на бульвар Маджента и узнала магазинчик «Билли» с вывешенными на улице куртками. Навстречу мне шла женщина, ее крепкие
Зал ожидания разделен на два смежных помещения. Я села там, где было ближе к двери врача и больше народу. Принялась проверять письменные работы, которые принесла с собой. Сразу за мной предъявила свой номерок молоденькая девушка с длинными светлыми волосами. Я заметила, что ей тоже не выдали конверта и велели ждать приглашения. В зале на большом расстоянии друг от друга уже сидели мужчина лет тридцати, лысоватый и модно одетый, темнокожий парень с плеером и хмурый господин лет пятидесяти, обмякший в кресле. После светловолосой девушки пришел четвертый мужчина, уверенно уселся и достал из портфеля книгу. Еще была парочка: она в рейтузах и с большим животом, он в костюме с галстуком.
На столике вместо журналов лежали листовки о пользе молочных продуктов и о том, «как жить с ВИЧ». Женщина в рейтузах говорила со своим спутником, вставала, обнимала его, поглаживала. Тот не произносил ни слова и сидел неподвижно, опираясь руками на зонт. Молоденькая блондинка сидела с опущенными, почти закрытыми глазами, сложив кожаную куртку на коленях, и казалась окаменевшей. У ее ног стояли объемистый чемодан и рюкзачок. Я подумала, что у нее, быть может, больше причин бояться, чем у остальных. Возможно, она пришла за результатами перед тем, как уехать куда-то на выходные или проведать родителей в глубинке. Из кабинета вышла врач, худенькая энергичная женщина в розовой юбке и черных чулках. Она назвала номер. Никто не сдвинулся с места. Пациент сидел в смежном зале. Это был парень: он прошел так быстро, что я успела заметить лишь очки и хвостик.
Вызвали темнокожего парня, потом нескольких из второго зала. Никто не разговаривал и не шевелился, кроме женщины в рейтузах. Все поднимали глаза, только когда в дверях кабинета появлялась врач или кто-то оттуда выходил. Его провожали взглядом.
Несколько раз звонил телефон. Люди записывались на прием или уточняли расписание. Один раз женщина из регистратуры ходила за врачом, чтобы тот ответил на вопрос пациента. Он несколько раз повторил: «Нет, она точная, абсолютно точная». Его слова гулко раздались в тишине. Человек на другом конце провода, очевидно, был заражен.
Я закончила проверять работы. Перед глазами у меня, как в тумане, снова и снова вставала одна и та же сцена: июль, выходные, сплетение двух тел, эякуляция. Именно из-за этого эпизода, забытого на несколько месяцев, я и сидела сейчас здесь. Объятия и содрогания обнаженных тел казались мне теперь танцем смерти. Мне чудилось, что мужчина, с которым я нехотя согласилась встретиться, приехал из Италии только для того, чтобы заразить меня СПИДом. И всё же я никак не могла установить связь между этими движениями, теплом кожи, спермой и тем фактом, что я теперь сижу здесь. Я подумала, что секс вообще нельзя связать ни с чем другим.
Доктор назвала мой номер. Не успела я зайти в кабинет, как она широко мне улыбнулась. Я решила, что это добрый знак. Врач закрыла дверь и сразу сказала: «Результат отрицательный». Я рассмеялась. Всё остальное, что она говорила, меня не интересовало. Казалось, она радуется за меня, как сообщница.
Я слетела вниз по лестнице и миновала стеклянный коридор, не глядя по сторонам. Я думала о том, что снова спасена. Мне хотелось знать, спасена ли светловолосая девушка. На станции «Барбес» на платформах толпились люди, повсюду мелькали розовые пакеты из «Тати».
Я осознала, что прожила этот эпизод так же, как в 1963-м, когда ждала вердикта от доктора Н., с тем же ужасом и недоверием. Выходит, вся моя жизнь – где-то между менструальным календарем и презервативом из автомата за один франк. Это хороший метод измерения жизни. Куда вернее других.
В октябре 1963-го, в Руане, у меня случилась задержка больше недели. Октябрь выдался теплым и солнечным. Я слишком рано достала пальто, в нем было тяжело и жарко. Особенно в больших магазинах, где я слонялась, покупала чулки и ждала, когда возобновятся занятия. Возвращаясь в свою комнату в женском общежитии на улице д’Эрбувиль, я всякий раз надеялась увидеть пятно на белье. В дневнике я теперь каждый вечер писала большими буквами и подчеркивала: НИЧЕГО. Я просыпалась по ночам и тут же понимала: «ничего». Годом ранее в это же время я начала писать роман. Теперь мне казалось, что это было очень давно и больше никогда со мной не случится.
В один из тех дней я пошла в кино на итальянский черно-белый фильм «Вакантное место». Это была долгая и грустная история о жизни молодого человека и его первой работе в конторе. Зал был почти пуст. Глядя на хилую фигурку мелкого клерка в плаще, на его унижения, ощущая безнадежное отчаяние фильма, я понимала, что месячные не вернутся.
Однажды вечером я согласилась поехать в театр с девушками из общежития, у них оказался лишний билет. Давали «За закрытыми дверями», а я никогда еще не видела современных пьес. Был аншлаг. Я смотрела на ярко освещенную сцену вдалеке и думала только о своей задержке. Помню лишь Эстель – блондинку в голубом платье – и Гарсена, одетого лакеем, с красными глазами без век. В дневнике я записала: «Замечательно. Только бы не эта РЕАЛЬНОСТЬ у меня в животе».
В конце октября я уже не верила, что месячные могут вернуться. Я записалась к гинекологу, доктору Н., на 8 ноября.
На выходных в честь Дня всех святых я, как всегда, была у родителей. Я боялась, что мама спросит меня о задержке. Я была уверена, что она каждый месяц проверяет мои трусы, разбирая грязное белье, которое я привозила ей на стирку.
В понедельник я проснулась с тошнотой и странным привкусом во рту. В аптеке мне дали Гепатоум, густую зеленую жидкость, от которой меня замутило еще сильнее.
О., девушка из общежития, предложила мне преподавать вместо нее французский в школе Сен-Доминик. Это была хорошая возможность немного заработать вдобавок к стипендии. Директор встретила меня с хрестоматией Лагарда и Мишара по XVI веку в руках. Я сказала ей, что никогда не преподавала и очень боюсь. Это нормально, она сама, когда начала вести философию, целых два года заходила в класс ссутулившись и не поднимая глаз. И, сидя на стуле напротив меня, она изобразила, как это выглядело. Мне было видно только ее затылок под платком. Выходя из кабинета с одолженными мне Лагардом и Мишаром, я представила, как стою под взглядами девочек из десятого класса, и меня чуть не вырвало. На следующий день я позвонила директрисе и отказалась от места. Она сухо велела мне вернуть учебник.