Внешняя жизнь

В пригородном метро в Сержи-Префектюр садятся три девушки и парень с разорванными на коленях джинсами и кулоном на шее, подвешенном на цепочке.

Одна девушка другой: «От тебя хорошо пахнет» — «Это Миниду». Парень: «Рено играет в Жерминале». Девушка: «Так себе фильм». Парень оправдывается: «Обожаю Рено и Золя…» Они направляются в Виржен.

Это субботнее метро, везущее в Париж молодежь и семейные пары с детьми.

Атмосфера замыслов и желаний читается на лицах, в телах, оживляющихся,

Возвращение из Парижа, вечер. Пара с двумя детьми. Маленький мальчик, едва коснувшись сиденья, тот час же уснул, сжав губы; черты его лица напоминают старческие. Девочка, лет пяти-шести, белокурая, в очках, все время вертится. На ней черные блестящие колготки от Шанталь Томасс, немного вызывающие. Отец смотрит на ноги дочери и повторяет: «Подтяни юбку, она задралась слишком высоко». Мать, одетая безо всякого изящества, делает вид, что не слышит.

Собрание домовладельцев. Говорят о лестничных клетках, подвалах и т. д… каждый затронутый вопрос — возможность продемонстрировать свои знания: «Нужно поставить счетчики в таком-то месте»; поведать забавную историю: «В доме, где я жил прежде», рассказать байку: «В тот день, жилец с шестого этажа…»

Эти разговоры — необходимое средство к существованию.

С тех пор, как в Сержи открылись университеты, по вечерам можно видеть студентов, делающих покупки в Ошане. Их можно узнать у касс по некоторой ироничной дистанции между их группами, не испытывающих необходимости здороваться друг с другом и преобразованных в людей, привыкших видеться весь день на занятиях или в университетской столовой. Это «определенно обозначенные» сообщества (с одним и тем же местом проживания, общими интересами; одинаковым графиком занятий), влиятельные и недолговременные.

В пригородном метро в направлении Сержи, женщина — азиатка занимается вязанием, расположив на коленях схему узора. Это кажется достаточно сложным: три шерстяных клубка различных цветов, которыми она последовательно вяжет. Я читаю «Ле Монд», про то, что происходит в Боснии. Глазами этой войны, мои действия настолько же бесполезны, как и ее. Восемнадцать лет назад я должна была читать таким же образом статью про политических беженцев, убегающих из своей страны; среди которых, возможно, была и эта женщина. Перед станцией Конфлан она вытаскивает ключницу, выполняющую функцию ножниц, режет нитки, кладет клубки и схему узора в сумочку, поднимается, чтобы выйти.

Рейс Марсель — Париж. Возле иллюминатора — женщина в брючном костюме сиреневого цвета, в светло — сиреневой рубашке, с черно — золотистой сумочкой под цвет обуви. Она не читает. Она начинает тщательным образом подпиливать ногти. Чуть позже смотрит в зеркальце. Несколько раз открывает и закрывает сумочку, что-то в ней ищет, хотя, может быть и нет.

Когда проходит стюардесса, толкая перед собой тележку с прохладительными напитками, она просит шампанского, оплачивает его и медленно пьет, смотря прямо перед собой. Эта женщина, которая несомненно найдет своего мужчину, платит за шампанское, чтобы сделать ожидание этого счастья более совершенным. Она празднует ожидание самой себя.

Перед посадкой она вновь смотрится в зеркальце и поправляет макияж.

Вечер. На станции Аль один негр играет на литаврах. Другой стучит по барабану, третий поет. Какой-то пьяный танцует возле них с куклой, просунутой под ремень брюк. Вокруг толпа пассажиров. Я вспоминаю, что в шестнадцать лет мечтала уехать жить в Гарлем, потому что меня привлекал джаз.

У станции Бон Нувэль меня окликает толстый тип, лет тридцати. Я спрашиваю, что он хочет. Он показывает мне пластиковый стаканчик: «На еду».

Смеясь, я замечаю, что внешне он вполне здоров. Он вынимает из кармана листовку лечебного центра для похудения: он должен был бы туда пойти, но он не состоит в центре социальной защиты. Он рассказывает мне о своей ситуации, я объясняю ему, что сложно отвечать на все прошения. Он держит в руке газету рекламных объявлений и маленькую табличку. Мужчина тщательно развертывает газету на ступеньке у входа метро, садится, поставив стаканчик и картонную табличку перед собой. Он говорит: «Клянусь вам, что я не пью», и приближаясь ко мне: «Впрочем, если бы я пил, вы почувствовали бы запах вина, алкоголя».

И еще: «Нас больше нигде не уважают».

В отделе колготок от Ив Сэн Лоран магазина Прэнтан Осман отсутствует продавщица. В другом конце отдела какая-то женщина перебирает упаковки с чулками. Быстрым движением руки она засовывает одну упаковку в свою сумочку и направляется к парфюмерному отделу. Внезапно я понимаю, что она только что украла колготки. Так как я не наблюдала за ней специально, необычайность прослеживалась в ожидании последовательности ее действий (засунуть товар в сумочку, вместо того, чтобы держать его в руке, направляясь к кассе) должна была встревожить меня на подсознательном уровне.

Я воображаю себе опьяняющий триумф этой женщины.

На витрине магазина обуви «Жан-Клод Мондерер» в Труа Фонтэн железные решетки и табличка с надписью: «Распродажа в связи с ликвидацией магазина».

Когда я прибыла в этот город, он назывался «Эспас 2М». Я постаралась вспомнить все пары обуви, которые я здесь прикупила.

Каждое исчезновение магазина в торговом центре означает смерть частички самой себя, ее самой лучшей части.

Женщина без следов косметики на лице сидит напротив своего сына, лет десяти-двенадцати, в пригородном метро на Денвер». Она читает какой-то женский журнал. Ребенок дрыгает ногами, прячет голову за свой портфель признак того, что мальчик не знает, что ему делать со своим телом. Он разговаривает с матерью, задает ей вопросы. Она не отвечает. Статья, которую она читает, называется «Возраст — больше не помеха любви».

В кафе «Вайнштуб» в районе Страсбурга. Семейная пара лет пятидесяти..