Сочинения (Том 1)
Шрифт:
Предание говорит, что немедленно после мести над древлянами Ольга с сыном и дружиною пошла по их земле, установляя уставы и уроки: на становища ее и ловища, т. е. на места, где она останавливалась и охотилась, указывали еще во времена летописца. Под именем устава должно разуметь всякое определение, как что-нибудь делать; под именем урока всякую обязанность, которую должно выполнять к определенному сроку, будет ли то уплата известной суммы денег, известного количества каких-нибудь вещей или какая-нибудь работа. После распоряжений в земле Древлянской Ольга пошла на север к Новгороду, по реке Мсте установила погосты и дани, по реке Луге - оброки и дани; ловища ее, говорит летописец, находятся по всей Земле, везде встречаются следы ее пребывания, места, которые от нее получили свое имя, погосты, ею учрежденные; так, во времена летописца показывали ее сани во Пскове, по Днепру и Десне - перевесища, или перевозы; село ее Ольжичи существовало также во времена летописца. Мы знаем, что русские князья в ноябре месяце отправлялись с дружиною к подчиненным племенам на полюдье и проводили у них зиму: обязанность племен содержать князя и дружину во время этого полюдья называлась, кажется, оброком. Обычай полюдья сохранился и после, при тогдашнем состоянии общества это был для князя единственный способ исполнять свои обязанности относительно народонаселения, именно суд и расправу; разумеется, что для этого князь не мог останавливаться при каждом жилье: он
Как женщина, Ольга была способнее ко внутреннему распорядку, хозяйственной деятельности; как женщина, она была способнее к принятию христианства. В 955 году, по счету летописца, вернее в 957, отправилась Ольга в Константинополь и крестилась там при императорах Константине Багрянородном и Романе и патриархе Полиевкте. При описании этого события летописец основывается на том предании, в котором характер Ольги остается до конца одинаким: и в Константинополе, во дворце императорском, как под стенами Коростеня, Ольга отличается ловкостию, находчивостию, хитростию; перехитряет императора, как прежде перехитрила древлян. Император, говорит предание, предложил Ольге свою руку; та не отреклась, но прежде требовала, чтоб он был ее восприемником; император согласился, но когда после таинства повторил свое предложение, то Ольга напомнила ему, что по христианскому закону восприемник не может жениться на своей крестнице: "Ольга! ты меня перехитрила!" - воскликнул изумленный император и отпустил ее с богатыми дарами. Император Константин Багрянородный оставил нам описание приемов, сделанных русской княгине при византийском дворе; церемонии, соблюденные при этих приемах, не могли польстить честолюбию Ольги: в них слишком резко давали чувствовать то расстояние, которое существовало между особами императорского дома и русскою княгинею; так, напр[имер, Ольге давали место наряду с знатными гречанками, она сама должна была выгораживаться из их среды, приветствуя императрицу только легким поклоном, тогда как гречанки падали ниц.
Из этих известий о приеме Ольги мы узнаем, что с нею был племянник, знатные женщины, служанки, послы, гости, переводчики и священник; вычислены и подарки, полученные Ольгою и ее спутниками: один раз подарили ей с небольшим сорок, в другой - около двадцати червонцев. Известия о подарках очень важны; они могут показать нам, как мы должны понимать летописные известия, где говорится о многих дарах, о множестве золота, серебра и проч.
О побуждениях, которые заставили Ольгу принять христианство и принять его именно в Константинополе, не находим ничего ни в известных списках нашей летописи, ни в известиях иностранных. Очень легко могло быть, что Ольга отправилась в Царь-город язычницею, без твердого еще намерения принять новую веру, была поражена в Константинополе величием греческой религии и возвратилась домой христианкою. Мы видим, что везде в Европе, как на западе, так и на востоке, варвары, несмотря на то, что опустошали области Империи и брали дань с повелителей обоих Римов, питали всегда благоговейное уважение к Империи, к блестящим формам ее жизни, которые так поражали их воображение; таковы бывают постоянно отношения народов необразованных к образованным. Это уважение варваров к Империи способствовало также распространению между ними христианства. Не одна надежда корысти могла привлекать нашу Русь в Константинополь, но также и любопытство посмотреть чудеса образованного мира; сколько дивных рассказов приносили к своим очагам бывальцы в Византии. Как вследствие этого возвышался тот, кто был в Константинополе, и как у других разгоралось желание побывать там!
После этого странно было бы, чтобы Ольга, которая считалась мудрейшею из людей, не захотела побывать в Византии. Она отправляется туда. Что же прежде всего должно было обратить ее внимание? Разумеется то, что всего резче отличало греков от Руси - религия; известно, что греки обыкновенно сами обращали внимание варварских князей и послов на свою религию, показывали им храмы, священные сокровища; разумеется, при этом и основные догматы веры были объясняемы искусными толковниками. Если многие из мужчин, воинов русских, принимали христианство в Греции, то нет ничего удивительного, что обратилась к нему Ольга, во-первых, как женщина, в характере которой было к тому менее препятствий, чем в характере князей-воинов, во-вторых, как мудрейшая из людей, могшая, следовательно, яснее других понять превосходство греческой веры перед русскою.
Но, кроме этого, трудно отвергать, что Ольга была уже в Киеве знакома с христианством и предубеждена в его пользу, это предубеждение в пользу христианства могло сильно содействовать к принятию его в Царе-граде, но от предубеждения в пользу до решительного шага еще далеко. Есть известие, что Ольга еще в Киеве была расположена к христианству видя добродетельную жизнь исповедников этой религии, даже вошла с ними в тесную связь и хотела креститься в Киеве, но не исполнила своего намерения, боясь язычников. Принимая первую половину известия, мы не можем допустить второй: опасность от язычников не уменьшалась для Ольги и в том случае, когда она принимала крещение в Константинополе; утаить обращение по приезде в Киев было очень трудно, и при том Ольга, как видно, вовсе не хотела таиться - это было несовместно ни с ревностию новообращенной, ни с характером Ольги; не. хотела она таиться и равнодушно смотреть, как сын ее, вся семья и весь народ остаются в язычестве, следовательно, лишаются вечного спасения. Так, по возвращении в Киев Ольга начала уговаривать сына Святослава к принятию христианства, но он и слышать не хотел об этом; впрочем, кто хотел креститься, тому не запрещали, а только смеялись над ним. В этом известии мы находим прямое указание, что христианство распространялось в Киеве, тогда как прежние христиане из варягов могли принимать греческую веру в Константинополе. Над принимавшими христианство начали смеяться в Киеве, но на прежних христиан при Игоре, как видно, не обращали внимания; следовательно, хотя не было явного преследования, однако насмешки были уже началом преследования и знаком усиления христианства, чего обращение Ольги могло быть и причиною и следствием; можно заметить, что новая религия начала принимать видное положение, обратила на себя внимание древней религии, и это враждебное внимание выразилось насмешками. Борьба начиналась: славянское язычество, принятое и руссами, могло противопоставить христианству мало положительного и потому должно было скоро преклониться пред ним, но христианство само по себе без отношения к славянскому язычеству встретило сильное
Мы видели, что предание провожает Ольгу в Константинополь и заставляет мудрейшую из всех людей русских перехитрить грека: тогда не знали лучшего доказательства мудрости. Предание провожает мудрую княгиню и домой, в Киев, заставляет ее и здесь постыдить греческого императора, охотника до даров и вспомогательного войска, и отомстить ему за то унижение, которому подвергались руссы в константинопольской гавани и которое, как видно, лежало у них на душе. Мы знаем из Игорева договора, что греки, опасаясь буйства русских и воинских хитростей с их стороны, выговорили себе право не впускать их в город до тех пор, пока в точности не узнают характера новоприбывших, имена которых должны были находиться на княжеском листе; эти меры предосторожности, как видно, очень раздражали русских, и вот в предании Ольга мстит за них императору. Когда Ольга, говорит летопись, возвратилась в Киев, то царь греческий прислал сказать ей: "Я тебя много дарил, потому что ты говорила мне: возвращусь на Русь, пришлю тебе богатые дары - рабов, воску, мехов, пришлю и войско на помощь". Ольга велела отвечать ему: "Когда ты столько же постоишь у меня на Почайне, сколько я стояла у тебя в гавани цареградской, тогда дам тебе обещанное".
Ольга воспитывала сына своего до возраста и мужества его, говорит летописец.
Когда князь Святослав вырос и возмужал, то начал набирать воинов многих и храбрых, ходя легко, как барс, много воевал. Идя в поход, возов за собою не возил, ни котлов, потому что мяса не варил, но, изрезав тонкими ломтями конину или зверину, или говядину, пек на угольях; шатра у него не было, а спал он на конском потнике, положивши седло под голову; так вели себя и все его воины. Он посылал в разные стороны, к разным народам с объявлением: "Хочу на вас идти!"
Начальные слова предания о Святославе показывают набор дружины, удальцов, которые, как обыкновенно тогда водилось, прослышав о храбром вожде, стекались к нему отовсюду за славою и добычею. Поэтому Святослав совершал свои подвиги с помощию одной своей дружины, а не соединенными силами всех подвластных Руси племен: и точно, при описании походов его летописец не вы числяет племен, принимавших в них участие. Святослав набирал воинов многих и храбрых, которые были во всем на него похожи: так можно сказать только об отборной дружине, а не о войске многочисленном, составленном из разных племен. Самый способ ведения войны показывает, что она велась с небольшою отборною дружиною, которая позволяла Святославу обходиться без обозу и делать быстрые переходы: он воевал, ходя легко, как барс, т. е. делал необыкновенно быстрые переходы, прыжками, так сказать, подобно названному зверю.
При князьях, предшественниках Святослава, не было тронуто одно только славянское племя на восток от Днепра - то были вятичи. С них-то и начал Святослав свои походы, узнав, что это племя платило дань козарам, Святослав бросился на последних, одолел их кагана, взял его главный город на Дону - Белую Вежу; потом победил ясов и касогов, жителей Прикавказья. К 968 году относят восточные писатели поход руссов на волжских болгар, разграбление главного города их (Болгар), который был складкою товаров, привозимых из окрестных стран; потом Русь вниз по Волге спустилась до Казерана, разграбила и этот город, равно как Итиль и Семендер. Все это согласно с русским преданием о походе Святослава на Волгу и битвах его с козарами, ясами и касогами. Так отомстил Святослав приволжскому народонаселению за недавние поражения руссов. По всем вероятностям, ко времени этих походов Святослава относится подчинение Тмутаракани русскому киевскому князю. На возвратном пути с востока Святослав, говорит летопись, победил вятичей и наложил на них дань. С этого времени начинаются подвиги Святослава, мало имеющие отношения к нашей истории. Греческий император Никифор, угрожаемый войною с двух сторон, - и со стороны арабов и со стороны болгар - решился по обычаю вооружить против варваров других варваров: послал патриция Калокира к русскому князю нанять его за 15 кентинарий золота и привести воевать Болгарию. Калокир, говорят греческие историки, подружился с Святославом, прельстил его подарками и обещаниями; уговорились: Святославу завоевать Болгарию, оставить ее за собою и помогать Калокиру в достижении императорского престола, за что Калокир обещал Святославу несметные сокровища из императорской казны. В 967 году Святослав с своею дружиною отправился в Болгарию, завоевал ее и остался жить там в Переяславце на Дунае; он княжил в Переяславце, говорит летописец, а Русь оставалась без князя: в Киеве жила престарелая Ольга с малолетними внуками, а подле была степь, откуда беспрестанно можно было ожидать нападения кочевых варваров. И вот пришли печенеги, оборонить было некому, Ольга затворилась в Киеве со внуками. Бесчисленное множество печенегов обступило город, нельзя было ни выйти из него, ни вести послать, и жители изнемогали от голода и жажды. На противоположной стороне Днепра, говорит предание, собрались ратные люди в лодках, но не смели напасть на печенегов и не было сообщения между ними и киевлянами. Тогда последние встужили и стали говорить: "Нет ли кого, кто б мог пройти на ту сторону и сказать нашим, что если они завтра не нападут на печенегов, то мы сдадимся" И вот вызвался один молодой человек: "Я, - сказал он, - пойду" "Иди!" - закричали ему все. Молодой человек вышел из города с уздою и, ходя между печенегами, спрашивал, не видал ли кто его лошади. Он умел говорить по-печенежски, и потому варвары приняли его за одного из своих. Когда он подошел к реке, то сбросил с себя платье и поплыл; печенеги догадались об обмане, начали стрелять по нем, но не могли уже попасть: он был далеко, и русские стой стороны выехали в лодке к нему навстречу и перевезли на другой берег. Он сказал им:
"Если не подступите завтра к городу, то люди хотят сдаться печенегам". Воевода именем Претич сказал на это: "Подступим завтра в лодках, как-нибудь захватим княгиню с княжатами и умчим их на эту сторону, а не то Святослав погубит нас, как воротится". Все согласились и на другой день, на рассвете, седши в лодки, громко затрубили; люди в городе радостно откликнулись им. Печенеги подумали, что князь пришел, отбежали от города, а тем временем Ольга со внуками успела сесть в лодку и переехать на другой берег. Увидав это, печенежский князь возвратился один к воеводе Претичу и спросил у него: "Кто это пришел?" Претич отвечал: "Люди с той стороны". Печенег опять спросил Претича: "А ты князь ли?" Воевода отвечал: