Сочинения в 2 т. Том 1
Шрифт:
— Что будем делать? — спросил Макар.
— Сражаться, — сказал Иван. — Вместе уйдем в армию.
— Но нам приказано продолжать работу у мартенов.
— Знаю. Продолжать работу до последней возможности. Потом и мы возьмем оружие.
И прошли дни. В городе было спокойно. Временами Макару казалось, что война грохочет где-то очень далеко. По ночам о ней напоминали зенитки да вой тяжело груженных «юнкерсов». Но все цехи завода удерживали свой привычный ритм: у мартенов, у домен, у бесчисленных прессов, кранов, агрегатов, станков методично чередовались рабочие смены.
Занятый напряженными
Поздоровались. Закурили. Запыленный, усталый, Иван сказал:
— А и верно, что у вас в мартеновском — будто на фронте. Мой батя третьи сутки дома не ночует, все в цехе… Интересно, где он тут пристроился?
— Не беспокойся, — ответил ему Макар, — я за Максимом Васильевичем присматриваю. Что слышно с фронта?
Иван оборвал в зубах папиросу, отбросил окурок.
— Положение осложнилось. Мы начали эвакуацию населения. В механическом приступили к демонтажу станков. Но транспорт… Ты сам понимаешь, нам нужны сотни эшелонов, чтобы эвакуировать такой завод.
Макар задумался.
— Если положение очень серьезно, его не удастся эвакуировать. Уничтожать такие ценности? Рука не поднимется. Жаль. Но в городе, конечно, останутся наши. Я думаю, Ваня, перед ними встанет огромная задача — смертельно опасная и невероятно трудная: не позволить врагу пустить завод.
— К решению любой задачи, — заметил Иван, — нужно готовиться заранее. К решению трудной — тем более. А в общем, твоя вахта продолжается. В случае важных событий я к сталеварам зайду.
Они расстались. Иван торопился на совещание партийного актива, быть может, последнее в те тревожные дни. Макар ожидал его в конце смены и еще задержался в цехе, надеясь, что Иван обязательно зайдет: он всегда был верен слову. Но Иван не вернулся.
Когда он подходил к мосту, переброшенному через железнодорожные линии, близко послышался рокот мотоциклов. Иван остановился. Из-за ближайшего строения выметнулись, волоча за собой тучу пыли, трое мотоциклистов, затем еще четверо. Как ни близок был фронт, но Иван не подумал, что это, возможно, немцы. А передний, рослый детина, спрыгнул на мостовую и уже деловито направился к Ивану, поигрывая каким-то предметом на уровне груди.
— Хальт! — приказал он негромко, и лишь теперь Махортов понял, что перед ним фашисты, и одновременно рассмотрел, что немец поигрывал пистолетом.
В кармане пиджака у Ивана тоже лежал пистолет; прилежно занимаясь в стрелковом кружке, Иван даже получил незадолго до начала войны поощрение. Сейчас ему потребовались две-три секунды, чтобы выхватить из кармана пистолет и выстрелить не целясь; с такого расстояния он не мог промахнуться.
Выстрела Иван почему-то не слышал. Здоровенный детина споткнулся, ойкнул и рухнул в пыль. И тотчас на его месте встал другой, серый от пыли, растрепанный, без фуражки: он неторопливо, будто ленясь или важничая, подымал автомат. Выстрел — и этот, серый, тоже свалился на булыжник. А потом Иван почувствовал, как в грудь его наискось, от ключицы до сердца, полосой ворвался огонь. Автоматная очередь была очень длинной, и еще до того, как она смолкла, Иван Махортов был мертв.
Обстоятельства смерти Ивана Махортова (которому
Тот, кому доводилось пытливо, настойчиво идти по следам героя, знает, что даже самые старательные расспросы и самые тщательные розыски далеко не сразу восстанавливают цепь событий в их временной последовательности. Отдельные свидетельства, эпизоды, факты похожи на разрозненные кадры фильма: их следует терпеливо монтировать на «ленте» времени, бережно накапливая подробности, чтобы воссоздать картину.
В тот день, расставшись с Иваном Махортовым, Макар достоял свою вахту и выдал плавку. Раскаты артиллерийских залпов приближались. В гулком пролете мартеновского, под его железными перекрытиями беспокойно перекатывалось эхо. Вдоль железнодорожной линии, мимо неподвижных кранов мимо оставленных печей молча, печально проходили рабочие той последней, тревожной смены.
Ушел и Макар. Позже его видели у главных ворот, на сквере. Опустив голову, он долго стоял у заводской стены. Пыль поднималась над поселком, как дым пожара. Молчаливые, сосредоточенные солдаты шагали сквозь эти зыбкие облака пыли и взвихренную листву. Они готовились к бою на очередном указанном им рубеже.
Макар внимательно приглядывался к солдатам в их облике, в спокойной готовности сражаться он улавливал отрешенность от обычных житейских дел. Неизъяснимо, но определенно судьба поднимала солдата в час перед сражением над суетой повседневных забот: он вел свой тяжелый труд на грани жизни и смерти.
На этой суровой грани Макар вдруг увидел и себя. До сих пор понятие «фронт» для него было вахтой у мартенов. Сталь, которую он создал, сметала фашистскую нечисть с лица земли у Львова, и на Днестре, у Севастополя, и Одессы, и на подступах к родному городу, к заводу. Но теперь и в прямом смысле слова родной город и родной завод становились передним краем, где предстояло сражаться и, возможно, умереть, как умирали тысячи безымянных воинов.
Здесь же, у заводских ворот, он подошел к молодому командиру, предъявил свою депутатскую книжку. Молодей командир, казалось, обрадовался:
— Сам товарищ Мазай? Ну, конечно, слышал! Я считаю делом для меня почетным — вручить вам, товарищ Мазай, оружие.
Мускулистый, крепкий, широкоплечий, с наганом на поясе и с парой гранат, Макар явился в рабочий боевой отряд, созданный старым мастером мартенов — Никитой Пузыревым.
Потомственный металлург, депутат Верховного Совета УССР, Пузырев отлично знал Макара и шумно обрадовался ему:
— Что ж, будем драться, дружище. Еще какие-то часы — и наша судьба решится. Прикажут в открытую сражаться — пойдем в открытую; переведут в подполье — тоже не сробеем. Вор — в нашем доме, и, значит, не нам его бояться: ему, окаянному, трепетать!
— Сказать откровенно тебе, Никита, — ответил ему Мазай, — с тобой, да еще при оружии, — не страшно.
Пузырев задумался, потом сказал серьезно:
— Значит, в народе недаром говорится: Макар разгоняет ночь?.. Лютая ночь приближается, и только бесстрашным развеять ее, разогнать.