Сочинения в двенадцати томах. Том 1
Шрифт:
Было настроение, и начинала складываться особая фракция, особая тенденция политической мысли, но партия еще не существовала. Как партия, как особая, определенно обозначенная политическая единица «Молодая Ирландия» сложилась лишь ко второй половине 40-х годов. В 1841 г., когда О’Коннель демонстративно как «первый католик» был выбран на ничего не значащее место дублинского лорд-мэра; когда он после падения вигов, друзей его, снова переходил в оппозицию торийскому кабинету; когда он опять поднимал агитацию по вопросу об отмене унии и опять настаивал на единственно плодотворном, по его мнению, строго конституционном образе действий, в ирландском обществе уже явно обозначилось новое течение, которому суждено было прийти на смену этому высокоталантливому, шумному, не любившему противоречий, привыкшему к обожанию, верящему только в себя «ирландскому диктатору».
Прежде чем перейти к рассказу об этом новом течении, необходимо пояснить, каково было положение О’Коннеля в начале 40-х годов. Он все еще пользовался огромной популярностью, несмотря на то, что теперь уже он не шел впереди всего ирландского общества, как во втором и третьем десятилетиях XIX в. Тридцатые годы выдвинули ряд вопросов, в которых О’Коннель не хотел разобраться. Он объявил себя решительным противником вмешательства государственной власти в отношения между рабочим и работодателем, и это в эпоху ужасающей, самой жестокой нищеты и беспомощности рабочих классов. Даже скромные профессиональные тред-юнионистские организации ему не нравились. Все это поселяло отчуждение между ним и широкими слоями если не сельского, то городского населения, и иногда (в конце 1830-х и начале 1840-х годов) ему приходилось на митингах слышать и видеть самые недвусмысленные проявления раздражения со стороны собравшейся толпы.
Особенно грустно и болезненно разразился давно назревавший в жизни О’Коннеля кризис вот по какой причине. С самого начала 40-х годов в качестве главной очередной политической задачи О’Коннель поставил пред собой и хотел поставить перед Ирландией расторжение унии и восстановление самостоятельного парламента. Установление с 1841 г. враждебного О’Коннелю консервативного правительства еще более обострило политическую атмосферу, в которой началась и развивалась агитация против унии. Ассоциация, учрежденная 15 апреля 1840 г. О’Коннелем (Repeal Association) со специальной целью агитировать против
Осенью 1841 г. Чарльз-Гэвэн Даффи, молодой человек, вращавшийся в литературных кружках Ирландии, встретился и близко сошелся с двумя молодыми дублинскими адвокатами: Джоном Диллоном и Томасом Дэвисом. Полная солидарность в политических взглядах и в настроении очень скоро после первого знакомства натолкнула их на мысль издавать сообща еженедельный журнал. Сказано — сделано. Поднявшись с той скамьи в дублинском Феникс-парке, где им пришла в голову эта мысль во время гулянья [35] , три приятеля разошлись по домам и тотчас же принялись за исполнение своего намерения; деньги нашлись у Даффи, значит нужно было подыскать сотрудников и выпускать проспект нового издания. Кроме будущих сотрудников, уведомлять никого не представлялось необходимым, так что вице-король имел случай узнать о проектируемом журнале одновременно с прочими читателями, на которых рассчитывала молодая редакция. К книге Даффи, в которой говорится о первых годах деятельности его партии, приложена гравюра, изображающая трех друзей на скамье Феникс-парка, и под гравюрой подписано: «Рождение «Нации»» («Нацией» они решили назвать свой будущий журнал). Действительно, как горько ни жаловались передовые ирландцы на общественные условия, царившие на их родине, но если у человека, имевшего хоть сколько-нибудь подходящие денежные средства, являлось желание издавать в Ирландии газету или журнал, то этот момент появления подобного желания он и мог впоследствии называть «рождением» своего издания. Никаких восприемников не требовалось. 15 октября 1842 г. появился первый номер «Нации», задолго возвещенной и с нетерпением ожидаемый. Разошелся он без остатка в первые же часы после выхода, до полудня. Колоссальный успех встретили и следующие номера, и к концу того же 1842 г. «Нация» обозначалась как новая и крупная общественная сила. Чему же она учила и куда вела своих читателей?
35
Все это рассказано у Даффи (см. примечание 32 к этой главе).
Дэвис, Диллон, Даффи и их друзья задались сложными целями. Они, по собственным словам их, хотели восстановить в народе самоуважение и самоуверенность в лучшем смысле этого, слова, т. е. два качества, которые англичане всячески хотели уничтожить в Ирландии, по их мнению. Они определенно желали сеять недовольство против английского режима, говоря, что «низко быть довольным», когда родина страдает «под бичом несправедливых законов». По мнению членов редакции, мало было организовать общественное мнение, как это неоднократно по разным поводам делал и пытался делать О’Коннель: нужно еще его просветить, дать знания, ибо «человек ясных убеждений и точных знаний представляет собой большую силу, нежели десять человек, нуждающихся в этих дарах». Журнал стремился дать своим читателям эти точные знания и ясные убеждения. По воззрению редакции, «история Ирландии изобиловала примерами благородства» и в некоторых отношениях напоминала эпическую поэму. Твердо решившись всячески содействовать поднятию национального самосознания, журнал из номера в номер знакомил читателей с лицами и фактами, прославившими, Ирландию в далеком и недавнем прошлом. Была, например, эпоха, когда Ирландия наравне с Италией высылала в дикие, варварские страны Европы проповедников и апостолов христианской веры. В это глухое время раннего средневековья Ирландия стояла относительно на высшем уровне культурного развития, нежели, например, англо-саксонские государства соседнего острова. Помещая очерки из истории ирландских религиозных подвижников, журнал интересовался ими не вследствие религиозного, но вследствие патриотического чувства, чувства гордости, которое они могли возбудить. В еще большей мере освещались и иные, более близкие к XIX в. эпохи. Систематически помещались статьи и очерки о выдающихся ирландцах, прославивших себя на службе военной и гражданской в иных странах. Наконец, в прозе и в стихах прославлялись люди, пожертвовавшие, своей жизнью из-за того, что они считали благом для Ирландии. Давно забытые, казалось, навсегда, наглухо затерянные имена, имена вождей и участников былых восстаний, снова выходили на свет божий; окровавленные тени Вольфа Тона, лорда Фицджеральда, Роберта Эммета снова воскресали в памяти ирландского общества. Герои более стародавних и еще более забытых восстаний вереницей проходили перед читателями. Поэты журнала посвящали поэмы и лирические произведения выдающимся событиям ирландской истории и деятелям этих событий. Кроме истории, журнал стремился еще знакомить своих читателей с настоящим как Ирландии, так и иных стран. Одной из главных их задач было полное примирение и объединение ирландцев всех вероисповеданий, т. е. то, к чему стремились в 1790-х годах «Объединенные ирландцы». Журнал на примере современной ему Франции, управляемой протестантом Гизо, на примере католической Бельгии, в которой король был протестантом, доказывал, что различие в религии не обусловливает непременно вражды и невозможности мирного сожительства отдельных групп граждан в одном государстве: вот почему ирландцы-протестанты не должны пугаться перспективы расторжения унии с Англией и перехода власти над Ирландией в руки большинства ирландского населения, т. е. в руки католиков. Вообще на ознакомление ирландского общества с континентальной Европой и Америкой редакция обратила серьезное внимание. В данном случае журналу приходилось бороться кое с чем посильнее простого невежества. Простое невежество все-таки есть tabula rasa, которая и предоставляется в распоряжение учителя. А тут налицо были уже благоприобретенные нелепости и фальсификации, внедренные в умы народа, который был заброшен в сторону от Европы и все свои суждения о ней воспринимал через посредство официальных и официозных английских известий. Даффи, Диллон и Дэвис настаивали на том, что Ирландия, хотя она пока и несамостоятельна, должна иметь свою собственную «иностранную политику», вовсе не совпадающую с английской. Это — на том основании, что интересы Англии и Ирландии отнюдь не тождественны; например, всякий раз, когда Англия воевала против Америки или Франции, для Ирландии из английских неудач и поражений проистекала прямая выгода, ибо Англия слабела и, хоть временно, шла на некоторые уступки, делалась мягче! Поэтому если английские учебники и английские газеты даже и очень бранят какую-нибудь нацию, то из этого вовсе не следует, что эта нация очень дурна и что ирландцам нужно ее ненавидеть, — напротив. Что касается до положения Ирландии в экономическом отношении, то воззрения журнала здесь были очень определенны: нигде нет такой ужасающей нищеты, таких частых голодовок среди крестьян, такого обнищания ремесленных и промышленных классов, такого угнетения всех производительных сил, как именно в Ирландии. Экономические бедствия тесно связывались с недочетами и ненормальностями, отмечавшимися в социальной структуре, в законах и обычаях: нигде (по их мнению) землевладельцу не был предоставлен такой широкий произвол в изгнаниях фермеров с участков, нигде податное бремя не было распространено более неравномерно и несправедливо, нигде не проявлялось такого полного отсутствия всяких стремлений со стороны законодательства хоть немного посодействовать развитию промышленности, улучшению земледелия, охране экономических интересов народа. И все эти социально-экономические беды сводились в свою очередь к тому, что делами ирландского народа заведуют посторонние ему люди — англичане, которым нет дела ни до чего, кроме своих собственных интересов. Фракция сгруппировавшаяся вокруг журнала «The Nation» и получившая впоследствии название «Молодой Ирландии», объявляла себя всецело за расторжение унии, но вместе с тем, в прямую противоположность О’Коннелю, категорически отказывалась от мысли о каком-либо союзе с одной из двух парламентских английских партий. Виги, говорили они, столь же мало заслуживают доверия Ирландии, как и тори, ибо и те, и другие суть англичане, которым выгодно порабощение этой страны. Своего освобождения ирландцы должны добиваться, полагаясь лишь на себя самих и позабыв все междоусобные распри, прибавляли они.
Было нечто, помимо фактического содержания, помимо развивавшихся в журнале определенных политических идей, что привлекало к себе молодое поколение, только вступавшее тогда на сцену. «Молодая Ирландия» вносила необыкновенный энтузиазм, почти экзальтацию во все, что она говорила и проповедовала! Например, О’Коннель был принципиально враждебен всяким методам действия, напоминающим Вольфа Тона и его время; он говорил, что гораздо лучше для Ирландии будет, если ее друзья останутся в живых, а не отправятся на тот свет. «Один живой друг стоит десяти мертвых», — эту фразу и подобные ей любили повторять приверженцы старого агитатора. Что же касается до редакции нового органа, то, по признанию Даффи, его товарищи «мечтали стать мучениками». Для них традиции восстания 1798 г. были священны, а для О’Коннеля не было достаточно резких слов, чтобы достойно порицать это восстание. О’Коннель часто даже аффектировал свою полную лояльность, свое отвращение ко всякой мысли о чужеземной помощи против Англии. Новое поколение всячески подчеркивало благую для Ирландии роль исторических врагов английского государства. И став на тот путь, на котором уже стоял О’Коннель, «Молодая Ирландия» обнаруживала
Дело осложнялось тем, что «The Nation» сразу же, именно в первый год своего существования, самым несомненным образом помогла О’Коннелю в том последнем деле его жизни, которому он посвятил остававшиеся годы, — в деле агитации против унии. «Сбор в пользу ассоциации, образованной О’Коннелем для расторжения унии, не достигавший и 60 фунтов в неделю, когда появилась «Нация», достиг теперь (весной 1843 г. — Е. Т.) в среднем 300 фунтов стерлингов в неделю», — пишет редактор этого журнала Даффи. «Нацию» читали нарасхват, и она пропагандировала идею расторжения унии там, куда до того никогда не проникала политическая пресса. И сам О’Коннель не торопился сердиться и ссориться. Но О’Коннеля недаром называли (как спустя 40 лет — Парнеля) некоронованным королем Ирландии: у него успел образоваться своего рода двор, где были приспешники и лакеи, сплетни и интриги, и все то мелкое, юркое, пошлое и ненужное, что фатально-неизбежно стремится присоединиться ко всякой силе. Сын О’Коннеля Джон, разделяя заблуждение, свойственное сыновьям многих замечательных людей, считал себя тоже по праву родового наследования призванным учить с политической трибуны сограждан. Он выступал на собраниях часто и охотно, говорил много и несвязно, полемизировал резко и некстати. Он-то в числе прочих ближайших к О’Коннелю лиц стремился поскорее произвести разрыв. Так, он напал в публичной речи на «Нацию» за то, что ее симпатии тяготеют к Франции, стране, в истории которой есть столь кровавая страница, как революция. Один (случайный) сотрудник «Нации» тотчас же возразил оратору, что если он питает такой ужас к революциям, произведенным силой меча, то ему следовало бы также отвергнуть жертвуемые на ассоциацию, образованную его отцом, американские доллары, ибо Соединенные Штаты, как это ни предосудительно с их стороны, тоже освободились от Англии силой меча. За этим спором следовал ряд других несогласий. Главный вдохновитель нового журнала Дэвис с величайшим вниманием и решительным сочувствием смотрел на кипевшее в Англии чартистское движение, охватывавшее промышленные города и округи страны. О’Коннель, сначала (в 1838 г.) обнаруживавший симпатию к чартистам, теперь, в 40-х годах, не имел для английской демократии ничего, кроме самых резких порицаний и пренебрежения. Журнал «Нация», полагая, что в данном случае считаться с мнениями О’Коннеля не следует, настойчиво рекомендовал приверженцам расторжения унии сближаться с чартистами, с единственной группой английских граждан, не враждебной ирландскому освобождению. О’Коннель начал сердиться. Он сделал шаг, который ясно показывал, во-первых, что самообожание в нем было необыкновенно сильно, во-вторых, что интриги его ближайших сотрудников против «Нации» все усиливались и, в-третьих, что «Нация» успела занять в общественной жизни место, не позволявшее с ней ссориться слишком поспешно и необдуманно. О’Коннель дал знать редактору журнала Даффи, что замечающееся в журнале отклонение от его, О’Коннеля, мнений многие считают плодом заговора против него, О’Коннеля; что он сам пока этому не верит, но если редакция не будет особенно осторожна, то подобное подозрение может, чего доброго, распространиться! Редакция приняла к сведению, но поведения своего не изменила. Распространение журнала уже в 1843 г. констатировалось не только в городах, не только среди интеллигенции, но в довольно глухих местах, между арендаторами. Редакция не только не раздувала, со своей стороны, начавшихся недоразумений, но всячески подчеркивала, что считает О’Коннеля главой движения, человеком, оказавшим огромные услуги стране и продолжающим их оказывать.
25 февраля 1843 г. О’Коннель внес на рассмотрение дублинского городского управления (где теперь, после реформы 1840 г., сидели и католики) предложение возбудить петицию перед парламентом о расторжении унии, т. е. об отмене акта 1800 г., и о даровании Ирландии вновь прежнего самостоятельного парламента (с сохранением, конечно, главенства царствующей династии). Дебаты длились 3 дня, и интерес к ним всего ирландского общества был огромный. Эти дебаты были лебединой песнью О’Коннеля, которому на этот раз опять, как в прежние дни, рукоплескала вся страна, в том числе и люди нового течения, приверженцы возникавшей литературно-политической партии «Молодой Ирландии». О’Коннель выяснил, что последний дублинский парламент, подкупленный Питтом и Кэстльри, не имел ни малейшего права объявлять себя уничтоженным; что, несмотря на все противодействия англичан, ирландский народ в лице 700 тысяч петиционеров тогда же ходатайствовал о сохранении автономии, но английское правительство не обратило на это никакого внимания. Он ярко очертил все бедствия, проистекшие от этого акта для ирландской промышленности, торговли, земледелия. «Позвольте мне спросить вас, — воскликнул он, — знаете ли вы хоть одну страну, подчинившуюся рабскому состоянию, которая не подверглась одновременно с этим и обнищанию; и знаете ли вы хоть одну страну, которая, возвысившись до свободы, не достигла бы в то же время процветания?» Он окончил свою речь торжественным уверением, что ирландский народ предан и останется верным королеве Виктории, но что он должен иметь и будет иметь самоуправление, безусловно необходимое для процветания нации. Между аргументами, приводившимися во время дебатов против О’Коннеля, едва ли не самым главным являлся тот, что англичане ни за что самоуправления не дадут, а потому агитация против унии среди ирландского населения может привести к революционному взрыву. Если принять во внимание почву, на которой стоял О’Коннель, этот аргумент в глазах многих казался весьма существенным. Тем не менее дублинская «корпорация» после всех прений большинством голосов решила подать парламенту петицию об отмене унии.
Эти дебаты и их финал имели, разумеется, лишь агитационное значение, зато оно было весьма велико. В огромной степени усилились сборы в пользу агитационной ассоциации; идея отмены унии быстро распространялась в народе, большинство которого, как часто случалось в Ирландии, начало думать, что найдена панацея от нищеты и голодовок, и все теснее примыкало к знамени, выставленному средним и высшим классами и их представителем, к требованию автономного парламента. В дни дебатов в дублинском городском управлении «Молодая Ирландия», как сказано, всецело стояла на стороне О’Коннеля. Но уже в эти дни кое-что недоговоренное, невырешенное было между присутствующими, и обстоятельства сложились так, что это недосказанное стало вдруг на очередь дня, и правительство, О’Коннель и новый журнал должны были открыть друг другу свои карты. В парламенте в ответе на запрос оранжиста Родэна, как правительство намерено отнестись к происходящей в Ирландии агитации, первый министр сэр Роберт Пиль заявил, что все средства, какие только находятся в распоряжении правительственной власти, будут пущены в ход, чтобы воспрепятствовать «расчленению империи», т. е. расторжению унии. И если не хватит наличных средств, то он, сэр Роберт Пиль, попросит у парламента особых полномочий для борьбы со злом. О’Коннель, отвечая на эту угрозу, заявил на большом митинге, что он принадлежит к нации, насчитывающей 8 миллионов человек, и не боится угроз Пиля, не верит, чтобы тот «посмел» начать борьбу насильственными мерами, раз Ирландия вовсе не намерена устроить восстание. Редакция «The Nation» увидела, что наконец дело дошло до самого острого и болезненного пункта и что нужно высказаться. Мнение молодых публицистов сводилось к следующему. О’Коннель неоднократно выражался в том смысле, что ни на минуту ирландский народ не должен выходить в своих действиях за пределы законности и конституции; что «ни одно политическое улучшение не стоит и капли крови». Давая отпор Роберту Пилю, он сделал, по мнению редакции, хорошее дело, но был ли он при этом последователен? Он сказал, что Пиль «не посмеет» пустить в ход силу против людей, борющихся конституционными средствами. А если посмеет? Не превратится ли тогда гордый отпор О’Коннеля в жалкую и смешную браваду, достойную полного презрения? «Молодая Ирландия» решила приковать общественное внимание к этой болезненно острой теме. Руководитель нового течения Дэвис написал статью, в которой между прочим говорил: «Немного предусмотрительности избавляет от большой беды. Если у ирландского народа нет терпения, благоразумия и храбрости, если ирландцы не готовы претерпеть препятствия и преследования, строго повиноваться своим вождям и наконец если они будут потом колебаться при встрече со страданием, опасностью и самой смертью за свободу, то пусть они сразу бросят борьбу, для которой, значит, природа их вовсе не приспособила». Дэвис выражал уверенность, что на деле у ирландцев найдутся все качества, нужные для успеха; не советуя торопиться, он тем не менее говорил: «Бог может смягчить сердца или просветить умы английского народа, теперь превращенного в орудие аристократии, которая топчет нас и грабит обоих (т. е. и ирландский, и английский народ — Е. Т.). Но если этого не будет, то бог придаст силы нашей руке в угодный ему час. Время есть исправитель зла. Время рождает удобный случай». Другой вдохновитель журнала «Нация», Диллон, заявил со своей стороны, уже не в печати, а на митинге: «Скорее, нежели удовлетворить просьбу всей Ирландии, английские министры готовы опустошить ее поля и покрыть их телами ее перебитого народа. Что это, как не замена народного согласия… грубой силой? И что же мы сами, как не рабы, если мы подчинимся этому?»
Огромные митинги, происшедшие вскоре после угрожающей речи Пиля в разных местах Ирландии, раздраженное состояние крестьян, стекавшихся на эти митинги, и молодежи, рукоплескавшей новому журналу, — все это повлияло на О’Коннеля. По-прежнему утверждая, что нападения со стороны Ирландии не будет, он прибавлял, что защищаться ирландцы будут, если их к тому вынудят. Он шел за движением, но огромным своим авторитетом необыкновенно усиливал в общественном мнении те позиции, которые занимались Дэвисом, Даффи, Диллоном, их сотрудниками и уже многими их читателями. Так пока шло дело. И пока оно было так, многие слова в устах О’Коннеля, весь свой век убеждавшего в тщете неконституционного образа действий, приобретали в глазах Англии особенно зловещий смысл. На колоссальном митинге в Корке О’Коннель между прочим сказал следующее: «Представьте себе какого-нибудь ирландца без единого пенни и босого, который переехал через канал на палубе парохода, очутился в Манчестере или Сент-Джайльсе и собрал вокруг себя известное число ирландцев; и вот кто-нибудь спрашивает его: «Что нового?», а он ответил бы (вопрошателю — Е. Т.): «Твой отец убит драгуном; твоя мать застрелена полисменом; твоя сестра… но я не хочу сказать, что с ней случилось». Пусть это так произойдет, и я спрошу Роберта Пиля, сколько пожаров вспыхнет на английских мануфактурах? Я не предупреждаю вас (членов митинга—Е. Т.), чтобы вы не боялись (угроз Пиля — Е. Т.), ибо это было бы смешно: я говорю, что Англия не в состоянии ниспровергнуть вас». За этим митингом следовали другие (в Тайперери и др.), на которых собиралась колоссальная масса народа. Всюду О’Коннель убеждал не бояться и сравнивал положение вещей с тем, какое было накануне акта об эмансипации католиков.