Сочинения в двух томах. Том 2

Юм Дэвид

ГЛАВА /

ПЕРВОНАЧАЛЬНОЙ РЕЛИГИЕЙ ЛЮДЕЙ БЫЛ ПОЛИТЕИЗМ

Мне думается, что если мы рассмотрим развитие человеческого общества от грубых [его] начал до более совершенного состояния, то окажется, что политеизм, или идолопоклонство, был и необходимо должен был быть первоначальной и наиболее древней религией человечества. Это мнение я постараюсь подтвердить при помощи следующих аргументов.

То, что около 1700 лет назад все человечество исповедовало политеизм *,— факт неоспоримый. Принципы сомнения и скептицизма, которых придерживались некоторые философы, а также теизм, да и то не вполне чистый, одного или двух народов не представляют собой почвы для возражений, достойных внимания. Обратимся затем к ясному свидетельству истории. Чем дальше мы углубляемся в древность, тем больше находим человечество погруженным в политеизм; никаких признаков, никаких симптомов какой-либо более совершенной религии. Самые древние предания рода человеческого показывают нам политеизм в роли общенародного и господствующего исповедания. Север, юг, восток и запад единогласно свидетельствуют о том же факте. Что может быть противопоставлено столь полной очевидности?

Итак,

в древнее время, поскольку от него сохранились письменные или исторические свидетельства, человечество, по-видимому, повсеместно исповедовало политеизм. Станем ли мы утверждать после этого, что в еще более древние времена, до овладения письменностью или же до изобретения каких-либо искусств и наук, люди придерживались принципов чистого теизма, другими словами, что люди открыли истину, будучи невеждами и варварами, но впали в заблуждение, как только приобрели познания и образование?

Утверждая это, мы не только противоречим всякой вероятности, но и тому, что нам известно относительно взглядов и мнений варварских народов. Все дикие племена Америки, Африки и Азии придерживаются идолопоклонства; нет ни одного исключения из данного правила. Это настолько верно, что если бы какой-нибудь путешественник приехал в некоторую неизвестную страну и увидел, что жители ее образованны и знакомы с искусствами и науками, то, хотя при таком предположении и имелись бы некоторые шансы на то, что эти жители не являются сторонниками теизма, он тем не менее вплоть до дальнейшего исследования вопроса не мог бы определенно высказаться по этому поводу; но, если бы он увидел, что эти жители—невежды и варвары, он мог бы сразу признать их идолопоклонниками, причем возможность ошибки с его стороны была бы почти исключена.

По-видимому, не подлежит сомнению, что в соответствии с ходом естественного развития человеческой мысли невежественная масса сперва должна обладать каким-нибудь примитивным и обыденным представлением о высших силах, прежде чем она окажется в состоянии достигнуть понятия о том совершенном существе, которое внесло порядок во все мироздание. Мы имеем столько же оснований воображать, что люди жили во дворцах раньше, чем в хижинах и хибарах, или же изучали геометрию раньше земледелия, как и утверждать, будто они представляли себе, что Божество есть чистый, всеведущий, всемогущий и вездесущий дух, до того, как рисовали его в образе хотя и могущественного, но ограниченного существа, обладающего человеческими страстями и стремлениями, человеческим телом и органами. Наш ум постепенно восходит от низшего к высшему; отвлекаясь от того, что несовершенно, он образует идею совершенства; понемногу начиная различать более благородные стороны своей собственной организации от более грубых, он научается переносить на свое божество только первые из них, придавая им притом гораздо большую возвышенность и утонченность. Ничто не в состоянии нарушить этот естественный ход мысли, кроме разве какого-нибудь очевидного и неопровержимого аргумента, который непосредственно мог бы привести ум к чистым принципам теизма и заставить его сразу преодолеть то огромное расстояние, которое отделяет человеческую природу от божественной. Но хотя я и допускаю, что тщательное исследование порядка и организации вселенной доставляет нам такой аргумент, однако не думаю, чтобы это соображение могло оказать влияние на человечество, когда последнее создавало свои первые грубые представления о религии.

Причины объектов, которые нам слишком привычны, никогда не привлекают нашего внимания и не возбуждают нашего любопытства, и, как бы необычайны или удивительны ни были эти объекты сами по себе, грубая и невежественная толпа проходит мимо, не находя нужным рассматривать или изучать их. Адам в раю, вступающий в жизнь, вполне обладая всеми своими способностями, естественно, изумился бы, как это и изображено у Мильтона ², великолепию природы, небес, воздуха, земли, своих собственных органов и тела и невольно задал бы вопрос: откуда это удивительное зрелище? Но у дикого, во всем нуждавшегося животного (каким был человек при первоначальном зарождении общества), обуреваемого весьма многочисленными потребностями и страстями, не было времени восхищаться видимой правильностью природы или же задавать вопросы о причине тех объектов, к которым оно постепенно привыкало с самого детства. Напротив, чем правильнее и единообразнее, т. е. чем совершеннее, оказывается природа, тем более человек привыкает к ней и тем менее склонен он исследовать и рассматривать ее. Какое-нибудь уродливое существо возбуждает его любопытство, и он признает его чудом. Оно тревожит его своею новизною и сразу повергает в трепет, заставляет его приносить жертвы и молиться. Но животное, все члены и органы которого совершенны, кажется ему обычным зрелищем и не вызывает в нем никаких религиозных представлений или чувств. Спросите его: откуда произошло это животное? Он скажет: от совокупления его родителей. А эти последние? От совокупления их родителей. Несколько таких ответов удовлетворяют его любопытство и удаляют объекты на такое расстояние, что он совершенно теряет их из виду. Не воображайте, что он задаст вопрос хотя бы о том, откуда происходит первое животное, а тем более о том, откуда произошла вся система, или общий строй, вселенной.

Если же вы сами зададите ему подобный вопрос, то не ожидайте, что он станет беспокоить свой ум столь чуждой для него и столь неинтересной темой, которая к тому же так сильно превышает пределы его способностей.

Далее, если бы люди с самого начала путем умозаключения, отправляющегося от строя природы, пришли к вере в единое Верховное Существо, они бы никогда уже не могли оставить это верование и перейти к политеизму, ведь те же принципы разума, которые с самого начала могли породить и распространить среди человечества такое возвышенное воззрение, должны были с тем большей легкостью сохранить его. Первоначальное открытие и обоснование какой-нибудь доктрины гораздо труднее, чем ее поддержание и сохранение.

Между историческими фактами и умозрительными мнениями существует большое различие, и знание первых передается совсем иным путем, чем знание вторых. Исторический факт, устно передаваемый очевидцами и современниками, при каждом последующем рассказе претерпевает искажения и, наконец,

может сохранить лишь едва заметное сходство с подлинным первоначальным фактом, на котором он был основан. Неустойчивость памяти людей, их любовь к преувеличениям, их беспечность и беззаботность — все эти факторы, если только их воздействие не исправляется при помощи книг и письменных документов, вскоре искажают сведения об исторических событиях, ведь аргументы и рассуждения не играют в данном случае почти никакой роли и не могут восстановить истину, коль скоро последняя исчезла из этих рассказов. Так, предполагают, что мифы о Геркулесе, Тесее и Вакхе сперва были основаны на действительных исторических фактах, которые при передаче были искажены. С умозрительными же взглядами дело обстоит совсем иначе. Если такие взгляды основаны на аргументах, достаточно ясны* и очевидных, чтобы убедить большинство людей, то эти аргументы, способствовавшие вначале распространению данных взглядов, будут способствовать и их сохранению в первоначальной чистоте. Если же эти аргументы трудны или недоступны обычному пониманию, то соответствующие взгляды никогда не будут более чем достоянием немногих лиц, и, как только люди перестанут рассматривать такие аргументы, они немедленно будут утрачены и преданы забвению. Какую бы сторону данной дилеммы мы ни рассматривали, мы должны будем прийти к выводу о невозможности того, чтобы обоснованный при помощи рассуждений теизм был первоначальной религией человечества, а впоследствии в силу его извращения дал начало политеизму и всем различным суевериям языческого мира. Если обоснование при помощи разума очевидно, то оно предупреждает такого рода извращения; если же такое обоснование непонятно, то оно делает соответствующие принципы совершенно недоступными познанию толпы, которая одна только и может извратить какой-либо принцип или взгляд.

ГЛАВА II ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПОЛИТЕИЗМА

Итак, если мы желаем удовлетворить свое любопытство, исследуя вопрос о происхождении религии, нам следует мысленно обратиться к политеизму—этой первобытной религии невежественного человечества.

Если бы люди приходили к идее о невидимой разумной силе посредством созерцания творений природы, они никогда не могли бы иметь иного представления [о такой силе], кроме представления о едином Существе, дарующем существование и порядок этому огромному механизму и располагающем все его части сообразно определенному плану или связной системе. Хотя людям с известным складом ума может и не показаться совершенно нелепым предположение о том, что несколько независимых друг от друга и обладающих высшей мудростью существ вошли в соглашение с целью продумать и выполнить определенный единый план, однако такое предположение совершенно произвольно; если мы и вправе допустить его возможность, то нам следует признать, что оно не поддерживается ни вероятностью, ни необходимостью. Все вещи в мире, очевидно, образуют единое целое. Каждая вещь приспособлена к другой. Во всем преобладает единый замысел. И это единообразие приводит наш ум к признанию единого творца, потому что представление о нескольких творцах, не отличающихся друг от друга ни атрибутами, ни действиями, только затрудняет наше воображение, не давая никакого удовлетворения уму. Статуя Лаокоона, как мы узнаем из Плиния, была творением трех художников, но, если бы нам этого не сказали, мы, без сомнения, никогда не предположили бы, что группа фигур, высеченная из цельного камня и подчиненная единому плану, выполнена и задумана более чем одним скульптором. Если одно какое-нибудь действие приписывается нескольким причинам, то такое предположение, бесспорно, нельзя считать очевидным и естественным .

С другой стороны, если, не касаясь более произведений природы, мы постараемся найти следы проявления невидимой силы в разнообразных и противоречивых событиях человеческой жизни, то мы неизбежно придем к политеизму и признанию нескольких ограниченных и несовершенных божеств. Бури и грозы разрушают то, что произрастает благодаря солнцу; солнце уничтожает то, что питается влагой рос и дождей. Война может сложиться благоприятно для народа, страдающего от голода вследствие неблагоприятной погоды. Болезни и мор могут опустошить целое царство, утопавшее в изобилии. Одному и тому же народу может сопутствовать в одно и то же время успех на море и неуспех на суше; а народ, одерживавший верх над своими врагами, вскоре может оказаться вынужден сложить перед ними оружие. Таким образом, течение событий, или же то, что мы называем планом частного провидения, настолько полно разнообразия и неустойчивости, что если мы припишем разумным существам непосредственное руководство им, то нам придется признать противоречивость их замыслов и стремлений, постоянную борьбу противоположных сил, а у одной и той же силы — проявление раскаяния или непостоянства, вызываемых ее слабостью или легкомыслием. У каждого народа есть свой бог-покровитель. Каждая стихия подчинена отдельной невидимой силе, или отдельному агенту. Сфера деятельности каждого бога отделена от сферы деятельности других. Поступки одного и того же бога не всегда определенны и неизменны: сегодня он оказывает нам покровительство, завтра бросает на произвол судьбы. Молитвы и жертвоприношения, обряды и церемонии в зависимости от того, хорошо или плохо их соблюдают,— вот источники благосклонности или враждебности бога и всех удач и бедствий, которые можно наблюдать среди людей.

Итак, мы можем заключить из вышеизложенного, что первоначальные религиозные представления у всех народов, исповедовавших политеизм, были вызваны не созерцанием творений природы, но заботами о житейских делах, а также теми непрестанными надеждами и страхами, которые побуждают к действию ум человека. В связи с этим мы видим, что все идолопоклонники, разделив сферы деятельности своих божеств, прибегают к тому невидимому агенту, власти которого они непосредственно подчинены и в ведении которого находится надзор за действиями, совершаемыми ими в тот или иной момент. Юнону призывают во время бракосочетания, Луцину — прк рождении, Нептун выслушивает молитвы моряков, а Марс—моления воинов. Земледелец обрабатывает свое поле под покровительством Цереры, а купец признает над собой власть Меркурия. Предполагается, что каждым естественным явлением управляет какой-нибудь разумный агент и нет такого счастливого или несчастливого события в жизни, которое не могло бы стать предметом особых просительных или благодарственных молитв ¹¹¹.