Сочинения в двух томах. том 2
Шрифт:
Тогда победители флибустьеры стали входить в самый редут. Большинство бросилось на приступ верхних этажей, взбегая по лестницам, взламывая двери и транки, обходя сзади сидевших за амбразурами и бойницами, убивая их на ходу и устремляясь дальше. Лоредан-венецианец, самый ловкий и самый проворный из всех, первый достиг площадки, над которой развевалось королевское знамя Кастильи, и, сорвав его, водрузил на его место белый флаг, флаг Флибусты, который он намеренно захватил, обернув его вокруг себя в виде пояса; флаг, который вся армия, едва его увидела, встретила долгим победным кличем. Впрочем, несколько флибустьеров, отделившись от товарищей, остались на нижних этажах, а иным пришла даже мысль спуститься в подземелье. Повсюду
Тома Трюбле, несколько стесненный в движениях своей пленницей, которую он все еще волочил за собой, поднялся только на первый этаж и сейчас же остановился, как только ему представилась возможность немедленного боя. Ступеней на пятьдесят выше плацдарма виднелось довольно обширное помещение в виде площадки; сюда выходили три двустворчатые двери, которые, очевидно, вели в самые важные комнаты. Увидев это, Тома бросился вперед.
Плечом и кулаком он толкнулся в среднюю дверь. Она не поддалась. Это была тяжелая дверь из толстого дуба, сколоченная большими гвоздями. Тома отступил на шаг, озираясь в поисках чего-нибудь вроде тарана. Ничего не находилось. Но по стенам висели военные трофеи, и среди них было несколько абордажных топоров. В это же время черные невольники, приставленные охранять Хуану, не пожелав ее покинуть даже после того, как Тома лично взялся за нее, подошли к нему, ожидая распоряжений своего господина. Движением руки он приказал им подать ему один из трофейных топоров и вооружиться так же и самим. После чего они все вместе ринулись на непокорную дверь, которая на этот раз не выдержала и разлетелась на куски. Тотчас же Тома, увлекая Хуану, ринулся с поднятым топором в пробитую брешь. И оба невольника отважно последовали за ним.
За дверью помещалась узкая и длинная комната, и в этой комнате за столом сидели рядом трое мужчин, вооруженных шпагами и пистолетами. Все трое были великолепно одеты. И как только Тома увидел этих людей, он почувствовал уверенность, уверенность полную и безусловную, хотя и необъяснимую, что это отец, брат и жених Хуаны, как на самом деле и было. Тогда он двинулся на них. Но Хуана, узнав их, вскрикнула так пронзительно, что Тома невольно остановился и повернул голову к своей пленнице.
Это было для него несчастием, так как на крик Хуаны ответило шесть пистолетных выстрелов. Все три испанца разом вскочили и выстрелили каждый из двух пистолетов. Убитые на месте негры повалились друг на друга. Тома, с простреленным бедром и разодранным левым плечом, все же двинулся вперед и ударил топором с такой силой, что до самой шеи рассек голову первому из трех своих противников. Двое других, отступив на шаг, выхватили шпаги. Тома повернулся к ним, размахивая окровавленным топором. И так грозен был его взгляд, что они, даже вдвоем против одного и невредимые, сначала не смели на него напасть. Секунды четыре все оставались на месте, неподвижные, в нерешительности.
Но тогда Хуана, выйдя, наконец, из своего оцепенения и увидев, что из простреленного бедра и раненого плеча ее злейшего врага струится кровь, видя также, как дрожит топор в его ослабевшей руке, слишком поспешно сочла Тома побежденным. Заранее торжествуя, она разразилась пронзительным смехом. Смех этот подстегнул Тома, как удар кнутом по лицу. Он сразу бросился вперед, взмахнул рукой и ударил. Обе направленные на него шпаги задели его, но не сильно, так как оба противника отскочили назад, уклоняясь от топора. Один из них не избег все же его и упал с развороченной грудью. Оставался последний. Но Тома, почти обессиленный, уже нетвердо держался на ногах, с трудом поднимая отяжелевший
Тома, теряя силы, споткнулся. Он готов был уже упасть, и испанец был уже совсем рядом, чтобы воткнуть ему прямо в сердце свой клинок, когда Хуана снова разразилась своим ужасным смехом. И опять Тома подскочил, как умирающий конь, поднятый вонзившейся в него шпорой. Испанец тщетно сделал выпад: шпага, воткнутая в тело Тома до эфеса, не остановила последнего порыва корсара; топор, быстрый как молния, оказался проворнее шпаги. Алькад — это был он — рухнул первый. Тома свалился на его труп. И осталась одна Хуана.
Много времени прошло. Застыв, словно окаменев, Хуана не двигалась с места. Глаза ее, расширенные от ужаса, смотрели на груду этих людей, только что живых и сильных, а теперь готовых служить пищей червям.
Очень много времени прошло, пока, наконец, пленница решилась подойти, посмела наклониться, посмела рукой дотронуться до этих тел.
Трое уже холодели. Этим ничто уже не могло помочь. Четвертый был еще теплый, не только теплый — горячий. И это был Тома. Несмотря на свои пять ран, Тома не был еще мертв, только без сознания; и его пожирала горячка.
Тотчас Хуана выпрямилась, приняв мрачное решение. В двух шагах от нее валялся кинжал без ножен, выскользнувший, вероятно, у кого-то из-за пояса. Хуана схватила его, вернулась к Тома…
Но не ударила… Она занесла руку, и рука ее упала бессильно. Неведомая всемогущая сила разжала ее стиснутые пальцы, вырвала из руки кинжал. Обезоруженная, она глубоко содрогнулась всем своим существом. Между тем ни гнев ее, ни ненависть не ослабели. Человек, лежавший здесь, в ее власти, взял ее в плен, потом грубо притеснял и неволил, потом унижал; это он только что убил на глазах у нее ее жениха, отца, брата… Она ненавидела его… Да. Но убить его, нет… она не могла…
Она не могла… Он слишком был силен, слишком храбр, слишком прекрасен, лежа так, в крови, победителем, на этой груде вражеских трупов.
И вдруг Хуана опустилась на колени перед этим человеком — перед Тома-Ягненком, ее господином — и, разрывая его одежду, запачканную кровью, разрывая также собственное платье тонкого полотна… она стала перевязывать его глубокие раны…
Роман. Перевод А. Ющенко. Под редакцией М. Лозинского.
РЫЦАРЬ
СВОБОДНОГО МОРЯ (корсар)
Книга первая
КОРОЛЬ
Через шесть месяцев после захвата Сиудад-Реаля флибустьерами Тома-Ягненка, Луи Геноле — бывший на «Горностае» помощником того Тома, который был всего лишь Трюбле, — как-то вечером снова пристал к берегам Тортуги на совершенно новом корсарском фрегате, доставившем его прямо из Сен-Мало.
Как только отдали якорь, Луи Геноле с беспокойством навел подзорную трубу: «Горностай» ли это все еще там покачивается на плехтовом канате? И все ли цело и невредимо на этом жалком суденышке, так давно уже разоруженном и заброшенном? Ибо Луи Геноле так думал.
Но приятно же было его удивление: «Горностай», стоявший все на том же самом месте, принарядился. Рангоут его был в полном порядке, а корпус заново покрашен. На кормовом флагштоке развевался великолепный малуанский флаг; и это еще было не все, — на топе грот-мачты красовался еще один горделивый знак, — знак своеобразный: Луи рассмотрел большой кусок флагдука, заканчивающийся двумя косицами; все это ярко-красного цвета, а посередине что-то вроде барана или ягненка, как будто вытканного золотом.