Сочинения в двух томах. Том первый
Шрифт:
В душе он хотел только убедиться, действительно ли влияние ребенка сильнее строгой монастырской дисциплины и влияния монахинь. Он знал превосходно, что в дешевом монастыре Sacre-Coeur в Нанси воспитываются дети небогатых семейств и что монахини должны гордиться присутствием в числе их воспитанниц дочери его превосходительства. Он не ошибся: настоятельница ответила, что, уповая на милосердие Божие, они еще раз произведут опыт и что все сестры дали обет ежедневно включать в молитвы свои особую молитву за Альрауне. В ответ тайный советник великодушно послал им в пользу бедных сто марок.
Во время каникул профессор наблюдал за маленькой девочкой. Он знал семью Гонтрамов очень давно и знал, что они с молоком матери впитали и любовь к животным. Каково же будет влияние девочки на Вельфхена: оно должно встретить здесь сильную преграду и сокрушиться об искреннее чувство безграничной доброты.
Тем не менее в один прекрасный день он встретил Вельфхена Гонтрама около маленького пруда в саду. Тот стоял на коленях, а перед ним на камне сидела большая лягушка. Мальчик засунул ей в рот горящую папиросу. И лягушка в смертельном страхе дымила. Она проглатывала дым и не выпускала обратно, а становилась все толще и толще. Вельфхен смотрел на нее, и крупные слезы катились градом у него по щекам. Но когда папироса потухла, он зажег еще одну, вынул окурок изо рта лягушки и дрожащими руками всунул вторую папиросу. Лягушка вздулась до крайних пределов, глаза ее совершенно выскочили из орбит. Это было сильное животное: две с половиною папиросы выкурило оно, пока лопнуло. Мальчик закричал: казалось, будто ему было больнее, чем даже животному, которое он замучил до смерти. Он вскочил и бросился было бежать, но потом оглянулся, увидел, что лопнувшая лягушка все еще движется, подбежал к ней и в отчаянии стал ее топтать каблуками, чтобы убить наконец и избавить от страданий. Тайный советник подбежал к нему и первым делом обыскал карманы. Он нашел еще две папиросы, и мальчик сознался, что взял их с письменного стола в библиотеке. Но он упорно молчал и не хотел говорить, кто убедил его сделать опыт с лягушкой. Ни уговоры, ни порка, которую задал ему профессор с помощью садовника, не могли заставить его открыть всю правду. Альрауне тоже упорно отрицала свою вину, даже тогда, когда одна из служанок заявила, что она сама видела, как девочка давала Вельфхену папиросы. Тем не менее каждый из них остался при своем: мальчик — что он украл папиросы, и девочка — что она тут совсем ни при чем.
Еще год пробыла Альрауне в монастыре, а потом посреди занятий ее вдруг прислали домой. И на этот раз действительно несправедливо: только суеверные сестры могли поверить в ее вину, — а быть может, и сам тайный советник. Но ни один разумный человек не сделал бы этого.
В Sacre-Coeur однажды уже была эпидемия кори. Пятьдесят девочек лежало в постелях, и только немногие, среди них и Альрауне, остались здоровыми. На этот раз было хуже: разразилась эпидемия тифа. Умерло восемь девочек и одна монахиня. Заболели почти все, одна только Альрауне тен-Бринкен никогда не была так здорова, как сейчас: она полнела, цвела, несмотря на то что бегала по комнатам, где лежали больные. Никто не заботился о ней в это время. Она присаживалась на кровати и говорила девочкам, что они должны умереть, что они умрут уже завтра и попадут прямо в ад. Она же, Альрауне, будет жить и попадет на небо. Она раздавала повсюду образки, говорила больным, что они должны усердно молиться Мадонне, — хотя и это ничему не поможет, жариться на вечном огне они все-таки будут, им будет жарко и страшно… Просто удивительно, с какими подробностями она описывала им страшное пекло. По временам же, когда она бывала в хорошем настроении, она немного смягчалась и обещала только сотни тысяч лет пребывания в чистилище. Но в конце концов и этого предостаточно для больного воображения набожных маленьких детей. Врач собственноручно выгнал из комнаты Альрауне, а сестры в твердом убеждении, что она навлекла болезнь на монастырь, отослали ее в тот же день домой. Профессор рассмеялся: он был в восторге от этого сообщения. И совершенно не испугался, когда, по прибытии ребенка, две служанки заболели тифом и скоро умерли в больнице. Настоятельнице же монастыря в Нанси он написал возмущенное письмо, в котором негодовал, как она могла при таких обстоятельствах послать ему в дом ребенка. Он, конечно, отказался заплатить за последнее учебное полугодие и энергично потребовал возвращения денег, которые пришлось ему затратить на лечение обеих служанок. В сущности, он был прав: с санитарной точки зрения сестры монастыря Sacre-Coeur не должны были бы так поступить.
Сам профессор не боялся заразы, но, как и всякому врачу, ему болезнь была гораздо симпатичнее у других людей, чем у себя самого. Он оставил Альрауне в Ленденихе только до тех пор, пока не нашел для нее в городе хорошего пансиона. Уже на четвертый день отослали ее в Спа в известное учебное заведение мадемуазель де Винтелен. Провожать ее поехал молчаливый Алоиз. Для девочки путешествие прошло без всяких приключений, но для лакея оно осталось памятным: по дороге в Спа он нашел портмоне с несколькими серебряными монетами, а на обратном пути раздробил себе палец, неосторожно захлопнув дверцу вагона. Тайный советник одобрительно кивнул головою, когда Алоиз рассказал ему об этом.
О годах, проведенных Альрауне в Спа, много поведала тайному советнику фрейлейн Беккер, немецкая учительница, родом из их города, проводившая там каникулы. Уже с первого дня Альрауне начала оказывать влияние — и не только на подруг, но и на учительниц, особенно же на воспитательницу англичанку, которая уже спустя несколько недель стала почти безвольной игрушкой нелепых капризов маленькой девочки. С первого же дня Альрауне заявила за завтраком, что она не любит мед и варенье, что она хочет масла. Мадемуазель де Винтелен масла, конечно, не дала. Но через несколько дней и другие ученицы потребовали масла, и в конце концов весь пансион стал его требовать. Англичанка, никогда в жизни не пившая по утрам чай иначе как с вареньем, почувствовала внезапно тоже непреодолимую потребность в масле. Начальнице пришлось уступить и согласиться на общие просьбы. Но Альрауне с этого дня стала есть исключительно варенье. Мучений животных, по словам фрейлейн Беккер в ответ на особый вопрос профессора, в это время в пансионе мадемуазель де Винтелен не наблюдалось, — по крайней мере, не было замечено ни одного случая. Вместо этого Альрауне стала мучить как подруг, так и учителей и учительниц, особенно же бедного учителя музыки. В табакерке, которую он постоянно оставлял в коридоре в пальто, чтобы не входить в искушение во время уроков, со дня приезда Альрауне он стал находить самые странные вещи: толстых пауков, тараканов, порох, перец, песок и один раз даже тщательно размельченную сороконожку. Несколько раз девочек заставали за такими проделками и строго наказывали, — но Альрауне никогда не попадалась, однако по отношению к старому музыканту она выказывала невероятное упрямство: никогда не готовила уроков, а на самих уроках упрямо складывала руки и ни за что не садилась за рояль. Когда же однажды профессор пришел в отчаяние и пожаловался начальнице, Альрауне спокойнейшим образом заявила, что старик врет. Мадемуазель де Винтелен пришла самолично на урок — Альрауне превосходно сыграла сонату, гораздо лучше, чем остальные. Начальница в присутствии учениц упрекнула учителя в несправедливости, — тот стоял в недоумении и мог только ответить: «Но это невероятно, просто невероятно!» С тех пор ученицы называли его не иначе как Мистер Невероятно, причем само слово произносили так же, как он, будто шамкая беззубым ртом.
Что же касается англичанки, то она не видела ни одного спокойного дня, — каждую минуту она была готова стать жертвой какой-нибудь новой проделки. На постель ее сыпали чесательный порошок, а однажды пустили даже целую коллекцию блох. То пропадал ключ от ее шкафа, то от комнаты, то вдруг, надевая пальто, она замечала, что все пуговицы и крючки оторваны. То ученицы намазывали ее стул клеем или краской, то в кармане она находила мертвую мышь или голову курицы. И так без конца, — бедная мисс приходила прямо-таки в отчаяние. Начальница производила одно следствие за другим, находила всегда виновных и наказывала. Но никогда среди них не было Альрауне, хотя все были убеждены, что она истинная виновница шалостей. Единственным человеком, который с негодованием отвергал это подозрение, была сама англичанка; она клялась в невиновности девочки и была непоколебима в своей уверенности до того самого дня, когда ушла из пансиона мадемуазель де Винтелен: из этого ада, как она говорила, в котором был только один маленький прелестный ангел. Тайный советник улыбнулся, когда записывал в свою кожаную книгу: «Этот маленький прелестный ангел — Альрауне».
Что касается ее самой, продолжала рассказ фрейлейн Беккер, то она с первого же дня избегала всякого соприкосновения со странным ребенком. Ей это было тем легче, что она занималась почти исключительно с француженками и англичанками, — Альрауне же обучалась только гимнастике и рукоделию. От последнего она отказалась, заметив, что Альрауне не только не интересует это занятие, но что оно ей буквально противно. На уроках же гимнастики, на которых та, между прочим, всегда отличалась, она постоянно делала вид, будто не замечает капризов ребенка. Только один раз, вскоре после приезда Альрауне, она имела с нею небольшое столкновение, причем потерпела поражение, как ей ни больно в этом признаться. Во время перемены она случайно услышала, как Альрауне рассказывала подругам о своем пребывании в монастыре и притом говорила такие ужасные вещи, что она сочла своим долгом вмешаться. Так как она сама воспитывалась в монастыре Sасrе-Соеur в Нанси и поэтому знает, что дело там поставлено превосходно и что монахини — самые невинные существа в мире, то она позвала к себе Альрауне и сделала ей выговор, потребовав, чтобы девочка тотчас же призналась подругам во лжи. Когда же Альрауне категорически отказалась, она сказала, что сама заявит об этом девочкам. В ответ Альрауне выпрямилась во весь рост, молча посмотрела на нее и спокойно заявила: «Если вы это сделаете, я расскажу всем, что у вашей матери молочная лавка».
Она, фрейлейн Беккер, должна сознаться, что была настолько слаба, что поддалась чувству ложного стыда и уступила девочке. В тихом голосе ребенка, добавила она, звучала такая сила, что в ту минуту она совершенно растерялась, оставила Альрауне и ушла в свою комнату, довольная, что не вступила в спор С этим маленьким существом. Впрочем, за то, что она постыдилась своей матери, она была наказана по заслугам: уже на следующий день Альрауне все-таки поведала подругам о молочной, и ей стоило много трудов восстановить свой поколебленный престиж.
Гораздо хуже, однако, чем учительскому персоналу, приходилось подругам Альрауне — в пансионе не было ни одной, которая бы от нее не пострадала. И странно: после каждой новой проделки девочки ее любили сильнее и сильнее. Жертвы ее, правда, всякий раз роптали, но другие были на стороне Альрауне. Фрейлейн Беккер рассказала тайному советнику множество подробностей, и несколько самых ярких случаев он записал в кожаную книгу.
Бланш де Бонвиль вернулась с каникул, которые провела у родственников в Пикардии. Будучи юным пятнадцатилетним существом, она по уши влюбилась в своего родственника, кузена. Она написала ему из Спа, и мальчик ответил по адресу: Б. д. Б., до востребования. Но потом, очевидно, он нашел себе что-нибудь получше — письма не приходили. Альрауне знала, в чем дело, знала и маленькая Луизон. Бланш была, конечно, очень несчастна и плакала целые ночи напролет. Луизон сидела рядом и старалась ее успокоить. Альрауне же заявила, что утешать вовсе не нужно; кузен изменил ей, и Бланш должна умереть от несчастной любви. Это единственное средство доказать изменнику его преступление, всю жизнь будет он мучиться угрызениями совести. Она привела много известных примеров, где возлюбленные поступали именно так. Бланш согласилась умереть, но не знала, как это сделать: несмотря на горе, она была все-таки весела и обладала превосходнейшим аппетитом. Тогда Альрауне заявила, что Бланш должна покончить с собою. Она рекомендовала кинжал или револьвер, — но ни того, ни другого не нашлось. Выпрыгнуть из окна Бланш тоже не соглашалась; не хотела она ни заколоться булавкой от шляпы, ни повеситься. Она соглашалась только отравиться. Альрауне помогла ей. В маленькой аптеке мадемуазель де Винтелен стояла бутылка с лизолем. Луизон стащила ее. Но там, к сожалению, оказалось всего несколько капель, — Луизон пришлось обломить фосфор со спичек из двух коробок. Бланш написала несколько прощальных писем: родителям, начальнице и неверному возлюбленному. Потом выпила лизоль, проглотила спичечные головки, — и то и другое было страшно невкусно. Для верности Альрауне заставила ее проглотить еще три пачки иголок. Сама она, правда, не присутствовала при самоубийстве, а под предлогом необходимости сторожить дверь вышла из комнаты, но предварительно заставила Бланш поклясться на Распятии, что она выполнит все в точности. Маленькая Луизон сидела на кровати подруги, с жалобным плачем подала ей сперва лизоль, потом спичечные головки и, наконец, пачки иголок. Когда же этот тройной яд заставил бедняжку закричать от невыносимой боли, Луизон тоже закричала, выбежала из комнаты и помчалась за начальницей с криком, что Бланш умирает.
Бланш де Бонвиль не умерла, искусный врач дал ей хорошее рвотное — лизоль, фосфор и пачки иголок вышли обратно. Правда, одна из пачек рассыпалась, и полдюжины их застряло в желудке: они стали блуждать по телу и долгие годы напоминали еще маленькой самоубийце о ее первой любви.
Бланш долго пролежала в постели и тяжко страдала: по-видимому, она была сильно наказана. Все жалели ее, ласкали как только могли, исполняли любые ее желания. Но она хотела одного — чтобы не наказывали ее подруг, Альрауне и маленькую Луизон. Она просила и умоляла до тех пор, пока начальница не обещала этого, — и Альрауне поэтому не исключили из пансиона.