Сочинения в трех томах. Том 1
Шрифт:
— Что вы тут делаете? Отвечайте… Что? Разве я велел вам лезть в кусты и шпионить за мной?
— Шпионить за вами, — промямлил Вильсон, — да я и не знал, что это вы.
— Так в чем дело? Что вам тут надо? Вы должны были лечь спать!
— Я и лег.
— Надо было уснуть!
— Я и уснул.
— Не надо было просыпаться!
— А ваше письмо?
— Мое письмо?
— Да, посыльный принес от вас в гостиницу письмо.
— От меня? Вы что, с ума сошли?
— Клянусь.
— Где это письмо?
Друг протянул ему листок бумаги. При свете фонаря Шолмс с удивлением прочел:
«Вильсон, вон из постели, марш на авеню Анри-Мартен. В доме никого нет. Войдите, осмотрите, составьте подробный план и возвращайтесь спать.
Херлок Шолмс».
— Я как раз замерял комнаты, — добавил Вильсон, — когда заметил в саду тень. И сразу подумал…
— Подумал: надо бы схватить эту тень… Прекрасная мысль… Только, видите ли, — заметил Шолмс, помогая товарищу подняться и увлекая его за собой, — в другой раз, Вильсон, если получите от меня письмо, сначала убедитесь, что почерк не подделали.
— Значит, — сказал Вильсон, начиная понимать, в чем дело, — это письмо не от вас?
— Увы, нет!
— А от кого же?
— От Арсена Люпена.
— Зачем же он его написал?
— Вот об этом-то я ничего не знаю, и именно это меня тревожит. Почему, черт возьми, он взял на себя труд побеспокоить вас? Если бы еще речь шла обо мне, тогда можно было бы понять, но тут дело касается всего-навсего вас. Не пойму, какой ему смысл.
— Лучше скорее вернуться в отель.
— Я тоже так думаю, Вильсон.
Они подошли к ограде. Вильсон шагал впереди, он взялся за калитку и потянул на себя.
— Что такое, это вы закрыли?
— Конечно, нет, я оставил ее приоткрытой.
— Но ведь…
Шолмс сам дернул калитку, потом в тревоге нагнулся к замку. И выругался:
— Разрази меня гром! Она закрыта! Закрыта на ключ!
Он стал со всей силы дергать калитку, но, осознав всю бесполезность своих усилий, вскоре в отчаянии отступился и, задыхаясь, проговорил:
— Теперь мне все понятно, это он! Он догадался, что я сойду в Крейе, и приготовил здесь хорошенькую западню на случай, если я решу сегодня же начать расследование. К тому же был настолько любезен, что отправил ко мне товарища — пленника. И все это для того, чтобы я потерял день, а заодно и сообразил, что лучше бы не совать нос в чужие дела.
— Значит, мы — его пленники?
— Правильно подметили. Херлок Шолмс и Вильсон — пленники Арсена Люпена. Чудесное начало… Нет, невозможно, нельзя с этим смириться…
На плечо его вдруг опустилась рука Вильсона.
— Там, наверху, посмотрите… наверху свет…
И правда, одно из окон второго этажа было освещено.
Оба одновременно бросились вверх каждый по своей лестнице и в одно и то же время оказались на пороге освещенной комнаты. В самом центре стояла свеча. Рядом с ней — корзинка, а оттуда торчало горлышко бутылки, куриные ножки и хлеб.
— Отлично, — расхохотался Шолмс, — нам предлагают поужинать. Какой-то двор чудес! Настоящая феерия! Ну же, Вильсон, что вы стоите с похоронным видом. Все это весьма забавно.
— Вы уверены, что это забавно? — мрачно вопросил Вильсон.
— Еще как уверен, — вскричал Шолмс, слишком громко, неестественно захохотав, — никогда не видел ничего смешнее. Ну и комедия. Настоящий мастер иронии, ваш Арсен Люпен! Водит вас за нос, но как тонко! Ни на что на свете не променяю его пиршество! Вильсон, старый друг, вы меня огорчаете. Неужели я в вас ошибался, неужели недостанет у вас душевного благородства, помогающего переносить невзгоды? На что вы жалуетесь? В этот час вы вполне могли бы валяться с моим кинжалом в горле… а я — с вашим… ведь вы все время лезли за ножом, дрянной друг.
Так, юмором и шутками ему удалось оживить немного беднягу Вильсона и заставить его проглотить куриную ножку, запив ее стаканом вина. Но когда догорела свеча и пришлось укладываться спать прямо на полу, где подушкой служила стена, неприятная, унизительная сторона приключения возникла перед ними вновь. И, загрустив, оба наконец уснули.
Утром Вильсон проснулся от пронизывающего холода. Все тело онемело. Вдруг внимание его привлек какой-то шум: оказалось, это Херлок Шолмс, стоя на коленях и согнувшись в три погибели, разглядывал в лупу пылинки и изучал чуть заметные следы мела на полу, какие-то цифры, которые он немедленно заносил в свой блокнот.
В сопровождении Вильсона, чрезвычайно заинтересовавшегося этой работой, он обследовал каждую комнату, везде находя меловые записи. На дубовых панелях были нарисованы два круга, на лепном украшении стояла стрелка, а на всех четырех лестничных пролетах были написаны числа.
После часа работы Вильсон поинтересовался:
— Не правда ли, все точно?
— Точно? Понятия не имею, — отвечал повеселевший от новых открытий Херлок Шолмс, — во всяком случае, эти числа что-то обозначают.
— Что-то вполне определенное, — сказал вдруг Вильсон, — здесь обозначено точное количество паркетин.
— Ах, так?
— Да. Круги показывают, что панели эти, как вы сами можете убедиться, съемные, а стрелка указывает направление, в котором они движутся.
Херлок Шолмс как зачарованный глядел на него.
— Что вы говорите! Мой дорогой друг, каким образом вы об этом узнали? Вы стали так проницательны, что мне даже совестно.
— О, нет ничего проще, — ответил Вильсон, надувшись от удовольствия, — я сам вчера по вашему указанию оставил здесь эти знаки… вернее, по указанию Люпена, поскольку ваше письмо на самом деле было от него.
Наверное, в эту минуту Вильсон подвергался гораздо более страшной опасности, чем тогда, во время сражения с Шолмсом в кустах. У Херлока появилось вдруг огромное желание наброситься на него и удавить. Однако, сдержавшись, он скривился в гримасе, весьма отдаленно напоминавшей улыбку, и произнес:
— Отлично, отлично, прекрасная работа, все это нам очень поможет. Обратили ли вы свой замечательный аналитический ум и наблюдательность на что-нибудь еще? Интересно было бы узнать о результатах.