Сочинения великих итальянцев XVI века
Шрифт:
Бернардино Телезио своей книгой с программным названием «О природе согласно ее собственным началам» сделал следующий крупный шаг в развитии философских представлений эпохи Возрождения. Именно начиная с этого труда натурфилософия формируется как особая ветвь философских знаний, обретая свой собственный предмет и новые методы подхода к осмыслению коренных вопросов познания мира и его устройства. Полемизируя со схоластами, Телезио резко выступает против тех, кто «не считает нужным изучать и исследовать природу вещей, но лишь рассматривает, что об этом думал Аристотель: мы же подвигнуты именно любовью к истине и поклоняемся ей одной и не можем успокоиться на том, что было сказано древними, ибо долгое время изучали природу вещей».[16] Важной заслугой Телезио стал пересмотр традиционных представлений о соотношении мира и Бога. Признавая акт творения, Телезио в своей натурфилософской системе трактует природу так, что дальнейшее божественное вмешательство в ее дела уже не оказывается необходимым. Бог, писал Телезио, «создал мир не таким, чтобы вещи для своего движения нуждались в новой Его воле, но так, чтобы все существа, будучи снабжены от Бога собственной природой и способностью к движению, действовали бы каждое в соответствии со своей природой».[17] Деистические тенденции философии Бернардино Телезио получили дальнейшее
Ряд центральных проблем философской мысли Позднего Возрождения как бы фокусируется в творчестве Джироламо Кардано. Медик и философ, математик и моралист, Кардано был автором множества специальных и энциклопедических трудов (важнейшие из них — «О тонкости материи», «О разнообразии вещей», «О мудрости», «О здоровой жизни»). В возрасте 75 лет он написал автобиографический труд «О моей жизни», где выступил как беспристрастный исследователь обстоятельств собственной судьбы. Натурфилософ, тяготевший к «натуральной магии», Кардано в своей концепции природы был близок к пантеизму с неоплатонической мистической окраской. Он признавал вечность первоматерии вселенной, составляющей, как он был убежден, некое единое целое, разделял учение неоплатоников о мировом разуме и мировой душе, а в теории познания, подобно Телезио, следовал принципу изучения природы в соответствии с ее собственными основаниями. Он считал необходимым искать прежде всего взаимосвязь вещей и явлений, их единство и осуждал стремление возводить к Богу причину каждой вещи. Природа, как он считал, движется циклично, ничто в ней не исчезает, но лишь меняет форму, в сущностях своих повторяясь. Этот закон правит не только природой, но и обществом, цикличности подвержено движение идей, религий. В центре всего мироздания стоит человек, превосходящий все прочие творения. Его достоинство определяют сближающие его с Богом ум, разум и умение творить.
Главный же тезис этики Кардано — «счастье заключено в мудрости». Мудростью необходимо руководствоваться для достижения счастливой жизни, здоровой и долголетней. Кардано дает целую систему медицинских и чисто гуманистических рекомендаций о путях обретения счастья на земле.
Главные тенденции ренессансной философии воплотились в творчестве Джордано Бруно: это гуманистические идеалы, последовательность натурфилософских исканий и глубокое чувство гармонии и величественности мироустройства. Среди многочисленных произведений Бруно выделяются его диалоги на итальянском языке: «О причине, начале и едином», «О бесконечности, вселенной и мирах», «Изгнание торжествующего зверя», «О героическом энтузиазме». В этих и ряде других работ наиболее полно изложены его представления по онтологическим, космологическим, этическим проблемам. Определяющее воздействие на взгляды Бруно оказало великое открытие Николая Коперника — его учение о гелиоцентризме. Опираясь на традиции, изложенные в философии выдающегося мыслителя XV в. Николая Кузанского, Бруно глубоко раскрыл роль теории Коперника для развития философской проблематики, в частности, для учения о бесконечности природы, хотя сам польский астроном придерживался традиционной идеи о конечности мироздания. Бруно говорил именно о бесконечности вселенной и о бесчисленности миров, которые вмещает природа, не имеющая пространственных границ. Отвергая не только схоластические догмы, но сами принципы креационизма (представления о Боге-творце, стоящем вне природы и над ней), Бруно разворачивал широкую аргументацию пантеистических идей, рассматривал природу как силу, воплощенную в вещах, как закон, по которому все вещи существуют, свершая «свой собственный ход». Бруно разрабатывал учение о бесконечности Вселенной, не имеющей пространственных границ, и о бесчисленности миров, которые вмещает природа. Эти идеи Бруно резко противоречили ортодоксальному богословию.
В своем этическом учении Бруно основывался на тех же представлениях, что и Помпонацци, утверждавший концепцию смертности души. Тем больший восторг вызывало у Бруно сознание связи человека с величественной, вечной, бесконечной природой: он писал, что эта философия возвышает его душу «и возвеличивает разум». Именно имея в виду краткость земной жизни человека, Бруно подчеркивал значение его активности в труде и творчестве, прославлял «героический энтузиазм», самоотверженность, явленную во имя высоких целей. С этих позиций он резко критиковал не только культ и учреждения католической церкви, но и ряд христианских догм, общих для всех разновидностей христианства. В предрассудках и невежестве народа он винил церковь и подвергал уничтожающей критике ее фактическое противостояние всему, что сам он считал созвучным природе и связанным с подлинными принципами человеколюбия. «Религия разума», утверждал Бруно, должна прийти на смену фанатизму. Героический энтузиазм, свойственный самому Бруно, обернулся для него трагически. За свое вольномыслие он поплатился жизнью. Все последние десятилетия XVI в. католическая церковь вела решительное наступление на светскую культуру Возрождения. Многие ее деятели пережили духовный кризис, испытали состояние разлада между христианской догмой и свободными поисками разума и поэтической фантазии.
Чинквеченто — завершающая пора эпохи Возрождения в Италии — имело огромное историко-культурное значение для европейской цивилизации. Складывавшееся в XIVXVвв. гуманистическое мировоззрение с характерными для него рационализмом и силой жизнеутверждения, с глубоким чувством красоты человека и гармонии природы, верой в высочайшие творческие возможности личности дало мощный стимул развитию ренессансной культуры и в XVI в. Сделав на этой основе новые крупные шаги, обогатив культуру своими новаторскими исканиями, XVI в. дал наиболее зрелые результаты в литературе и искусстве, исторической и политической мысли, социально-утопических представлениях и философии. Все эти ветви культуры неразрывно связаны друг с другом и несут на себе яркий отпечаток времени.
В настоящее издание включен ряд произведений выдающихся деятелей культуры XVI в., чьи сочинения ярко характеризуют типичные черты эпохи.
Л. М. Брагина
Никколо Макиавелли
ИЗБРАННЫЕ ПИСЬМА
Письмо к Риччардо Бекки[18] от 9 марта 1498 года
Дабы получить полное представление, как Вы желали, о здешних событиях, связанных с братом[19], узнайте, что кроме двух проповедей, копия которых у вас уже есть, он произнес в масленичное воскресенье еще одну и после пространных излияний призвал всех своих сторонников собраться в день карнавала в монастыре Сан Марко — он заявил, что будет молить об очевидном знамении, если ранее явленные ему предсказания исходили не от Бога. Доминиканец сделал это, как говорят некоторые, чтобы крепче сплотить свою партию для защиты, ибо он опасался противодействия вновь сформированной Синьории[20], состав которой не был еще обнародован. Когда же в понедельник состав Синьории, о котором вы, вероятно, хорошо осведомлены, был объявлен, он увидел, что две с лишним трети враждебны ему, а так как папа в своем бреве под угрозой интердикта[21]требовал его выдачи[22] и доминиканец боялся, как бы Синьория ему не подчинилась, то он решил, возможно, по совету друзей, прекратить проповеди у Святой Репараты и перебраться в Сан Марко. Поэтому в понедельник утром, со вступлением в должность новой Синьории, еще в церкви Святой Репараты он объявил, что во избежание беспорядков и ущерба для Божьего дела отправляется назад, так что пускай мужчины приходят слушать его в Сан Марко, а женщины пусть собираются у фра Доменико, в Сан Лоренцо[23]. Итак, когда наш брат оказался дома, он стал проповедовать на удивление смело и продолжает в том же духе, ибо, страшась за свою судьбу и ожидая от новой Синьории враждебных действий, а равно рассчитав, что его падение будет гибельным для многих сограждан, он стал их запугивать и, на первый взгляд, очень убедительно, всячески восхваляя своих последователей и черня противников. Тут он употребил все средства, чтобы ослабить враждебную партию[24] и выставить преимущества своей; об этом я, как очевидец, расскажу несколько подробнее.
Первую проповедь в Сан Марко брат произнес на следующие слова Исхода: «Но чем более изнуряли их, тем более народ умножался и увеличивался»[25], и прежде чем он приступил к изъяснению этих слов, он указал причину своего возвращения, говоря: «Благоразумие есть правильное постижение возможного». Далее он сказал, что все люди устремлены к той или иной цели: для христиан эта цель — Христос, для прочих людей прошлого и настоящего цель вытекает из их религии. Мы, будучи христианами, соразмеряем наши поступки с нашей целью — Христом, и, чтобы не уронить его высокого достоинства, должны благоразумно учитывать меняющиеся обстоятельства, так что когда... требуется положить жизнь за Христа, жертвовать ею, а когда следует укрываться, так и поступать, подражая тому, что мы читаем о Христе и о святом Павле. Так мы, добавил он, должны действовать и так мы действовали: когда необходимо было вступить в противоборство с безумием, мы так и сделали, например, в день Вознесения[26], ибо того требовали обстоятельства и честь Господня, теперь же, когда ради Господа нужно склониться перед гневом, мы уступили. После этого краткого вступления он выстроил две шеренги — в одной воинствующие под водительством Божьим, здесь он и его сторонники, в другой находятся приспешники дьявола, то есть его враги. И приступив к более пространному изложению, он стал объяснять вышеприведенные слова Книги Исхода, говоря, что вследствие гонений умножение добрых людей происходит двояким способом: духовным и количественным; духовным, поскольку в несчастье человек обращается к Богу и укрепляется, приближаясь к движущему его, как теплая вода при поднесении огня становится еще горячее, ибо в нем заключается движущая сила ее тепла. Возрастают они также и числом, потому что существуют три рода людей: праведные — это те, «кто следует за мной»; испорченные и закоренелые, то есть противники, и еще один тип людей, расточающих свою жизнь в удовольствиях: эти не упорствуют в дурных поступках, но не заботятся и о добрых делах, ибо не отличают одно от другого. Но поскольку деяния праведников и дурных отличаются друг от друга, «ибо противоположности при сопоставлении выступают резче», люди третьего типа распознают испорченность дурных и простодушие добрых, а так как по природе нам свойственно избегать зла и стремиться к добру, они примыкают к последним и сторонятся первых, почему в несчастье и умножается число праведных, число же дурных уменьшается, и «это тем более» и т. д. Я передаю все это вкратце, потому что эпистолярный стиль не терпит пространных речей. Затем, пустившись, по своему обыкновению, во всякие рассуждения, он заявил, желая уязвить своих противников и перебросить мостик к следующей проповеди, что вследствие наших распрей воздвигнется тиран, который разрушит наши дома и разорит весь город, но это не противоречит сказанному им, а именно что Флоренцию ждет процветание и господство над всей Италией, ибо тиран продержится недолго и будет изгнан; и на том он закончил свою проповедь.
На следующее утро, продолжая толкование Книги Исхода и дойдя до того места, где говорится, как Моисей умертвил египтянина, он объявил, что египтянин представляет дурных людей, Моисей же — проповедника, который умерщвляет таковых, разоблачая их пороки, и тут он сказал: «О египтянин, я поражу тебя насмерть»[27], и вскрыл всю вашу подноготную, о попы, обращаясь с вами, как с падалью, на которую и псы не польстятся. Потом он прибавил (к этому он и вел), что хочет нанести египтянину другую тяжкую рану, и сообщил, что Бог открыл ему, будто во Флоренции некто намеревается установить тираническую власть и с этой целью строит козни и заговоры и хочет изгнать брата, отлучить брата, преследовать брата, а это и есть не что иное, как стремление к тирании; и что нужно соблюдать законы. И он столько наговорил, что на следующий день подверглось публичному обвинению одно лицо, которое столь же близко к тирании, как Вы к небесам. Но затем, когда Синьория заступилась за доминиканца перед папой[28] и когда он убедился, что врагов во Флоренции больше нечего бояться, тут он завел другую музыку, и если раньше пытался только сплотить свою партию, внушая ненависть к противникам и запугивая всех словом «тиран», то теперь, не упоминая больше ни о тиране, ни о преступных происках, призывает сохранить единство и настраивает всех против верховного понтифика, на которого обратил ныне свои злые укусы, отзываясь о нем как о самом последнем негодяе. Так он, по моему мнению, сообразуется с обстоятельствами момента и приукрашивает свое вранье.
Засим оставляю на Ваше сужденье толки, которые ходят в народе, людские ожидания и страхи, ибо Вы человек благоразумный и можете судить о них лучше меня, потому что отлично осведомлены о наших настроениях, об особенностях момента и о намерениях папы, находясь там поблизости. Прошу Вас только об одном: коль скоро Вы не сочли за труд прочесть мое письмо, пусть Вам не покажется обременительным и ответить, каково Ваше мнение о нынешних обстоятельствах и настроениях с точки зрения здешних дел. Будьте здоровы.
Флоренция, 9 марта 1498 Ваш Никколо ди м(ессер) Бернардо Макиавелли
Письмо к Джованни Баттисте Содерини[29]от сентября 1506 года («Фантазии, адресованные Содерини») (Перуджа)
Ваше письмо явилось передо мной в чужом обличье, но с первых же слов мне стало все ясно[30]. Охотно верю паломничеству в Пьомбино, зная Вас, не сомневаюсь, однако, в ваших с Филиппо[31] затруднениях, ведь одного из вас смущает недостаток света, а другого — избыток[32]. Январь меня не беспокоит, лишь бы февраль не подвел[33]. Я огорчен подозрениями