Сочинения
Шрифт:
Сен-Мало стал совсем крохотным, а потом исчез.
Вокруг расстилалась безмятежная морская гладь. След, оставленный на воде пароходом, почти не изгибаясь, тянулся Длинной бахромчато-пенной полосой и терялся где-то в необозримой дали.
Если от Сен-Мало во Франции до Экзетера в Англии провести прямую линию, то Гернсей окажется как раз посередине.
Прямая линия на море – не всегда идеальная прямая. Все-таки пароходы могут до некоторой степени придерживаться прямой линии, что не дано судам парусным.
Море плюс ветер – это сумма сил. Пароход – это сумма машин. Силы природы – вечно действующая машина; паровая машина – ограниченная сила, И вот между двумя этими началами – неисчерпаемой мощью стихии и творением человеческого разума – завязывается борьба. Она-то и называется мореплаванием.
Воля механизма – противовес беспредельности. Но существует механизм самой беспредельности. Стихиям ведомо, что они творят и куда стремятся. Слепой силы нет. Человек вынужден наблюдать за этими силами и разгадывать их пути.
А пока он не установил законы этих сил, борьба продолжается, и в борьбе этой пароход как бы воплощает постоянную победу гения человеческого, которую он одерживает ежечасно на каждой пяди морского пространства. Паровой двигатель обладает удивительнейшим свойством держать в повиновении корабль. Он уменьшает его покорность ветру и увеличивает покорность человеку.
Никогда еще Дюранда не шла так хорошо, как в тот день. Она вела себя отлично.
Часам к одиннадцати Дюранда, подгоняемая свежим норднорд-вестом, уже находилась в открытом море близ Менкье и шла под небольшими парами на запад правым галсом, круто бейдевинд. По-прежнему стояла хорошая, ясная погода. Но рыбачьи челны возвращались домой.
Мало-помалу море очистилось от судов, словно они спешили укрыться в гавани.
Нельзя сказать, чтобы Дюранда строго следовала обычному маршруту. Экипаж ничуть не беспокоился, он вполне доверял капитану; все же судно, вероятно по вине рулевого, слегка отклонилось в сторону. Казалось, Дюранда идет не к Гернсею, а к Джерсею. Часу в двенадцатом капитан выправил курс, взяв направление прямо на Гернсей. Небольшая потеря времени. Только и всего. Но когда стоят короткие дни, потеря времени чревата последствиями. Светило яркое солнце, но солнце февральское.
На Тангруйля так подействовали винные пары, что он еле стоял на ногах, руки его не слушались. Вот почему славный рулевой частенько вилял на курсе, а это замедляло ход.
Ветер почти стих.
Пассажир-гернсеец время от времени наводил свою подзорную трубу на небольшой комок сероватого тумана, – его медленно перекатывал ветер по самому краю горизонта на западе, и был он похож на клочок запыленной ваты.
У капитана Клюбена, как всегда, было пуритански-строгое выражение лица. Он, казалось, удвоил внимание.
На палубе Дюранды было спокойно и даже весело. Пассажиры болтали. Во время плавания можно с закрытыми глазами, только по тону разговора, судить о состоянии моря.
Непринужденная болтовня пассажиров говорит о спокойствии океана.
Лишь при затишье на море ведут, например, такие беседы:
– Взгляните-ка, сударь, – вот прехорошенькая красно-зеленая мушка.
– Верно, заблудилась в море и отдыхает на судне.
– Мухи почти не устают.
– В самом деле, такая легонькая! Ее ветром уносит.
– Знаете, сударь, однажды взвесили унцию мух, потом пересчитали, и их оказалось шесть тысяч двести шестьдесят восемь штук.
Гернсеец с подзорной трубой подошел к скотопромышленникам из Сен-Мало, и у них завязался следующий разговор:
– Видите ли, обракский бык плотный, коренастый, с короткими ногами, с рыжей шерстью. Работает он медленно потому что ноги у него длиной не вышли.
– В этом-то отношении салерские быки куда лучше.
– Мне, сударь, довелось на своем веку видеть двух быков-красавцев. Один коротконогий, широкогрудый, широкозадый, с мясистыми ляжками, отменной упитанности, и рост и длина у него подходящие, и кожа с такого быка легко сдирается. Второй – ну просто образец правильного ухода. Сильный, с крепкой шеей, белый с рыжими подпалинами, быстроногий, с низким задом.
– Котантенской породы, видно.
– Да, но с примесью ангюсской и суффолькской.
– Хотите – верьте, хотите – нет, сударь, но на юге устраиваются конкурсы ослов.
– Ослов?
– Ослов. Как я имел честь вам сообщить. И чем осел безобразнее, тем считается красивее.
– Так же, как матка для приплода мулов, – чем безобразнее, тем лучше.
– Верно. Вот, например, пуатвенская кобыла. Толстобрюхая, толстоногая.
– И самая лучшая из них – прямо бочка на четырех подпорках.
– Красота животных совсем не то, что красота человеческая.
– А женская особенно.
– Что правда, то. правда.
– Мне по вкусу хорошенькие женщины.
– А мне по вкусу женщины ненарядней.
– Да, да, чтобы чистенькая была, аккуратная, стройная, выхоленная.
– И притом свеженькая. – У девушки должен быть такой вид, словно она только что вышла из рук ювелира.
– Кстати, насчет быков. Эти самые бычки, которых я видел, продавались на ярмарке в Туаре.
– А, знаю Туарскую ярмарку. Туда собирались поехать хлеботорговцы Бонно из Ла Рошели и Багю из Марана. Слышали о них?
Турист и парижанин разговаривали с американцем, распространявшим Библию. Тон их беседы тоже свидетельствовал о безоблачной погоде.
– Известна ли вам, сударь, – разглагольствовал турист, – вместимость судов цивилизованного мира? Франция – семьсот шестнадцать тысяч тонн; Германия – миллион; Соединенные Штаты – пять миллионов; Англия – пять миллионов пятьсот тысяч тонн. Прибавьте флот малых стран. Итого: двенадцать миллионов девятьсот четыре тысячи тонн, распределенных на сто сорок пять тысяч судов, разбросанных. по всем водам земного шара.