Сочинения
Шрифт:
В настоящее время, не считая нужным скрывать свое имях я осмеливаюсь обратиться к Вам с подобною же просьбою. Вот причины моей новой просьбы: я уверен, что они не покажутся Вам смешными, потому что я знаю Вас, хотя по отзывам других, с одной стороны, как человека отлично образованного, с другой, как человека в высшей степени благородного.
Я - здешний мещанин. Не знаю, какая непостижимая сила влечет меня к искусству, в котором, может быть, я ничтожный ремесленник! Какая непонятная власть заставляет меня слагать задумчивую песнь, в то время, когда горькая действительность окружает жалкою прозою мое одинокое, незавидное существование! Скажите, у кого мне просить совета и в ком искать теплого участия? Круг моих знакомых слишком ограничен и составляет со мною решительный контраст во взглядах на предметы, в понятиях и желаниях. Быть1 может, мою любовь к поэзии и мои грустные
Каково бы ни было мое звание, я уверен, оно не будет служить целию для Ваших сарказмов; причина этому - свойственное Вам благородство и безусловная к Вам доверчивость человека, не имеющего ни сильных покровителей, ни случайных связей.
С просьбою о напечатании своих стихотворений в одном из современных журналов я не обращаюсь к кому-либо 3 по своей неизвестности и неуверенности в силах своего дарования; пусть прежде Ваш, наперед высоко ценимый мною, приговор решит однажды навсегда: смешон или нет мой труд, который я называю своим призванием.
Могут ли быть помещены приложенные здесь стихотворения в Вашей газете (например, в "Смеси" или где Вам угодно), - я полагаюсь на Ваш просвещенный взгляд и с глубочайшим уважением ожидаю Вашего суда.
Имею честь быть Вашим покорнейшим слугою
Иван Никитин.
1853 г., ноября 12 дня.
Г. Воронеж.
1854
3. ГРАФУ Д. Н. ТОЛСТОМУ1
Ваше сиятельство, милостивый государь, граф Дмитрий Николаевич.
Вам угодно было изъявить свое желание, переданное мне Николаем Ивановичем Второвым, о присылке к Вам для напечатания моих стихотворений. Не знаю, чем и как благодарить мне Вас за Ваше лестное для меня внимание, не знаю тем более, что совершенно понимаю расстояние, разделяющее графа и мещанина. Здесь нет места словам. И что бы я ни сказал, я не выразил бы даже и тени того чувства, которое наполняет мою душу в настоящие минуты, когда я имею честь писать к Вам эти строки. Быть может, другой на моем месте и в подобном случае сказал бы много и удачно. Но я вырос в глуши. Я не привык говорить красноречиво. Скажу только одно, что я никогда не забуду Вашего участия при первом моем вступлении на новую для меня дорогу и с восторгом и гордостию буду вспоминать о нем во всю мою жизнь.
Прилагая при этом письме собрание моих стихотворений (посвященных мною Николаю Ивановичу Второву и Константину Осиповичу Александрову-Дольнику 2, в знак моей к ним признательности за все, чем я им обязан), я осмеливаюсь передать эти слабые опыты моего труда в Ваше полное распоряжение и просить для них Вашего высокого покровительства.
С чувством глубочайшего высокопочитания и совершеннейшей преданности имею честь пребыть вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейшим слугою
Иван Никитин. 854 года, 5 апреля.
Г. Воронеж.
Н. И. ВТОРОВУ
[1854 г., 11 июня - 15 июля]
Милостивый государь, Николай Иванович.
Третьего дня Александр Петрович 1 получил от г. По-рецкого а письмо, из которого видно, что статейка, отданная г. Краевскому, напечатана исправленною в "Отечеств, записках" за июнь месяц 3. Александру Петровичу сильно хочется взглянуть на эти поправки, но в числе своих знакомых он не знает ни одного, который бы получал "Отеч. записки", и потому просил меня передать Вам его просьбу - принять на себя труд отыскать этот журнал и взять его на несколько часов. Если это Вам удастся, сделайте одолжение, пришлите его ко мне; мы вместе с Александром Петровичем прочтем, и я тотчас же Вам возвращу.
Вознаграждение за статейку г. Краевский объявил (уже после напечатания) 25 руб. серебр. Г. Порецкий не взял этой суммы, считая ее слишком незначительною и говоря: "Я узнаю, согласится ли взять эту сумму Никитин...", а бедный Никитин не знает, думал ли он хоть когда-нибудь входить в сделки с г. Краевским и чем он виноват, что первое его появление в свете произвело такое дурное впечатление и зарекомендовало его как торгаша, и торгаша довольно смелого. Это видно из слов, сказанных г. Порецкому Краевским: "На что ему деньги? ведь он также их проест на своем постоялом дворе". Согласитесь, Николай Иванович, стоят ли 25 руб. таких толков? Вдобавок, Александр Петрович хочет изъявить неудовольствие свое г. Краевскому за то, что он не умеет ценить литературных произведений. И, верно, эта война объявится тоже моим именем; отклоните, умоляю Вас, его от этой крайности. Мне кажется, надобно много предполагать дерзости в мещанине, который, являясь в первый раз в печати, готов схватить журналиста за горло и кричать "Давай деньги!", а я именно вышел таким в отношении к г. Краевскому. Ей-богу, горько! Извините, что скверно писано: спешил.
С глубочайшим к Вам уважением и преданностию имею честь быть Вашим покорнейшим слугою
И. Никитин.
5. Н. И. ВТОРОВУ
Милостивый государь, Николай Иванович.
Вчера княгиня * прислала мне пять книжек - три собрание сочинений Ломоносова, две Державина. Подпись на одной из книжек следующая: Кн. А. Долгорукова. Кто же это? Уж не дочь ли? Откуда же буква А? Ну, это в сторону. Посоветуйте, ради бога, идти ли мне сегодня и всеподданнейше благодарить за присланный подарок, или можно оставить этот визит до другого времени. Разумеется, вниманием княжны я тронут глубоко, приобретение книг моя слабость, - но, признаюсь, тяжело как-то мне из моей скромной хижины переходить в будуар светской женщины, постоять, улыбнуться, сделать из себя вот этакую литеру - Си - удалиться. Впрочем, если рок неизбежен, то
Судьбе, как турок иль татарин, За все равно я благодарен 2.
Посоветуйте, Николай Иванович, и простите меня за то, что я обращаюсь к Вам с просьбой. Я понимаю, что это немного неделикатно с моей стороны, да, ей-богу, не к кому кроме-то... Но во всяком случае я рад и стою теперь перед столом, книги на столе в порядке, гляжу на них, улыбаюсь самодовольно и думаю: фу, черт возьми! уж в самом деле не великий ли я человек? ведь пять книг! Но вдруг, о ужас! Какой-нибудь бородатый дурак выводит из самозабвения криком: "Савелич! Овса!., э, малый, да ты остригся; вишь, виски-то щетина щетиною..." (Извините за письмо.)
Имею честь быть Вашим покорнейшим слугою
И. Никитин.
1854 август, И.
6. А. Н. МАЙКОВУ*
Милостивый государь Аполлон Николаевич.
Г-н Порецкий в письме своем полковнику г-ну Норд-штейну пишет, что он читал Вам недавно написанные мною стихотворения, причем Вы дали искренний совет - не спешить их выпуском в свет, но предварительно заботиться о лучшей обработке.
С восторгом принимаю этот новый знак Вашего ко мне внимания и от души благодарю Вас за теплое участие, за глубокую бескорыстную любовь к искусству, благодарю как нашего лучшего поэта и, что всего дороже, как благороднейшего человека. К этому осмелюсь прибавить, что книжку Ваших стихотворений, переданную мне г. Нордштейном, я берегу, как едва ли бережет купец свое золото: читаю ее, перечитываю снова, и мне кажется, в эти минуты я переношусь вместе с Вами под чудное небо Италии, вижу природу и пластическую красоту статуй и развалины древнего Рима и сладко забываюсь под музыку Ваших речей, но благодарить Вас за эти речи я не могу, потому что не нахожу слова, которое выразило бы вполне мою признательность.
Если Вы, по свойственному Вам великодушию, сочтете нужным когда-нибудь удостоить меня своим письмом, - вот мой адрес: Ивану Саввичу Никитину, близ немецкой кирки, в собственном доме.
С чувством глубочайшего уважения и совершенной преданности имею честь быть Вашим покорнейшим слугою
И. Никитин. 1854 г., 23 августа.
Воронеж*
1855 7. А. Н. М А И К О В У
Милостивый государь, Аполлон Николаевич.
Как я был рад, когда полковник Нордштейн передал мне Ваше письмо! да наградит Вас бог за участие в моей судьбе. Но признаюсь, я не без грусти прочитал писанные Вами строки: почти с детства, когда я начинал понемногу знакомиться с нашей литературой, воображение мое привыкло рисовать мне литератора в высшей степени облагороженным и исключительным; с ним нераздельно соединялись в моем уме идеи истины, красоты и добра, и я видел в нем их безукоризненно чистого жреца и достойного глашатая. Горько мне в этом разуверяться, но теперь я невольно сознаю неосновательность моих прежних убеждений. Вот, например, загляните в журналы. К чему ведет эта постоянная полемика, эти обоюдные остроты... эти вечные толки по поводу ничтожных причин - каких-нибудь мелких статеек, модных картинок и т. п. .. Где тут любовь к искусству? Где светлый добросовестный взгляд на современные литературные произведения, на которые один журнал смотрит так, другой иначе, выписывает какое-нибудь неудачное выражение и отделывается шуткой от серьезного критического разбора. Может быть, я не имею права об этом судить, но, право, становится больно, когда берешь в руки журнал, думаешь извлечь для себя урок из критического разбора сочинений, развить и уяснить понятия об искусстве и вместо всего этого находишь: