Сочинения

Ввиду изречений Писания, поучающего: «спроси отца твоего, и он возвестит тебе, — старцев твоих, и они скажут тебе» (Втор. 32:7), также: «приклони ухо твое, и слушай слова мудрых» (Притч. 22:17), и еще: «сын мой! наставления моего не забывай, и заповеди мои да хранит сердце твое» (Притч. 3:1), думается мне.., меньшему из всех рабов Божиих, что с помощью Божией будет очень не бесполезно, если я изложу письменно то, что благоговейно принято мною от Святых отцов… Приступлю же к этому во имя Божие, и запишу завещанное мне предками предание, не с заносчивостью какого–нибудь сочинителя, а скорее

с точностью верного переписчика…

Часто со всеусердием и величайшим вниманием обращался я к весьма многим украшенным святостью и даром учения мужам с вопросом: каким бы образом удобнее было мне, идя верным, как бы царственным, и прямым путем, отличать истину вселенской веры от лживости еретических уклонений, и всегда все давали мне почти слово в слово такого рода ответ: если кто, я ли, другой ли всякий, хочет избежать еретической лжи и пребыть в здравой вере здравым и невредимым, то должен, с помощью Божией, двояким образом оградить свою веру: во–первых, авторитетом Священного Писания, а во–вторых, преданием Вселенской церкви.

Но может быть спросит кто–нибудь, если писанное слово Божие свято, всесовершенно и всегда вполне вразумительно при снесении одних мест его с другими, то какая же надобность присоединять к нему еще авторитет церковного его разумения? — Та надобность, что Священное Писание, по самой его возвышенности, не все понимают в одном и том же смысле, но один толкует его изречения так, другой иначе, так что почти сколько голов, столько же, повидимому, можно извлечь из него и смыслов. По–своему объясняет его Новациан, по–своему Савеллий, по–своему Донат, Арий, Евномий, Македоний, по–своему Фотин, Аполлинарий, Прискиллиан, Иовиниан, Пелагий, Целестий, по–своему, наконец, Несторий. А потому–то и совершенно необходимо, при таком множестве бесчисленно разнообразных изворотов заблуждения, направлять нить толкования пророческих и апостольских Писаний по норме церковного и вселенского их понимания.

В самой же вселенской Церкви всеми мерами надобно держаться того, во что верили повсюду, во что верили всегда, во что верили все: потому что то только в действительности и в собственном смысле есть вселенское, как показывает и само значение этого слова, что, сколько возможно, вообще все обнимает. А этому правилу мы будем, наконец, верны, только если будем следовать всеобщности, древности, согласию.

Следовать всеобщности значит признавать истинной только ту веру, которую исповедует вся Церковь на всем земном шаре.

Следовать древности значит ни в коем случае не отступать от того учения, которого несомненно держались наши святые отцы и предки.

Следовать, наконец, согласию — значит в самой древности принимать только те вероопределения и изъяснения, которых держались все, или, по крайней мере, почти все пастыри и учители.

Как, поэтому, поступил бы теперь православный христианин, если бы какая–нибудь частичка Церкви отделилась от общения вселенской веры? — Не иначе, конечно, как предпочтя здравость всеобщего тела вредоносной зараженной части.

А если новая какая–нибудь зараза покусится запятнать не частичку уже только, но всю одновременно

Церковь? — Тогда, значит, надобно пристать к древности, которая, разумеется, не может уже быть обольщена никаким коварством новизны.

А если в самой древности окажется заблуждение, которого держались два–три человека, пожалуй — целый город, или даже какая–нибудь целая область? Тогда, без сомнения, следует упорству или беззрассудству немногих предпочесть те определения, которые в древности постановлены были всей Церковью с общим согласием.

А если в будущем встретится какой–нибудь такого рода вопрос, что в древности нельзя найти на него решения, постановленного по общему согласию? Тогда надобно постараться разобрать и сличить мнения отцов, живших хотя бы то в разные времена и в разных местах, но непременно пребывавших по вере в общении с единой вселенской Церковью и бывших уважаемыми учителями, и если окажется, что не один, или двое только, но все вместе единогласно что–либо такое содержали, писали, преподавали, — открыто, часто, неизменно, то следует принять, что и мы так же должны в это веровать без всякого сомнения.

Чтобы положения наши были понятнее, нужным считаем пояснить каждое из них примерами и раскрыть несколько более обстоятельно, дабы по неумеренной заботе о краткости не ослабить беглым изложением их силы.

Во времена Доната, от которого взяли свое название донатисты, значительная часть Африки впала в его безумные заблуждения и, забыв имя Христово, веру, обеты крещения, предпочла Христовой Церкви святотатственное упорство одного человека. Тогда из жителей Африки возмогли пребыть в святилищах вселенской веры здравыми только те, кто, прокляв непотребный раскол, соединился со всеми церквами мiра, оставив потомкам истинно прекрасный образец того, как именно впредь добрым людям следует предпочитать здравомыслие всех сумасбродству одного, или даже нескольких лиц.

Также, когда яд арианства коснулся не частички уже какой–нибудь, но почти всего мiра,.. тогда истинные любители и чтители Христа не потерпели вреда от этой отравы, потому что предпочли вероломной новизне древнюю веру. Страсти того времени достаточно с избытком показали, сколько бед приносит введение новизны в догмате. Тогда не что–нибудь малое, но все великое было потрясено, — поколеблены были в основах и расшатаны не только отношения родства, свойства, дружбы, семейного быта, но целые города, селения, области, целые страны, вся, наконец, Римская империя. А все это не по той ли единственно причине, что тогда вместо небесного догмата вводились суеверия человеческие, благоутвержденная древность подрывалась преступной новизной, нарушались постановления старейших, рвались заветы отцов, ниспровергались определения предков, и страсть нечестивой и новопринятой пытливости не удерживала себя в непорочных границах священной и незапятнанной старины?

В Церкви всегда процветал обычай, что чем боголюбивее был кто, тем решительнее выступал против новых вымыслов. Такими примерами полна вся история. Но, чтобы не пускаться вдаль, мы возьмем один какой–нибудь…

Некогда почтенной памяти Агриппин, епископ карфагенский, вопреки Священному Писанию, вопреки правилу веры всей Церкви, вопреки мнению всех других пастырей, вопреки обычаю и уставам предков, первый из всех смертных придумал, что надобно перекрещивать. Высокоумие это наделало столько зла, что не только всем еретикам послужило образцом к поруганию святыни, но и некоторым из православных дало повод к заблуждению.