Сочини что-нибудь
Шрифт:
А потом вдруг выдала:
– Что такое код «Мята»?
Уж не ослышался ли Радуга?
– Какой-какой код?..
Рыжая кивнула.
– Грустный Клоун посоветовал спросить.
– Нет у нас такого кода, – пожал плечами Радуга.
– Это ведь сигнал, что в лагере завелся серийный убийца? – Даже глазом не моргнула. Ткнув пальцем в сторону толпы, она сказала: – Вон он, тот клоун, если не ошибаюсь.
Проследив за ее взглядом, Радуга увидел хмурого клоуна. Выглядел тот знакомо; впрочем, все клоуны выглядят одинаково. Хотя его поза, осанка…
Яркая Радуга вздрогнул.
– Это вам не внешний мир. – Он изобразил смущенную улыбку. – У нас ничего
– Хотите сказать, что, несмотря на полный набор: наркотики, горячая молодежь, спартанские условия… – в глазах ее читался вызов, – …у вас ни разу не случалось убийств?
Радуга изобразил задумчивость: наклонил голову, наморщил лоб. Это был долгий замах питчера перед тем, как подать крученый.
– Нет, – сказал наконец он. – Ни разу.
Просигналил телефон – пришло сообщение. Его просили выключить сотовый на время интервью, и теперь Радуга порадовался, что не сделал этого. Под злобным взглядом рыжей он прочитал эсэмэску: Лакомка докладывала, что в лагере Злобных Ниндзя потасовка. Забив на включенные камеры, Радуга принялся набирать ответ.
Желая привлечь его внимание, Шкипер спросила:
– Это ваш код «Мята»?
Сообщение пришлось очень кстати: появился повод откланяться. Радуга, несмотря на запрет, взглянул прямо в объектив камеры и произнес:
– Пора пойти и проучить злодеев.
К тому времени, как он покинул импровизированную студию, клоун уже пропал – смешался с толпой балерин, затянутых в кожу байкеров и трансух.
Отойдя подальше, Радуга позвонил Лакомке. Та не нашла и не выяснила ничего нового. В племени Вампиров и Супергероев слышали крик. Зов о помощи. Не успел никто ничего выяснить, как все вроде вернулось к норме. Свойственной для феста норме. Радуга вспомнил о Снайдли Виплэше и подумал: неужто праведные ниндзя свершили самосуд?
К этому времени успели собрать ноги Сандры Бернхард – каждая высотой с телефонный столб. Возведенная целиком, статуя будет величиной со взрослую секвойю. По расписанию, ее предстояло сжечь через два дня. То есть статую едва успеют закончить и сразу подпалят. Яркая Радуга задержался немного посмотреть, как к безголовому тулову привешивают руки. Тени уже порядком удлинились, а к закату так и вовсе протянулись на мили. Перемигивались рождественские гирлянды, и вскоре вечерняя тьма проглотила мелкие тени. Чистый пустынный воздух испортила вонь дизельных выхлопов от генераторов. Какой-то идиот принялся играть на волынке.
Пришло очередное сообщение – на сей раз от национальной метеорологической службы. К полуночи ожидался сильный ветер. Жди очередную песчаную бурю. Оставалось надеяться, что налетит она попозже. На девять было назначено сожжение гигантского хера из папье-маше. Соберется толпа.
Вечером начались обычные словесные перепалки из-за любви и наркотиков. Случилось несколько тепловых ударов. Члены всякого племени при виде Радуги приветствовали его. Девчонки набрасывали ему на шею конфетные ожерелья, мужчины предлагали пиво и чай со специями. Это был его народ. Непризнанные художники, отвергнутые музыканты и писатели. Идеалисты на полставки и сортирные визионеры.
В юности и он был идеалистом испорченного мира. Неудивительно, что на поверку сам оказался с гнильцой – по-своему, по-новому. Лучшее, чего может достичь каждое новое поколение, – это собственный вид гнильцы.
Он ходил в школу искусств – оказалось пустое занятие, трата времени. Преподаватели за деньги вешали ему лапшу на уши, мол, у тебя талант как у Рембрандта. Рисовали ему будущее куда ярче и живописней, нежели любое их собственное полотно.
Диплом, двадцать лет брака, цепочка подработок – и каждое лето перерыв ради этого события, где он и познакомился с будущей женой, сумевшей привыкнуть к скукоте быта, – а потом наконец Радуга нашел призвание: его нанял проктолог. Кто бы мог подумать! Ведь Радуга доверял докторам. Оказалось, они ничем не лучше обыкновенных трудяг.
Яркой Радуге сделали сигмоидоскопию, первую в его жизни. Упоротый демеролом, он вместе с врачом смотрел на экран, на который проецировалось изображение его здоровой кишки. Они и не планировали мошенничать, просто два смышленых человека подошли к работе с фантазией. Яркая Радуга попросил копию записи – цифровой, разумеется, как и все в наше время. Принес ее домой и, все еще под кайфом, загрузил в программу для создания цифровой анимации. Скачал из Сети изображения самых страшных предраковых полипов и совместил их с образами Христа. Он со времен учебы так творчески не резвился. Затем поместил полиповые лики на стенки собственной кишки и загрузил получившееся видео жопному доктору. Тот проникся. Оба славно похохотали, а добрый доктор еще и воспринял шутку очень серьезно.
Новую технологию применяли только к богатым клиентам с солидной медстраховкой. Да, это была афера. Если сигмоидоскопия не выявляла аномалий, в дело шла магия художника Радуги. Один взгляд на детально прорисованные ужасы, и люди сами просились под нож. На самом деле никого не резали. Так, кололи наркоз и ковыряли для виду в кишке. Даже кровь не пускали. Пациенты возвращались домой под кайфом от наркоза и окрыленные ощущением, что обманули смерть. Врач и Радуга делили барыши. Деньги лились рекой.
В последнее время поступали заказы от онколога на флюорографии: главным образом, на опухоли, иногда – на туберкулез. Не то чтобы Радуга нуждался в деньгах, он лишь хотел исследовать новое поле применения таланта. Да, он мошенничал, занимался аферами, но не более, чем его преподаватели в школе искусств. К тому же он доказал: Марсель Дюшан [36] был прав. Французов не проведешь, контекст – это все. Напиши милый пейзаж, солнце над роскошным розовым садом, и ни один ценитель искусства не даст за него гроша ломаного. Зато если создать нечто шедеврально безобразное и запиндюрить его в зад богатею, тот заплатит королевский выкуп, лишь бы это из него вырезали.
36
Французский и американский художник, теоретик искусства, один из основоположников дадаизма и сюрреализма.
К ночи исполинский пенис уже возвышался над лагерем; его необрезанная – а как же иначе! – головка исчезала во тьме сумерек.
На глазах у многотысячной толпы голая секс-ведьма натянула лук. Пылающая стрела пронеслась по широкой дуге и точно вонзилась в головку. Мужики дружно сморщились. Огонь разошелся по бумажной плоти, точно какой-нибудь пламенеющий герпес. Затрещали петарды.
С визгом летели в небо свистящие фейерверки. Радуге показалось – да, скорей всего, показалось, – что визжат они уж больно по-человечески. Прислушиваться, впрочем, было уже поздно: толпа ревела и выла, танцуя вкруг пылающей письки.