Сочинитель
Шрифт:
Она наконец вырвалась из его рук, тяжело дыша, отступила на шаг, прищурилась:
— Дай хоть посмотрю на тебя, товарищ сыщик.
Кудасов улыбнулся, снял с себя куртку, скинул с плеч кобуру со «стечкиным», шагнул в комнату:
— Какими судьбами, Даша? Почему не предупредила — я бы встретил…
Даша махнула рукой:
— Ты человек занятой, чего тебя дергать… Много бандитов наловил?
Никита пожал плечами:
— Хватает…
Он не отрывал от нее глаз. На Даше был только тоненький халатик, под которым, как он успел почувствовать, другие детали туалета отсутствовали. Она опустила глаза, нервно взяла со столика пачку
— Какой ты горячий… Никита…
Она и сама вся горела под своим халатиком-пеньюаром, но Кудасов почувствовал, как по ее спине волнами проходит дрожь… Они молча упали на постель и забылись друг в друге…
Когда к ним вновь вернулась способность думать и говорить, Даша, даже не подумав прикрыться, вывернулась из-под его руки, встала, шагнула к столу. В полумраке комнаты ее тело казалось мраморно-белым, окруженным каким-то ореолом… Или это просто круги плыли в глазах Кудасова, который не мог даже оторвать голову от подушки? Звякнуло стекло, Даша, не оборачиваясь, спросила:
— Коньяку выпьешь?
Никита вздохнул:
— Спасибо… Если выпью — боюсь, засну же…
Даша резко обернулась со стаканом в руке:
— Ну, так поспал бы немного… У тебя совсем замученный вид. Я бы твой сон постерегла…
Кудасов молча закусил губу, почувствовав, как вдруг ворохнулось в груди сердце… Что он мог ей ответить?
Она медленно выпила коньяк, взяла было пачку сигарет, но тут же бросила ее, села к нему на кровать, наклонилась, начала кончиками пальцев поглаживать его лицо, словно стараясь согнать, стереть с него морщины:
— Заездил ты себя совсем, Никита… Ты же молодой еще…
Он закрыл глаза, чувствуя ее пальцы подрагивавшими веками.
— Дашка… Как ты вовремя приехала, ты просто не представляешь, как ты вовремя…
Даша положила голову ему на грудь, и Никита зарылся носом в пушистые, пахнущие какими-то цветами волосы. Снова сдавило сердце, потому что он подумал о безжалостно летящих минутах… И еще он понял, что совсем не хочет идти домой, не хочет отрываться от Дашиных волос… Эта женщина была ему больше, чем просто любовницей, она была ему родной — потому что только родной человек может без слов унять боль в душе — одними лишь прикосновениями… Они никогда не говорили о любви и не баловали друг друга нежными словами. Иногда ведь можно все сказать и без слов…
Кудасов вдруг совершенно отчетливо понял, что за все шесть с половиной лет, прошедших с их первой ночи, он чувствовал себя счастливым только тогда, когда Даша была рядом… Пусть кто как хочет это называет — наваждением, любовью, страстью… Какая разница?
«А если все-таки развестись? Так, по крайней мере, было бы честнее… Татьяна… Все равно ведь, — мучаемся оба, делаем вид, что все нормально… Димка… Он вырастет — поймет… Должен понять… Почему я, как вор, должен встречаться со своей женщиной украдкой? Почему я должен делить ее с кем-то… Даша… А вдруг она не согласится? Она никогда даже не заводила разговор о том, чтобы… Но ведь это я ничего не предлагал…»
Никита Никитич впервые так безжалостно честно говорил сам с собой на «личную» тему. До этого вечера он старался «закрываться», уходил от вопросов, которые бередили ему душу.
Кудасов глубоко вздохнул,
— Даша?
— Что, товарищ? — еле слышно отозвалась она, не отрывая голову от его груди.
— Даша, я… Понимаешь… Ты… Я хотел тебе сказать… — Никита запнулся, потом с некоторым внутренним облегчением ухватился за нейтральный вопрос: — Ты надолго приехала?
Она вдруг как-то напряглась, потом неохотно подняла голову, села, откинула волосы с лица:
— Не знаю. Это не совсем от меня зависит…
Даша дотянулась до столика, вытащила сигарету из пачки, закурила.
— А от кого это зависит? Я могу как-то поспособствовать?
Она ответила не сразу — через две сигаретные затяжки:
— Ты… Не знаю. Можешь, наверное… Но вот захочешь ли…
Он рывком сел:
— Дашка! Да ты что? Я… Дашенька… Я для тебя… Расскажи, что за проблемы?
Она старательно затушила окурок в пепельнице, потом обернулась к нему, посмотрела в глаза:
— Я когда-нибудь тебя просила о чем-то?
— Нет, — покачал головой Кудасов, начиная ощущать какое-то странное напряжение, некое смутное, непонятно от чего возникшее беспокойство. — Да что случилось-то, Даша?
— Случилось?… — она передернула плечами, словно стряхивая озноб, еле слышно вздохнула. — Случилось… Ты же помнишь, из театра я ушла в девяносто первом… Тогда у нас кино еще снимали, предложений было море, только успевала отказываться… Выбирала те роли, которые действительно нравились, которые хотелось сыграть… Потом все очень быстро стало меняться. У новой власти денег на кино не оказалось, все посыпалось… Начатые проекты замораживались, новые не запускались… Снимающих режиссеров остались единицы, они выгребали бюджетные деньги из Госкино подчистую, но даже и им не хватало… За роли стали драться… Я сначала еще на что-то надеялась, думала, что так долго продолжаться не может, что там, наверху, опомнятся… Но кинематограф умирал. Я — актриса, товарищ. Я должна играть, сниматься… Этот процесс должен быть непрерывным, иначе теряются форма, квалификация… Понимаешь?
Никита молча кивнул. Она снова взяла сигарету, начала вертеть ее, не зажигая, между пальцев:
— Последние съемки у меня были зимой… какой-то дебильный боевик со стрельбой. Пять постельных сцен и два изнасилования… Фильм я, кстати, так и не увидела… Потом были только пробы и «смотрины». Даже самым маститым стало тяжело… А предприниматели и бизнесмены деньги вкладывать в кино не хотят — так, если только какой-нибудь «кошелек» блажь свою потешить хочет, если надо ему любовницу в «актрисы» вывести… Их понять можно — прокат в стране умер, «отбить» вложенное в фильм трудно. Трудно и долго… А выкидывать деньги на ветер — они еще не настолько «наелись» ими… Получить роль теперь — большая удача. Получить хорошую роль — счастье…
Она замолчала, потом решительно встала — Кудасов услышал, как забулькал коньяк, переливаясь из бутылки в стакан. Выпив, Даша заговорила громче, ее голос зазвучал резче, а исходившее от нее напряжение концентрировалось все больше и больше:
— Я уже на счастье не надеялась… Еще немного — и я, наверное, согласилась бы даже на порнуху… Если бы кто-нибудь предложил. И тут звонок. Отсюда, из Питера. От настоящего режиссера, от мастера… Вечером принесли сценарий. Мне казалось, что я просто сплю, потому что о такой работе можно было только мечтать. Я все бросила — хотя, что мне было бросать — и приехала сюда…