Социальная лингвистика [таблицы в рисунках]

Мечковская Нина Борисовна

На "простой мове" существовала значительная светская литература, а с середины XVI в. — и тексты Св. Писания. С 1583 г. в Виленской иезуитской коллегии "проста мова" стала предметом изучения (наряду с латинским и греческим языками).

С конца XVI в. в княжестве усиливаются позиции польского языка. Наряду с "простой мовой" польский был основным языком проповедей, конфессиональной полемики (в том числе православной и униатской), светской литературы. Например, на польском написаны все полемические сочинения Мелетия Смотрицкого (автора знаменитой церковнославянской грамматики 1619 г.). Известны также православные катехизисы и богослужебные книги на польском.

Церковнославянский язык (словенский, словенский) был классическим языком православной книжности. На нем существовала конфессиональная и ученая литература православных и униатов. Его преподавали в братских школах. Церковнославянскую основу библейских текстов стремился сохранить Франтишек Скорина (хотя реально в его "словенском" присутствует ощутимая

народная языковая струя).

Знанию латыни способствовало распространение гуманистической (латиноязычной) культуры и схоластического образования, а также языковая ситуация в польских землях Речи Посполитой, где латынь служила основным языком церкви, образования, администрации. В княжестве в XVI в. центром латинской образованности была Вильна, в XVII в. — Киев. В частных библиотеках преобладали латинские книги. С латынью связаны такие достижения белорусской культуры, как новолатинская поэзия Яна из Вислицы и Миколая Гусовского.

В Слуцком списке Статута Великого княжества Литовского сохранились стихи ошмянского шляхтича Яна Казимира Пашкевича (1621), где есть такие строки:

Полска квитнет лациною, Литва квитнет русчизною [70] .

Существенно, что с латынью (культурным языком польского обихода) автор сопоставляет не церковнославянский, а народный язык белорусов — русчизну (т. е. "просту мову"). Стихи исполнены веры в духовные потенции народного языка: Литва квитнет русчизною.

70

Квитнети (старобелорусск.) — цвести.

Подводные рифы близкородственного двуязычия

В ситуациях близкородственного двуязычия индивид сравнительно быстро и легко, "естественно", усваивает неродной язык в довольно полном объеме. В таких условиях люди, говорящие на разных языках, понимают друг друга без переводчика, а значительные группы говорящих владеют вторым языком активно.

Двуязычное общение, в том числе публичное, можно постоянно наблюдать в Беларуси. На заседаниях Верховного Совета, идущих на двух языках, кажется, только однажды возникла заминка из-за двуязычия: говоривший по-белорусски оратор (в конце августа 1991 г.) употребил аббревиатуру ДКНС (дзяржўаны камiтэт па надзвычайнаму становiшчу) — в соответствии с русской ГКЧП…

В Беларуси стали популярны издания на двух языках ("Народная газета", "Добры вечар", "Беларускi час"), где прослеживаются содержательные зависимости между выбором языка и характером публикации. В ряде белорусскоязычных изданий вкрапления на русском языке — это экспрессивно-стилистическое средство (обычно ироническое цитирование). Иначе говоря, газеты начинают относиться к двум языкам как к двум функциональным разновидностям некоего одного языка, известного читателю.

Однако у этой легкости есть оборотная сторона — широкая интерференция двух языковых систем в речевой деятельности билингвов (об интерференции см. с. 103–105 , 171–173 ). В надындивидуальном плане массовая и частая интерференция означает постоянное смешение двух систем, их большее или меньшее уподобление друг другу. И в Беларуси и на Украине с основанием говорят о той опасности языкового бескультурья, которую представляют так называемые трасянка (в белорусском) и суржик [71] (в украинском), т. е. стихийно и по-разному русифицированные варианты национального языка. В условиях белорусско-русского и украинско-русского двуязычия обиходная русская речь также изобилует интерферентными явлениями.

71

Трасянка (белорусск.) — первоначально — смесь сена с соломой для корма скота; суржик (укр.) — смесь зерна пшеницы и ржи, ржи и ячменя, ячменя и овса и т. п.

Эти обстоятельства диктуют ряд специфических принципов преподавания близкородственного языка. В условиях двуязычия курс неродного, но близкородственного языка должен быть, во-первых, дифференциально-систематическим, т. е. подчеркивать прежде всего несходства изучаемого и родного языка, хотя, разумеется, не забывать и о системных связях языковых фактов; во-вторых, курс должен быть в значительной мере коррективным, т. е. исправляющим интерферентные привычки учащихся; в-третьих, в отличие от преимущественно аналитической направленности уроков родного языка, курс неродного языка должен быть в большей мере синтетическим, т. е. учить практически порождать речь (см.: Супрун 1974, 55–68).

Диглоссия как особый вид несбалансированного двуязычия

Своеобразие диглоссии раскрыто в работах Ч. Фергюссона, Дж. Фишмана, применительно к истории русского литературного языка — А.В. Исаченко, Б.А. Успенского. Для этого вида двуязычия характерны: 1) такое

функциональное распределение языков, когда один из них используется в "высоких" (небытовых) сферах и ситуациях общения (в церкви, книжнописьменной культуре, науке, образовании) и не принят в повседневном общении; второй язык, напротив, возможен только в повседневном общении и некоторых жанрах письменности, например в договорах, публичных объявлениях, рекламе, иногда в "низких" жанрах художественной литературы; 2) престижность книжного ("высокого") языка (в языковом сознании социума); 3) надэтнический (экзоглоссный) характер престижного языка: ни для одной из этнических или социальных групп населения этот язык не является родным (материнским); 4) искусственный (школьный) характер овладения престижным языком — поскольку такой язык не используется в обиходе, им нельзя овладеть естественным путем (от матери, в семейно-бытовом общении в детстве).

Диглоссную ситуацию могут образовывать как родственные, так и неродственные языки. Например, в допетровской Руси в отношениях диглоссии находились два родственных языка: церковнославянский (по происхождению южнославянский) и русский (по происхождению восточнославянский), при этом литературным (т. е. "правильным", нормированным) языком русского средневековья был церковнославянский. Не случайно первые у восточных славян грамматики были грамматиками именно церковнославянского языка (см.: Мечковская 1984).

Многовековую (до 1976 г.) диглоссную ситуацию в Греции формировали также генетически близкие языковые образования — два письменных новогреческих языка: 1) язык, возникший в начале новой эры в результате подражания древнегреческим классикам V–IV вв. до н. э., и 2) литературный язык более поздней поры, свободный от архаизирующих установок. В 1976 г. греческий парламент принял закон о реформе общего образования, вводивший в школы этот второй, более молодой и демократический язык; при этом, однако, в лексике и словообразовании сохранялась связь с письменной традицией классической греческой культуры (Логачев 1979).

Диглоссия характерна для большинства арабских стран. Единый литературный язык арабов, восходящий к классическому арабскому языку VII в., имеет только письменную форму выражения. Это язык Корана, книжно-письменной культуры, науки, публицистики, официально-деловой документации, высшего и отчасти среднего образования. Однако им владеют только 25–30 % арабского населения (см.: Мишкуров 1981). В повседневном общении, в неофициальных программах радио и телевидения, в начальной школе используются многочисленные и далеко разошедшиеся диалекты арабского языка — алжирский, египетский, иракский, йеменский.

Будучи основным языком ислама (наряду с персидским и урду), литературный арабский язык распространен также в неарабских мусульманских странах Африки (Сенегал, Гвинея, Мали, Нигерия, Нигер, Республика Чад). Это приводит к диглоссии генеалогически далеких языков: африканских языков народностей волоф, хауса, фульбе, диола, тукуле, малинке и др., с одной стороны, и литературного арабского — с другой. При этом в неарабских, но исламских странах Африки языковая ситуация носит особо сложный характер: диглоссия культового арабского и местных африканских языков сочетается с многоязычием, которое образуется двумя-тремя местными языками и европейским языком (французским или английским) — в качестве официального государственного языка и языка межэтнических контактов.

Для диглоссии характерна функциональная иерархия языков, похожая на взаимоотношения "высокого" и "обиходного" стилей; при этом ситуации и сферы их употребления достаточно строго разграничены. Вот почему русско-французское двуязычие дворянской аристократии в России конца XVIII — первых десятилетий XIX в., как и сосуществование латыни и народных языков в средневековой Европе; — это не диглоссные ситуации. И французский язык в России, и латынь широко использовались в повседневном неофициальном обиходе. На латыни была сатирическая литература, пародии, анекдоты, т. е., говоря шире, — "разговоры запросто" [72] . Как и "легкие" французские стихи в русском дворянском быту, всё это жанры, невозможные для престижного языка в ситуации диглоссии.

72

"Разговоры запросто" — заглавие знаменитой книги Эразма.

Четкое функциональное распределение языков делает диглоссные ситуации достаточно устойчивыми. Такое двуязычие сохраняется веками. (О диглоссии в связи с конфессиональным фактором см. с. 75–76 .)

Языки межэтнического общения: лингва франка, койне, пиджины

Еще в дописьменные времена контакты разноязычных племен приводили к тому, что наиболее мобильные и интеллектуально активные мужчины овладевали чужим языком и, таким образом, выполняли функции переводчиков. Естественно, что в устном практическом общении чужой язык узнавался далеко не полностью; многое в нем стихийно упрощалось, разноязычные элементы сливались. Новые гибридные формы начинали использоваться в контактах и с другими соседями, в чем-то меняясь под воздействием их языков и меняя эти языки.