Социальное прогнозирование

Бестужев-Лада Игорь Васильевич

Во всех странах плохой работник получает меньше хорошего. И ему постоянно грозит увольнение. А в СССР зарплата зависела толь­ко от должности. А должность – только от хороших или плохих отно­шений с начальством. И – никаких увольнений даже при длитель­ных запоях, прогулах, отъявленной халтуре, старческом маразме. Разве это не кисельные реки и молочные берега даже при 120 р. на двоих?

Вот почему шесть раз пытались «работать как в СССР, а жить как в США». И очень огорчались, что не получается. Теперь пытаемся в седьмой раз…

Трагедия сегодняшней России в том, что на место выжившей из ума «номенклатуры» пришел всевластный высший класс, в кото­ром решающую роль, помимо верхушки открыто уголовной ма­фии, сросшейся с коррумпированной частью госаппарата, игра­ют так называемые компрадоры-торговцы национальным богатством страны, складывающие выручку на тайные счета в зарубежных бан­ках. В «банановых республиках»

это – торговля бананами, кофе, кокой, другими наркотиками. В России – нефтью, газом, металлом, лесом. Подумайте только: сотня олигархов с несколькими милли­онами их прихлебателей получает от продажи нефти и газа пример­но столько же, сколько остальные 144 млн. населения!

Соответственно определяются перспективы развития экономи­ки. Как ни старайся, а через 10—20 лет будешь в Колумбии: 1—2% компрадоров, 8—10% их прихлебателей, засилье мафии и беспрос­ветная нищета остальных 90%.

Заметим также, что Колумбия – послушная игрушка в руках США и транснациональных корпораций, которые умело заботятся о том, чтобы Россия не свернула с «колумбийского пути». Их «аген­тов влияния» у нас хоть отбавляй – до самых известных политичес­ких деятелей включительно.

Можно, конечно, дернуться «влево» и в одночасье покончить с насквозь криминализированной экономикой.

Достаточно вновь призвать к власти коммунистов. Но тогда мгно­венно попадешь из Колумбии в КНДР с тамошним массовым голо­дом и террором. Образно говоря, снова вернешься в 1984 год, отку­да снова дорога либо к 1991-му, либо к 1937-му.

Можно дернуться и «вправо», призвав к власти наших доморо­щенных нацистов. Тогда попадешь в Сараево, точнее, в Косово. И ужасы Гражданской войны 1918– 1921 гг. померкнут в сравнении с новой войной. Тем более что НАТО и прочие супостаты отнюдь не останутся в стороне, помогут стереть русских с лица земли, как сер­бов в Косово.

А нет ли альтернативных путей в будущее? Ведь не одна же Россия пытается выйти из казарменного положения. Чтобы не говорить о Венгрии, Чехии, Словении и других сравнитель­но более развитых странах, давайте вспомним о Словакии – отсталом захолустье Чехословакии, еще весь десяток лет на­зад неотличимой от Закарпатной Украины и вообще от СССР. Словакия и сегодня отстает от Чехии. Но – гораздо меньше, чем мы от Словакии. В чем дело?

Прежде всего, конечно же, дело в политике, в структуре и характере высшего, правящего класса. (Этому мы посвятим следующую лекцию.) Кроме того, Словакии не надо было, в отличие от СССР, тратить на «оборонку» 88 копеек с каждо­го рубля национального дохода. Не надо решать колоссаль­ный сложности проблему ставшего ненужным в прежнем объе­ме военно-промышленного комплекса, составляющего три чет­верти национальной экономики. Мы ее решили хищнически: вместо конверсии на мирные рельсы развалили ВПК и разда­ли задарма оставшиеся жирные куски кучке «новых русских», которые постарались сделать из этих кусков возможно боль­ше миллиардов долларов, переправленных на тайные счета в зарубежных банках. Навести порядок в этой сфере не поздно и сейчас, но это – особая проблема.

Главное же, Словакия, как и все цивилизованные страны, сделала упор на массовое предпринимательство, способное дать рабочие места растущим десяткам процентов трудоспо­собного населения – не только самим предпринимателем, но и их наемным работникам. Однако простым указом-приказом массовое предпринимательство не возродишь. Для этого необходима специальная экономическая политика режима наиболь­шего благоприятствования массовому предпринимателю.

Вновь обратимся к воображению читателя и попросим его представить себе следующую невообразимую ситуацию. Допустим, все до единого американские избиратели в пику бывшему СССР единогласно решили преобразовать США в новый СССР. Все конг­рессмены единогласно утвердили соответствующие поправки к Кон­ституции США, подтвержденные президентом. Частная собствен­ность упраздняется. Все фермеры объединяются в «колхозы» и ста­вятся под контроль вашингтонских чиновников. Все корпорации уп­раздняются и образуют учреждения, работающие по плану и по решениям вашингтонских чиновников. Вместо Штатов образуются союзные республики «Новая Испания», «Новая Африка», «Ирокезия» и пр., причем белых «англоязычных» всюду ставят на положе­ние турок в Германии. Что получится?

Получится СССР № 2, но только ценой нескольких десят­ков миллионов расстрелянных или посаженных в концлагеря и ценой полного расстройства экономики, на развалинах ко­торой со временем вырастет нечто, напоминающее советскую экономику 70-х годов. Нечто подобное происходит сегодня в республиках бывшего СССР – только в обратную сторону: от СССР к США 1930-х годов, а во многом – и к США образ­ца второй половины XIX века.

Разберемся в этом процессе детальнее. Давно известно: что­бы человек начал как следует трудиться,

необходимо какое-то побуждение, стимул. Безразлично, какой: позитивный, в рас­чете на материальное или моральное поощрение либо нега­тивный, из страха перед нежелательными последствиями. По­зитивный «работает» сравнительно слабо, потому что, по рус­ской пословице, из спасибо шубы не сошьешь, богатым тоже вряд ли станешь (для этого нужен, как минимум, обман или удачная игра – биржевая или любая другая азартная, а как норма – преступление). Остается негативный, а позитивно­му отводится роль чисто вспомогательного. Долгие тысячеле­тия человечество решало эту проблему жесткой регламента­цией – ритуализацией труда. За соблюдением ритуалов стро­го следило всесильное в тех условиях общественное мнение окружающих. Оно жестоко карало за малейшее отступление от принятых стереотипов – вплоть до травли, изгнания, линче­вания. Опыт показал, что эффект стократно усиливается, ког­да подкрепляется идеологией, сурово осуждающей леность, недобросовестный труд. Истории известны две наиболее раз­витые идеологии подобного типа: «конфуцианская», породившая «трудоголизм» (по аналогии с «алкоголизмом» – «заболевание трудом», превращение труда в самоцель, в высшую добродетель), современного Китая, Индокитая, Кореи, Японии; «протестантская», породившая такой же «трудоголизм» в странах северо-западной Ев­ропы и Северной Америки. Все остальное на этом фоне выглядит, мягко говоря, чтобы никого не обижать, гораздо менее трудолюбивым. История человечества знает также попытки преодолеть леность и недобросовестность людей принуждением. Но эти попытки не дали желаемых результатов, потому что ответом на принуждение была имитация труда: человек вроде бы работает, а результаты – плачев­ны. Именно на этом обанкротились сначала рабовладельцы, потом феодалы. Но затем было совершено открытие, которое заставило более или менее добросовестно трудиться самых недобросовест­ных. Был открыт, наряду с другими рынками, рынок труда. Предла­гай, как продавец, свои рабочие руки. Может быть, кто-нибудь ку­пит их. Если же покупка оказывается неудачной – от нее просто отказываются, и продавец становится безработным. Предложение всегда и всюду намного превышает спрос. Как уже упоминалось, работы не хватает, как минимум, каждому десятому даже в странах с высокоразвитой экономикой и почти каждому третьему в слаборазвитых странах. Так что приходится, как говорят русские, выкладываться (сами они очень не любят этот глагол) – иначе уйдешь отдыхать без денег. Ничего более эффективного человечество не придумало. И, казалось, не надо придумывать: эффект поистине ко­лоссальный!

Однако нашлись люди, которые вознамерились перекрыть и этот эффект. Вместе со всеми рынками они упразднили и рынок труда. Позитивный и негативный стимулы поменяли местами: первый сделали основным, второй – вспомогатель­ным (максимальная санкция – официальное замечание). Страх перед безработицей тоже упразднили вместе с самой безработи­цей: дали каждому конституционное право на труд и даже больше – рабочее место согласно полученному образованию. Труд объявили «делом чести, доблести и геройства», награждая за него орде­нами и медалями как за подвиги на войне. И были уверены что при таких условиях люди станут большими «трудоголиками», чем китай­цы или японцы.

Они жестоко ошиблись. Люди охотно (поначалу) шли на собрания, где оживленно обсуждали, как лучше работать. Но рабо­тали все хуже. Часто опаздывали или не выходили на работу совсем (зарплата-то все равно гарантирована, сохранение рабочего места – тоже). На работе часами шли перекуры и чаепития: идут как бы по инерции и по сей день, куда ни загляни. А то, что производилось, ужасно по качеству. Пришлось срочно заменять позитивные стиму­лы негативными (хотя лозунги о «доблести и геройстве» оставались в силе до полного краха в 1991 г.), причем в наиболее грубой, прими­тивной форме: страхом перед тюрьмой и расстрелом. Естественно, последовала защитная реакция – самая бессовестная имитация тру­да. Она подписала смертный приговор коммунизму. Так же, как ранее рабовладению и феодализму.

Можно сколько угодно спорить о преимуществах капитализ­ма или социализма. Но факты – упрямая вещь. И они налицо.

Факт № 1. Толпы вполне работоспособных праздношата­ющихся на улицах всех без исключения городов бывшего СССР в рабочее время. И кучки часами блудословящих, где придется, на предприятиях. В Москве на 10 млн. населения таких праздно­шатающихся было не менее 2 млн., из них только половина – пенсионеры, а также свободные от работы или приехавшие в Москву в отпуск, остальные – сбежавшие с места работы или учебы: почти каждый пятый из работающих или учащихся! Можно возразить, что праздношатающихся и блудословящих не меньше в каждом городе мира, начиная с Нью-Йорка. Но там их «подкрепляет» высокая эффективность труда остальных. Ничего подобного нет и быть не может при «социализме».