Социальный интеллект. Новая наука о человеческих отношениях
Шрифт:
Но одна важная часть нашего мозга – часть верхнего пути – в этом кукольном спектакле не задействована. Речь идет о префронтальной коре, в которой находятся исполнительные центры нашего мозга. Именно ей мы обязаны способностью к критическому мышлению и, соответственно, пониманием, что “это просто кино”. Так что сегодня, несмотря на поднимающийся где-то внутри нас страх, мы не убегаем в панике от мчащегося на нас с экрана поезда.
Чем ярче и поразительнее событие, тем больше внимания уделяет ему мозг [52] . Реакцию мозга на виртуальную реальность вроде кино усиливают два фактора: “громкость” воздействия на системы восприятия и нагрузка эмоционально заряженными моментами – когда персонажи, например, кричат или плачут. Поэтому не удивительно, что в фильмах столько насилия – оно изумляет мозг. Даже саму по себе необъятность киноэкрана, из-за которой персонажи разрастаются до чудовищных размеров, мозг воспринимает как сенсорную громогласность [53] .
52
О яркости событий и уделяемом им внимании см. Preston S. D., de Waal F. B. M. Empathy: Its Ultimate and Proximate Bases. Behavioral and Brain Sciences. 2002; 25: 1–20.
53
Наш мозг изначально запрограммирован уделять максимум внимания всему “из ряда вон” предположительно потому, что в дикой природе эмоционально насыщенные сигналы могут сообщать о приближении опасности. А в современном мире они иногда говорят лишь о том, что сегодня идет в кинотеатре.
Но и без того настроение настолько заразно, что мы можем уловить эмоциональное дуновение даже от чего-то столь мимолетного, как проблеск улыбки или неодобрения на лице, либо от чего-то столь скучного, как чтение философских пассажей.
Две незнакомые друг с другом женщины только что посмотрели душераздирающий документальный фильм об ужасных последствиях атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Обе женщины очень взволнованы: их переполняет отвращение, гнев и печаль.
Но когда они начинают обсуждать свои чувства, происходит нечто странное. Одна говорит о своем расстройстве совершенно искренне, тогда как другая подавляет эмоции и притворяется равнодушной. И первая женщина думает, что вторую фильм почему-то совсем не тронул, во всяком случае она кажется слегка рассеянной или отстраненной.
Именно так и должна была, согласно плану, развиваться беседа. Обе женщины были добровольными участницами эксперимента, который проводили ученые Стэнфордского университета. Эксперимент был направлен на выяснение социальных последствий подавления эмоций, и одну из испытуемых попросили скрывать свои чувства [54] . Неудивительно, что эмоционально раскрепощенной женщине их общение показалось странным, и у нее даже возникло ощущение, что вот с таким человеком ей дружить не хотелось бы.
54
Butler E., Egloff B., Wilhelm F. H. et al. The Social Consequences of Expressive Suppression. Emotion. 2003; 1: 48–67.
Та, что вынуждена была скрывать истинные чувства, ощущала себя не в своей тарелке: подавление эмоций держало ее в напряжении, отнимало внимание и силы. И что весьма показательно, по ходу беседы у нее постепенно росло кровяное давление. За сдерживание таких будоражащих чувств приходится расплачиваться физиологически. У этой женщины приложенные эмоциональные усилия обернулись повышением давления.
Но вот что удивительно: у ее собеседницы, выражавшей чувства искренне и открыто, давление тоже стабильно поднималось. Напряжение оказалось не только ощутимым, но и заразным.
Эмоциональная искренность – режим, в котором мозг работает по умолчанию: по нашей нейронной проводке малейшие нюансы настроения достигают мимических мышц, и все наши чувства мгновенно отражаются на лице. Мы проявляем эмоции машинально и бессознательно, потому для подавления их проявления нужны сознательные усилия. Чтобы притворяться – скажем, скрывать страх или гнев, – нам приходится напрягаться, и все равно редко удается на 100 % обмануть окружающих [55] .
55
Сама попытка подавления эмоций порождает навязчивые мысли, которые вторгаются в наш разум, когда мы пытаемся сосредоточиться на чем-то другом или просто расслабиться. Как бы мы ни стремились полностью себя контролировать и подавлять импульсы, это не всегда удается на 100 %. Если мы намеренно пытаемся подавить подлинные чувства – например, скрыть тревогу под маской безмятежности, – они все равно прорываются наружу. Взаимопонимание становится тем глубже, чем свободнее мы выражаем свои чувства. Справедливо и обратное: чем упорнее мы их подавляем и чем эти скрытые чувства сильнее, тем больше воздух пропитывается напряжением – это ощущение знакомо каждому, чей партнер имеет обыкновение скрывать сильные эмоции. О цене, которую приходится платить за сдерживание эмоций, см. Kennedy-Moore E., Watson J. C. How and When Does Emotional Expression Help? Review of General Psychology. 2001; 5: 187–212.
Например, одна знакомая рассказывала мне, что она “так и знала”: человеку, который арендовал ее квартиру, нельзя доверять. И, конечно же, на той неделе, когда она собиралась вновь занять свою жилплощадь, арендатор заявил, что отказывается съезжать. А ей, между прочим, даже некуда было податься. Из-за хитросплетений правил, защищающих права арендаторов, она оставалась бесприютной, пока юрист не отвоевал для нее право жить в собственной квартире. С тем человеком она виделась всего один раз, когда он пришел посмотреть жилье. “Было в нем что-то такое, отчего я сразу поняла: жди от него беды”, – сокрушалась она потом.
“Что-то такое” означает результат работы особой нейронной сети в пределах нижнего и верхнего путей, которую можно назвать системой раннего оповещения об обмане. Эта сеть специализируется на подозрительности и отделена от сети, отвечающей за эмпатию и взаимопонимание. Само ее существование указывает на важность выявления нечестности в человеческих взаимодействиях. Согласно эволюционной теории, способность чувствовать, когда пора проявить подозрительность, столь же существенна для выживания, как и способность к доверию и сотрудничеству.
Этот специфический нейронный радар обнаружили в исследовании, в котором испытуемые под контролем нейровизуализации [56] смотрели на актеров, рассказывающих грустные истории. В зависимости от выражения лица актера у испытуемых активизировались совершенно разные области мозга. Если актер говорил с подобающе печальным видом, то у слушателя активнее работало миндалевидное тело и связанные с ним нейронные сети, отвечающие за грусть. Но если актер рассказывал грустную историю с улыбкой, то есть демонстрировал эмоциональное несоответствие, у испытуемых активизировалась область мозга, отвечающая за бдительность в отношении социальных угроз и противоречивой информации [57] .
56
Под нейровизуализацией понимают получение изображений мозга с помощью особой группы методов. Часть этих методов позволяет визуализировать лишь структуру мозга (например, МРТ и компьютерная томография, КТ), а часть способна наглядно показать и его работу (например, фМРТ и позитронно-эмиссионная томография, ПЭТ). В обсуждаемом Гоулманом исследовании использовали ПЭТ.
57
Нейронный радар подключается к вентромедиальной области префронтальной коры: Decety J., Chaminade T. Neural Correlates of Feeling Sympathy. Neuropsychologia. 2003; 41: 127–138.
Миндалина с маниакальным упорством, в автоматическом режиме сканирует всех вокруг на предмет того, можно ли им доверять: “Стоит ли подходить ближе к этому парню? Не опасен ли он? Можно ли на него положиться?” Пациенты с обширными амигдалярными повреждениями не в состоянии определять, насколько можно верить тому или иному человеку. Когда им показывают фотографию человека, которого обычные испытуемые посчитали очень подозрительным, они дают ему в среднем ту же оценку, что и человеку, который вызвал у контрольной группы максимальное доверие [58] .
58
Об оценке того, насколько человеку можно доверять, см. Adolphs R., Tranel D., Damasio A. R. The Human Amygdala in Social Judgment. Nature. 1998; 393: 410–474.
У нашей системы распознавания не заслуживающих доверия личностей есть два ответвления – верхнее и нижнее [59] . Верхний путь задействуется, когда мы целенаправленно решаем, можно ли доверять человеку. Но миндалина непрерывно проводит собственную оценку, и этот процесс остается вне нашего сознания независимо от того, занято оно решением вопроса о доверии или нет. Своим неустанным трудом нижний путь оберегает нас от опасностей.
59
О нейронной системе доверия см. Winston J. S., Strange B. A., O’Doherty J., Dolan R. J. Automatic and Intentional Brain Responses During Evaluation of Trustworthiness of Faces. Nature Neuroscience. 2002; 3: 277–283. В двух словах она такова: миндалина сканирует каждого встречного и автоматически определяет, насколько он достоин доверия. Если она считает кого-то подозрительным, активизируется правая островковая доля (правый островок), которая посылает импульсы внутренним органам, и в игру вступает область распознавания лиц в веретеновидной извилине. Орбитофронтальная кора реагирует сильнее, если миндалина определяет человека как заслуживающего доверия. Правая верхняя височная борозда, выполняя функции ассоциативной корковой зоны, выносит вердикт, который затем категоризируют эмоциональные системы, включая миндалину и орбитофронтальную кору.