Содержательное единство 1994-2000
Шрифт:
Схема 1.
Вот три петли, которые смыкаются сегодня на горле Ельцина. В этой ситуации атакуемый президент, если он адекватен, должен "прыгнуть", он просто не может не "прыгнуть". При этом совершенно ясно, что если в перспективе самый опасный конкурент для него Лебедь, то наибольшая текущая опасность исходит от вязких маневров номенклатуры. Заостряя, скажу: с точки зрения Ельцина как политика опасно не то, что бюджет могли не принять, а то, что его вот-вот примут (и КАК его примут).
В этом смысле при плохом состоянии здоровья Ельцин находится в удобной ситуации. У него есть выбор хода. Первый: бюджет принимают в четвертом чтении. Вот тут-то болезнь и играет важную роль, болеть надо в точности до принятия бюджета. С момента, когда он принят, можно выйти и сказать: "Какие мерзавцы! Сделали бюджет, при котором страдает народ, в котором гибнет научный комплекс, гибнет экономика, рушится все народное хозяйство! Кто это сделал в мое отсутствие? Без меня? Пользуясь моментом? Ты это сделал? Вон отсюда!" Второй ход: бюджет не принимается. "Кто мешает мне выполнять мою президентскую программу? Кто не может договориться со здоровыми силами в условиях национального согласия?" С этой точки зрения политически ситуацию для Ельцина при всех ее издержках можно считать почти идеальной. "Еще импичат, не дают работать и людям зарплату выплатить! Вот уже лежат чемоданы с деньгами, а они не дают!" И еще важно, что перед этим все оппоненты "засветились".
Ситуация созрела. Но момент, когда Ельцин должен "прыгнуть" на выстроенную против него и набирающую обороты машину, крайне рискованный. Пожалуй, впервые свердловский партаппаратчик выходит на смертельный бой, где шансы быть уничтоженным не меньше 50-ти процентов. И все разговоры типа "элитный консенсус", "тишь-гладь и божья благодать" – разговоры людей, которые ничего не понимают в политике.
А теперь для того, чтобы объяснить формирование такой политической ситуации, вернусь к теме Гайдара. Да, выразителем интересов той номенклатуры, которая после поездок на Запад восторженно говорила словами героя Шукшина – "осюсение, мля", действительно был Гайдар. Но это не означает, что Гайдар сам в наибольшей степени концентрировал данный цинизм. Гайдар не циник. Я даже скажу, что в каком-то смысле это, может быть, трагически разорванная фигура. И Гайдар реализовывал вовсе не собственные писания про государство и эволюцию, и не труды Фридмана или Сакса, а (как вам ни покажется странным) модели братьев Стругацких.
Я не шучу. Что это действительно так – стало окончательно понятно после 93-го года, когда начали писать, что по Белому Дому стрелял десант прогрессоров из космофлота. Прогрессоры двинулись сокрушать этот омерзительный мир, мир сопротивлялся, миру "вклеили" – а он опять сопротивляется. Теория вмешательства, синдром прогрессорства и т.п. – Гайдар в этом был не одинок, это был целый слой, воспитанный в определенной логике, системе ценностей, мировоззренческих установок. Стержень этих представлений и установок был донельзя прост и одновременно достаточно сложен. Попробую его раскрыть.
Утверждение первое: если некий мир, где время остановилось, где произошло выпадение из Истории (т.е. советский мир), оформился, то нужно вернуть этот мир на рельсы истории, спасать любой ценой.
Утверждение второе. Такое возвращение не может быть мягким и постепенным, ибо сопротивление мира слишком велико, а возвращение его в систему исторических координат требует высокой степени задействования внутренних ресурсов самого этого мира. Нельзя возвращать мир чужими руками! "Трудно быть богом"!.. Но надо. Элемент революции обязательно присутствует.
Утверждение третье. Поскольку необходимо вернуть мир на рельсы истории с задействованием внутренних ресурсов самого мира, причем в предельно больших количествах, то надо революционно разрушать имеющееся, а затем предоставить вершить свое дело нормальному ходу истории, т.е. эволюции. Благородные доны, они же "трудные боги", сначала лупят по точкам, мешающим людям нормально жить. А когда они отлупили как следует, сами люди должны заниматься революциями, живым творчеством масс или "невидимой рукой рынка". Но в любом случае должны быть задействованы внутренние ресурсы самой системы.
Не экономические реформаторы вышли на сцену в 92-м году, на сцену вышли прогрессоры, причем сторонники активного вмешательства в этом прогрессорстве. Они были абсолютно заряжены этим и только этим. Всем остальным могло казаться, что они занимаются монетаризмом и регулированием ценовых показателей. А Гайдар если и занимался ценовыми показателями, то лишь постольку, поскольку у Стругацких Странник говорил Максиму: "Думай об инфляции". Вот Гайдар и думал об инфляции. Он совершенно не собирался заниматься такими скучными стихиями "на полном серьезе".
Данную позицию можно восхвалять или ругать, но то и другое не по существу дела. Приведенные три утверждения несовместимы – вот главное! Ибо революционные разрушения требуют и революционного созидания. Разрушение без созидания не создает нового исторического движения. А вот прогрессорство как раз основано на том, что, поскольку созидать ты не имеешь права (ты – чужой, не свой), ты можешь только разрушать. Разрушение же без созидания не создает исторического движения! Оно приводит к социальному регрессу, к движению вспять, конверсии исторического времени! Кстати, у Стругацких это тоже имеется: как мы помним, "серые" приводят "черных". Я не буду выискивать похожих персонажей рядом с Гайдаром, но скажу, что доны рэбы имелись в 92-м году, имеются и сейчас, и если бы им дали волю в конце 92-го или в начале 96-го года, то "черные" давно бы пришли во всей своей красе и орденском величии.
А на указанный тип несовместимости приведенных "базовых утверждений" накладывается еще одно обстоятельство: Гайдар пытался совместить прогрессорство с поклонением Западу. Однако это как раз несоединимо в принципе, т.к. нынешний Запад – это Запад постисторический, он сам о себе говорит, что история в нем кончилась. Редуцировать выпавшую из истории страну (а торжество в СССР застойной номенклатуры, задавившей свободу мысли, вожделеющей западную жрачку, накапливающей социальное время, давало некие основания для разговора о выпадении из истории) к эталонной западной модели, где истории уже нет, и одновременно возвращать ее на рельсы истории – нельзя. Вот тут-то и началась игровая шизофрения Гайдара и все его заскоки и закидоны.
В революции 91-го года участвовали те слои общества, которые хотели сбросить номенклатуру, как устарелый класс, и заменить собой, как опережающей технократией. Это и было бы революцией на деле, революцией без дураков. Это дало бы импульс истории, в том числе и мировой. Это могло бы разбудить постисторический Запад и дать второе дыхание замирающему историческому процессу. Действуя так, Гайдар был бы до конца верен Стругацким в их понимании действительного прогрессорства, т.е. понимании, не лишенном неортодоксального коммунистического начала (хотя бы в начальных произведениях). Но Гайдар был ярым антикоммунистом и предельным западофилом. В этих двух ипостасях он революционным прогрессором быть не мог и поэтому в каком-то смысле стал игрушкой, проводником идей той самой номенклатуры с ее "осюсениями, мля", с которой боролся революционный класс. Гайдар невольно и отчасти сыграл роль провокатора. Ибо для номенклатуры цели процесса выглядели совершенно иначе. И сегодня, когда мы все стоим на перепутье и подводим итоги предшествующего периода, понимание этих целей в особенности необходимо.