Софья Васильевна Ковалевская
Шрифт:
27
евна описала свои детские переживания. Чтобы доставить радость Достоевскому, она старательно разучила трудную для ее возраста Патетическую сонату Бетховена, которую любил Достоевский, и однажды с увлечением сыграла ее для него. Когда она закончила играть, то удивилась окружавшей ее тишине. Оказалось, что Достоевский тем временем объяснялся в любви Анюте «своим страстным порывчатым шепотом» [67, с. 82]. Можно себе представить страдания бедной девочки!
Юность Анны совпала со временем, охарактеризованным В. И. Лениным как период первой революционной ситуации13. Анна испытывала глубокий внутренний перелом, когда господствовавшие в русском обществе идеи шестидесятников-просветителей достигли глухой Витебской губернии.
В
Анюта доставала от Алексея Филипповича журналы «Современник», «Русское слово» — органы революционных демократов и разночинной интеллигенции, «каждая книжка которых считалась событием дня у тогдашней молодежи. Однажды он принес ей даже нумер запрещенного «Колокола»...» Под влиянием разговоров с молодым человеком и чтения доставляемых им книг Анюта развивалась очень быстро и изменялась не по дням, а по часам.
«Она изменилась даже наружно, стала одеваться просто, в черные платья с гладкими воротничками, и волосы стала зачесывать назад, под сетку. О балах и выездах она говорит теперь с пренебрежением. По утрам призывает дворовых ребятишек и учит их читать, а встречая на прогулках деревенских баб, останавливает их и подолгу с ними разговаривает» [67, с. 60].
13 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 26, с. 218—219,
28
Но всего замечательнее то, что у Анюты, ненавидевшей прежде ученье, явилась страсть учиться. Когда Соня была совсем маленькой, ей доставляло большое удовольствие присутствовать на уроках сестры. Она прислушивалась к ним с таким вниманием, что подчас, когда 14-летняя Анюта не знала заданного урока, восьмилетняя Соня подсказывала его ей с торжеством. Это забавляло девочку, но не поколебало преклонения перед старшей сестрой. Теперь же Анюта стала тратить свои карманные деньги да серьезные книги, выписывала целые ящики книг, среди них —с мудреными названиями: «Физиология жизни», «История цивилизации» (см. там же) и т. д.
В одном из писем Елизаветы Федоровны этого периода рассказывается о том, что Анюта целый день проводит в комнате, где изучает Аристотеля и Лейбница и заполняет целые листы выписками и рассуждениями.
Софью Васильевну впоследствии часто называли «нигилисткой», как человека, который примыкал к общественному движению шестидесятых годов.
М. В. Нечкина говорит: «Марксистская историческая наука давно уже раскрыла то высокое положительное общественное содержание, которое вложено в понятие «нигилизм»; он был этапом разночинского, революционно-демократического по своему объективному содержанию движения, возникшим после революционной ситуации 1859— 1861 гг. Возглавленный передовыми публицистами-шести- десятниками, жившими идеями Чернышевского, выразившийся более всего в его ученике Писареве, «нигилизм» получил свое пренебрежительное название от врагов нового, дерзко приняв это название как вызов. Латинское nihil — «ничего» — казалось молодым протестантам подходящим к их боевому общественному характеру. Субъективно нигилисты не хотели ничего принимать от старого мира; они были ниспровергателями старых устоев феодального порядка, шли в бой на весь старый общественный уклад, на дворянскую эстетику, на отжившую мораль привилегированных эксплуататорских классов. «Нигилизм» клянется именем Чернышевского, «нигилист» считает себя его последователем, лишь пошедшим далее по его пути» [100, с. 493].
Звание «нигилистки» будет сопровождать Ковалевскую до конца ее жизни. Конечно, российское начальство понимало слово «нигилистка» совсем иначе. Пример такого своеобразного понимания приводит цензор Никитенко:
29
«Нижегородский губернатор признает нигилистками всех женщин, «носящих круглые шляпы, синие очки, башлыки, скрывающих коротко остриженные волосы и не носящих кринолинов», приказывает забирать их в полицию, где им приказывают скинуть все эти наряды и надеть кринолины, а если не послушаются — высылать их из губернии» [101, с. 581].
Двоюродная сестра Анюты и Сони, Софья Аделунг, оставила воспоминания о сестрах, относящиеся ко времени поездки их с матерью в Швейцарию — в 1866— 1867 гг. Проездом через Германию они останавливались в Штутгарте, в семье Аделунгов.
Когда беседа в кругу семьи и гостей касалась политических вопросов, Анюта также вступала в разговор, «Между ее бровями,— пишет Аделунг,— появлялась глубокая складка, когда она говорила — и как могла она говорить! Она уже впитала в себя политические и социальные идеи... ее душа мечтала о реформах. Ее красивая головка была полна мыслями, почти готовыми проектами и планами. Когда произносилось слово «жандарм», она приходила в ярость, и долго нельзя было с нею ни о чем другом начинать разговор. Обычно она могла часами сидеть спокойно и молчаливо; но когда приходил к ней огонь воодушевления, то она говорила с поразительным красноречием, и слова так и текли из ее уст, в то время как она торопливо ходила взад и вперед по комнате, дрожа от негодования, пылая в священном гневе или погружаясь в глубокую скорбь» [102, с. 402].
Соня Аделунг, ровесница Софы, была тогда совсем далека от социальных проблем. Плохо понимая смысл речей Анны, она «довольствовалась тем, что любовалась своей кузиной... и верила в нее, как в умнейшее, глубоко- мысленнейшее и прекраснейшее существо, которое ей когда-либо приходилось встречать» [102, с. 403]. Аделунг вспоминает также восхищение, с которым она слушала мягкое меццо-сопрано Анюты, в особенности ее исполнение «Казачьей колыбельной» Лермонтова.
Нетрудно дать объяснение настроениям Анюты и, в частности, ее возмущению жандармами. Ведь после не- удавшегося покушения Д. В. Каракозова на Александра II реакция в России усилилась и последовали аресты также среди лиц, не причастных к покушению, но подозреваемых в радикальных взглядах. Несомненно, что среди знакомых Анюты и Сони были пострадавшие. Так,
30
весной 1866 г. был арестован старинный знакомый их семьи П. Л. Лавров. В это. же время был подвергнут заключению В. А. Слепцов, коммуна которого, организованная в 1863 г., «нашумела в летописях эпохи» (см. предисловие К. Чуковского к книге В. А. Слепцова «Трудное время») [103, с. 12].
Софья Васильевна была знакома с В. А. Слепцовым. Неизвестно, когда началось это знакомство, однако несомненно, что видный революционный демократ оказал глубокое влияние на Соню. Об этом можно судить по тому, что в шведском издании «Воспоминаний детства» в качестве ведущих властителей дум русской молодежи того времени Ковалевская, наряду с Добролюбовым и Чернышевским, называет и Слепцова [43]. В сохранившемся отрывке повести С. В. Ковалевской о Чернышевском дается характеристика В. А. Слепцова. Если в 1866 г. сестры Корвин-Круковские еще не были знакомы со Слепцовым, то, несомненно, они слышали о нем.
’ Как раз в годы пребывания сестер за границей в Швейцарии (некоторое время они жили в Монтре) происходили конгрессы I Интернационала: 1-й конгресс — 3^-8 сентября 1866 г. в Женеве, 2-й — со 2. по 8 сентября 1867 г. в Лозанне. В то же время проходил в Швейцарии конгресс Лиги мира и свободы. В газетах того времени деятельность этих конгрессов широко освещалась, а в Швейцарии тогда было много русских эмигрантов. Поэтому следует согласиться с предположением И. С. Книж- ника-Ветрова [104], что Анна Васильевна во время пребывания за границей в эти годы должна была подвергнуться дополнительным влияниям. Более того, можно предположить, что именно здесь у Анюты возникла мысль, перешедшая два года спустя в решение, поохать в Париж и приобщиться к его интенсивной общественной жизни.