Соглядатай (сборник)

Роб-Грийе Ален

Сложившееся положение вещей не давало ему никакой зацепки: в данный момент обед мог с равным успехом уже завершиться или все еще продолжаться. Пустая бутылка стояла рядом с полной (хотя и откупоренной); один из крабов был разодран на бесчисленные, едва узнаваемые кусочки панциря, тогда как второй – нетронутый – как и вначале, лежал на своей щетинистой спине, подогнув угловатые лапы к центру брюшка, где беловатый панцирь образовывал подобие буквы игрек; в кастрюле оставалась еще примерно половина картошки.

Однако никто больше не ел.

В тишине незаметно возобновился мерный рокот волн, которые ударялись о скалы у входа в бухту, – сперва далекий, но вскоре заполнивший всю комнату своим нарастающим грохотом.

Перед окном в лучах света склоненная головка скользнула влево – открыв таким образом вид на четыре квадратных стекла – и снова повернулась в профиль, только на этот раз в другом

направлении: обратив лицо в самый темный угол, а затылок подставив ярким лучам. Прямо над черной тканью у основания шеи появилась длинная, совсем свежая царапина, похожая на те, что остаются на слишком нежной коже от ежевичных колючек. Выступившие на ней крохотные капельки крови, казалось, еще не застыли.

На подножие скалистого обрыва с грохотом обрушилась волна. В ритме сердцебиения Матиас сосчитал до девяти; обрушилась волна. На стеклах можно было увидеть старые следы от водяных капель, стекавших в пыль. Однажды дождливым днем, оставшись в доме один, он провел перед этим окном весь день, рисуя морскую птицу, севшую на один из столбов ограды в конце сада. Эту историю ему часто рассказывали.

Личико с опущенными глазами, заслонив окно, вернулось на прежнее место над суповой тарелкой, усыпанной красно-белыми кусочками «паучьих» лапок.

Где-то вдалеке почти неслышно разбилась волна – а может, это было всего лишь чье-то дыхание – например, коммивояжера.

Он снова увидел движение воды, мерно вздымающейся и бессильно падающей у вертикальной стены мола.

Рядом с собой, в собственной тарелке, он снова увидел все ту же красно-белую груду игл и лезвий. Вода снова залила рисунок, выдолбленный железным кольцом.

Матиас уже был готов совершить все действия и сказать все слова, которые затем автоматически подвели бы его к уходу, – посмотреть на часы, сказать: «Уже так поздно», рывком подняться, извиняясь, что приходится… и т. д. – когда моряк, приняв внезапное решение, протянул правую руку к кастрюле, взял оттуда картофелину и поднес к глазам – даже слишком близко, – как будто хотел рассмотреть ее с вниманием близорукого, – но думая, быть может, о другом. Матиас решил, что тот собирается ее очистить. Ничего подобного. После того как конец большого пальца медленно прошелся по поверхности крупного шишковатого утолщения, а затем еще несколько мгновений прошло в молчаливом созерцании, корнеплод вновь присоединился к остальным на дне сосуда.

– Ну вот, опять начинается – болезнь, – прошептал, обращаясь к самому себе, рыбак.

Предмет предыдущего разговора несомненно был ему более по сердцу, так как он тотчас же к нему вернулся. Он встретил – сказал он – Марию Ледюк, одну из старших сестер, которая поехала «еще разок» на поиски своей сестры Жаклин. Последнюю он назвал разными ругательными словами, самые мягкие из которых варьировались от «адского создания» до «маленького вампира»; распалясь от собственного монолога, он стал кричать, что ноги ее больше не будет в его доме, что он запрещает ей даже подходить к его дому и не советует «этой» пробовать тайно встречаться с нею в иных местах. «Эта» была молодая особа, сидящая перед Матиасом. Она не шевельнулась даже тогда, когда, привстав в гневе со своей скамейки, мужчина перегнулся к ней через стол, как будто собираясь ее ударить.

После того как ярость его немного улеглась, он намеками заговорил о преступлениях – все тех же, – содеянных девочкой, которые в новом исполнении показались коммивояжеру еще более неясными, чем раньше. Вместо точного пересказа какого-либо факта в нем, как обычно, присутствовали лишь весьма путаные намеки на детали психологического или нравственного порядка, тонущие в нескончаемой цепи причин и следствий, в которой действующие лица утрачивали свою ответственность.

…Жюльен, «юнга» из булочной, значит, чуть не утонул на прошлой неделе. Если не в самом событии, то по крайней мере в рассказе моряка об этом кроме Жаклин Ледюк оказались замешанными многие люди; в частности, там был молодой рыбак, отзывавшийся на имя «малыш Луи», а также его невеста – точнее, его «бывшая невеста», поскольку теперь она отказалась выходить за него замуж. Луи только что исполнилось двадцать, Жюльен был моложе его на два года. В воскресенье вечером между ними разгорелся спор…

Но Матиас не мог определить, в какой мере девочка являлась предметом этого спора и шла ли в конечном счете речь о попытке убийства или самоубийства, или просто о несчастном случае. Впрочем, роль невесты не ограничивалась окончательным разрывом (который, возможно, был всего лишь угрозой разрыва); что же касается старшего товарища, который передал подмастерью булочника слова его предполагаемого соперника – немного, по-видимому, их исказив…

Матиас подумал, что в

основном моряк упрекает молодых людей в том, что они не договорились утопить девочку. Боясь, что его заподозрят в увиливании от обсуждения Виолеттиных злодеяний и необходимости ее наказания, коммивояжер уже не осмеливался выказать желание уйти. Он даже счел, что уместнее будет принять в разговоре активное участие. Когда хозяин начал расхваливать «эту несчастную мадам Ледюк», ему захотелось рассказать о своем утреннем визите к матери трех девочек; а поскольку он не помнил никаких подробностей относительно будущей свадьбы двух старших дочерей, пришлось импровизировать. Затем он упомянул о своей дружбе с их дядей Жозефом, который работает в городе в пароходной компании. Поведав об их недавнем разговоре на пристани, дальше он, естественно, начал описывать весь свой день целиком. Чтобы успеть на пароход – говорил Матиас – он встал очень рано, потому что весь долгий путь от дома до порта ему приходилось проделать пешком. Он шел быстрым шагом, не останавливаясь. На пристань он пришел немного раньше и воспользовался временем, остававшимся до отплытия, чтобы продать первую пару часов одному матросу с торгового судна. По прибытии на остров ему везло меньше – по крайней мере, сначала. Но в общем он не мог пожаловаться на проведенное им утро – разумеется, благодаря тому, что он тщательно, в мельчайших деталях подготавливал свои поездки. Согласно плану, составленному накануне, он начал с домов в порту; затем, взяв напрокат хороший велосипед, он поехал в направлении Черных Скал, останавливаясь у каждого дома и даже несколько раз отклоняясь от главной дороги, чтобы заехать в каждый из отдельно стоящих домов, если они того стоили. Таким образом на ферме Мареков он продал одну из лучших своих моделей. Все эти переезды отняли у него незначительное время, потому что взятый напрокат велосипед шел прекрасно, ехать на нем было настоящим удовольствием. Сами сделки порой совершались с удивительной быстротой: качество его товара настолько всех привлекало, что стоило ему только открыть чемодан (щелкнуть замком, откинуть крышку и т. д.)… Несколько минут – и все готово. Так, например, было в случае с супругами, которые живут у самой дороги, прямо перед въездом в деревню, у большого маяка. Чуть подальше, в деревенской забегаловке, не успел коммивояжер продать последнюю пару часов, как встретился с другом детства по имени Жан Робен, который сразу же пригласил его разделить с ним трапезу.

Так Матиас пришел вслед за ним к небольшому домику, расположенному немного в стороне от населенного пункта, прямо на берегу моря, в глубине маленькой бухты. Они сразу же сели за стол, не переставая делиться общими воспоминаниями о прошлом и обсуждать изменения – впрочем, немногочисленные, – которые с тех пор произошли в этих краях. После обеда коммивояжер с блеском продемонстрировал свою коллекцию наручных часов, не задерживаясь, однако, сверх меры, поскольку должен был, согласно установленному плану, продолжить свой путь, чтобы вернуться в порт до отплытия парохода – в шестнадцать пятнадцать.

Сначала он завершил систематическое исследование рынка в деревне на Черных Скалах, где ему удалось продать еще несколько пар часов – три из которых купила одна семья – та, что держала бакалейную лавку. Он также разыскал двух рыбаков, с которыми встретился час назад в забегаловке. Один из них купил часы.

Выйдя за пределы деревни, дорога тянулась в восточном направлении вдоль берега, проходя, однако, на некотором удалении от края обрыва, через обдуваемые ветрами холмистые луга, лишенные растительности и домов. Вследствие волнистого рельефа поверхности океан чаще всего был скрыт от взглядов. Матиас ехал быстро, так как ветер скорее подталкивал его, чем мешал. Небо было полностью покрыто тучами. Не холодно и не жарко.

На дороге, не такой широкой и ухоженной, как та, что вела от поселка к маяку, тем не менее было неплохое щебневое покрытие – во всяком случае, довольно удобное для велосипеда. Находясь в этой почти безлюдной части острова – и вдали от больших проезжих магистралей, – она, должно быть, никогда не знала интенсивного движения. Очертания ее в целом напоминали большую дугу, которая доходила почти до самой оконечности мыса, а затем поворачивала обратно к центру. Только на этом последнем участке, начинающемся с прибрежных деревень, которые раскинулись к юго-востоку от поселка, время от времени можно было встретить повозку или старый автомобиль. А на самом безлюдном ее отрезке, со стороны мыса, движение было настолько слабым, что на края дороги местами уже начинали наползать бляшки приземистой растительности, в то время как в других местах, там, где колеса прорезали колею, скапливались кучи песка и пыли, нанесенные ветром. На поверхности дороги не было ни раздавленных жаб, ни раздавленных лягушек.