Соглядатай (сборник)
Шрифт:
Позади них в круглом отверстии, проделанном в горизонтальной поверхности, виднелись желтые и короткие языки пламени, которые стелились понизу и не поднимались выше пределов этого отверстия. Источником их был очаг прислоненной к дальней стене большой печи, с которой была снята одна из двух чугунных конфорок.
Матиас обогнул большой стол, чтобы подойти к людям; но никто даже не сделал попытки его представить или произнести какие-нибудь другие слова. На лице хозяина, с которого спало все его возбуждение, теперь отражалась суровость, а в щелках прищуренных глаз сквозили беспокойство или ярость. Должно быть, пока коммивояжер стоял отвернувшись, что-то
Они молча сели за стол. Оказалось, что из приборов на нем были только две глубокие тарелки, поставленные прямо на голое дерево, два стакана и средних размеров молоток. Двое мужчин сели лицом к окну по обоим концам длинной скамьи, протянувшейся вдоль стола по всей его длине. С помощью штопора из складного ножа моряк откупорил одну за другой обе литровые бутылки с красным вином. Женщина прибавила стакан и тарелку для Матиаса; затем принесла полную кастрюлю вареной картошки и, наконец, двух неразделанных вареных крабов-«пауков», которых она даже не потрудилась выложить на блюдо. Потом она села на табурет напротив коммивояжера – то есть между ним и окном, в лучах света.
Матиас попытался посмотреть сквозь оконные стекла. Моряк налил вина. Два краба лежали перед ними рядом на спинах, подняв кверху свои угловатые, подогнутые внутрь лапы. Рассматривая простое ситцевое платьице, в которое была одета сидящая напротив особа, Матиас вспомнил, что ему очень жарко. Он освободился от теплой куртки, бросив ее на ящик позади скамейки, и расстегнул пиджак. Теперь он жалел, что дал привести себя в эту лачугу, где он чувствовал себя чужаком, незваным гостем, который вызывал недоверие; кроме того, его присутствие здесь не оправдывалось, как он мог догадаться, никакой надеждой на сделку.
Его сотрапезники начали не торопясь очищать картофелины ногтями. Коммивояжер протянул руку к кастрюле и последовал их примеру.
Вдруг рыбак расхохотался, это было так неожиданно, что Матиас вздрогнул; он перевел взгляд с черного платья на внезапно просветлевшее лицо своего соседа. У того стакан снова был пуст. Матиас отпил немного из своего.
– Однако забавно! – сказал рыбак.
Коммивояжер задумался, стоит ли отвечать. Он рассудил, что удобнее будет погрузиться в работу, которую ему облегчала необычайная длина ногтей. Он посмотрел на тонкое, облегающее черное платье и на блики света у основания шеи.
– Когда я думаю, – сказал рыбак, – что мы сидим здесь вдвоем и спокойно чистим картошку…
Он засмеялся, не закончив фразы. Указав подбородком на крабов, он осведомился:
– Крючников любишь?
Матиас ответил утвердительно, затем сам задал себе тот же вопрос и сделал вывод, что солгал. Тем не менее запах не был ему неприятен. Моряк схватил одного из крабов и по очереди оторвал ему лапы; большим лезвием своего ножа он распорол в двух местах брюшко, затем точным и сильным движением отделил тело от панциря; держа в левой руке панцирь, а в правой – тело, он на миг задержался, чтобы рассмотреть мясистую часть.
– Опять скажут, что здесь ничего нет!
За этим восклицанием последовали несколько ругательств в адрес оптовиков, а в заключение он, очевидно как обычно, пожаловался на слишком низкие цены на краба-«паука». Одновременно с этим он взял молоток и короткими сухими ударами прямо на деревянном столе между своей тарелкой и тарелкой коммивояжера начал разбивать лапы.
Когда он возился с одним трудным суставом, оттуда брызнули капли жидкости, которые попали девушке на щеку.
Моряк продолжал свой монолог, поочередно рассказывая о том, что жизнь для островитян становится все труднее, что деревня на Черных Скалах растет, что теперь на большей части острова проведено электричество и что сам он выступил против общины, когда речь зашла о том, чтобы провести ток к нему в дом; о «славной жизни», которую они «с малышкой» ведут в своем уголке скалистого берега среди ловушек и сетей. Таким образом, в процессе разговора у Матиаса не возникало никаких проблем, поскольку рыбак никогда не требовал ответа, даже если ему случалось произнести какое-нибудь вопросительное предложение; в этом случае собеседнику достаточно было выждать паузу в несколько секунд, и монолог возобновлялся как ни в чем не бывало.
По всей видимости, моряк предпочитал придерживаться общих тем, не вдаваясь в личные истории. Он ни разу не упомянул ни о том времени, когда они были знакомы с Матиасом, ни о дружбе, которая связывала их в тот неустановленный период, границы и продолжительность которого коммивояжер тщетно пытался определить. Порой рыбак начинал говорить с ним как с собственным братом, а потом тут же обращался к нему как к заезжему гостю, которого видит впервые. Уменьшительное «Матт», которое он употреблял в порыве дружеских чувств, ничего не проясняло, так как никто до сих пор – если ему не изменяла память – не называл его таким образом.
Не было не только подробностей, касающихся дат или продолжительности событий, но и точных сведений относительно мест и обстоятельств. По мнению Матиаса, все это – по разным причинам – никак не могло происходить на острове, разве что в ранней юности. Однако о своей юности моряк тоже не рассказывал. Зато он долго распространялся по поводу новой системы линз, которая с осени была установлена на маяке и обладала доселе недосягаемой оптической мощью, способной проникать сквозь самые густые туманы. Он начал объяснять, как она работает; но, несмотря на некоторые технические термины, его описание приборов изначально было настолько смутным, что коммивояжер даже не стал вникать дальше. Ему показалось, что хозяин повторяет услышанные где-то слова, смысла которых не понимает, довольствуясь пересказом главного, наобум приправленного его собственными – чересчур туманными и совершенно бесформенными – измышлениями. Большинство фраз он сопровождал быстрыми, размашистыми и замысловатыми движениями, которые, казалось, имели весьма отдаленное отношение к тексту. Так что различные части одной из толстых клешней описывали над столом траектории, среди которых преобладали круги, спирали, завитки, восьмерки; поскольку их панцири были разбиты, от клешней отлетали и падали вокруг мелкие кусочки. От крабов и речей у моряка пересыхало во рту, и он часто прерывался, чтобы наполнить свой стакан.
В стакане же молодой женщины, напротив, уровень жидкости не претерпевал никаких изменений. Она ничего не говорила и едва притрагивалась к пище. Из соображений чистоты – быть может, в честь гостя – после каждого кусочка она старательно обсасывала пальцы. Округлив рот, она вытягивала губы и несколько раз проводила по ним пальцем от основания к кончику. Чтобы лучше видеть, что она делает, девушка поворачивалась при этом вполоборота к окну.
– На берегу от него светло, как днем, – в заключение заявил рыбак.