Соглядатай (сборник)
Шрифт:
Он встретился взглядом с хозяйкой, которая, не переставая молоть, тайком его разглядывала, пока сам он, отвернувшись, смотрел назад. Он опустил глаза, уставившись на свой стакан, словно ничего не заметил. Двое рабочих слева от него смотрели прямо перед собой, в сторону бутылок, рядами стоящих на полках.
– Это случайно не вы коммивояжер, который продает наручные часы? – вдруг спокойным голосом спросила женщина.
Он поднял голову. Она по-прежнему вращала ручку кофемолки, не переставая при этом разглядывать его, как ему показалось, доброжелательно.
– Да, это я, – ответил Матиас – Значит, вас предупредили, что к вам собирается зайти коммивояжер? Быстро же распространяются новости в здешних местах!
– Мария, одна из дочек Ледюков, заходила сюда прямо перед вами. Она искала свою сестру, самую
– Конечно же, я заходил к мадам Ледюк. Ее брат Жозеф, который работает в пароходной компании, мой приятель. Но ее дочек я сегодня не видел, ни одной. Мне не говорили, что малышка у вас.
– Здесь ее тоже не было. Мать отправила ее к скалистому обрыву, чтобы она выпасла тех четырех или пять овец, которые у них есть. А она опять удрала. Вечно она бегает где не надо, вляпывается во всякие истории.
– А сюда ее посылают пасти овец?
– Нет, что вы; она пасет их там, у поворота на втором километре. Мария пошла сказать, чтобы она пораньше возвращалась, но там никого не было: только овцы, которых эта девчонка привязала к колышкам в какой-то ложбине.
Матиас покачал головой, не зная, как поступить – отшутиться или посочувствовать. Хозяйка не принимала все это близко к сердцу, но и не иронизировала по этому поводу; внешне она сохраняла полную нейтральность – уверенная в своих словах, которым в то же время она не придавала большого значения, – с неопределенно-профессиональной улыбкой на губах, с какой она могла бы говорить о превратностях погоды.
– Похоже, с ней не так-то просто сладить, – сказал коммивояжер.
– Сущий дьявол! Чтобы узнать, не видел ли ее кто, сестра на велосипеде даже сюда приехала. Если она не приведет ее домой, будет скандал.
– С детьми столько горя, – сказал коммивояжер.
Чтобы перекричать шум кофемолки, и ему, и ей приходилось говорить очень громко. В паузах между предложениями все снова перекрывал треск перемалываемых зерен. Мария, направляясь в деревню на Черных Скалах, наверное, проехала по дороге, пока Матиас был у тех супругов с усталыми лицами. Перед этим она явно не поехала той же тропой, что и Матиас, а наверняка свернула с шоссе, выбрав более короткий путь, который начинался еще до поворота, пересекла холмистые луга и добралась до места над скалистым обрывом, где паслись овцы. Девушке, конечно же, потребовалось некоторое время на то, чтобы проехать от дороги до обрыва и обратно, а также на недолгие поиски на месте. Это заняло гораздо больше времени, чем те несколько минут, которыми коммивояжер воспользовался, чтобы продать одну-единственную пару часов в том единственном доме, куда он заходил между поворотом на ферму Мареков и деревней. Дистанция же между поворотом и упомянутым домом никак не могла представлять эту разницу: помимо того, что это расстояние не превышало пятисот-шестисот метров, оно к тому же принадлежало общему – для нее и для него – участку пути.
Таким образом, Мария уже ехала в сторону скалистого обрыва, прежде чем он сел на свой велосипед. Следовательно, если бы она ехала по той тропинке, которая начиналась напротив проселочной дороги, ведущей к Марекам, то застала бы коммивояжера посреди шоссе беседующим со старушкой – или же рассматривающим цепь велосипеда, облака, мертвую жабу, – потому что место, где он так долго стоял, хорошо просматривалось с перекрестка, поскольку находилось от него, так сказать, в двух шагах. (Та же самая гипотеза – в соответствии с которой девушка ехала к обрыву той же тропинкой, что и Матиас, – была не слишком подходящей и в том случае, если бы девушка проехала до того, как он остановился, потому что тогда она повстречалась бы с коммивояжером прямо на ней.)
Значит, она приехала другой дорогой. Но почему она рассказала о Матиасе хозяйке кафе? Благодаря волнистости холмистых лугов она вряд ли могла – она не могла – не могла – не могла увидеть со своей тропинки его тропинку, когда она ехала туда, а он возвращался обратно. Она наверняка совсем немного разминулась с ним в той укромной ложбинке, где паслись овечки. После того как девушка быстро осмотрела окрестности, позвала несколько раз и несколько секунд постояла в нерешительности, она выехала обратно на шоссе – на этот раз, вероятно, тем же путем, что и он сам (единственным путем, который
Оставив без внимания во время своих недавних логических рассуждений эту последнюю возможность, Матиас на миг испугался, что ему придется начать все построения заново. Но все же решил, что даже если бы невероятным образом этот короткий путь существовал, этого было бы недостаточно, чтобы повлиять на его выводы, – хотя это несомненно расстроило бы его умозаключения.
– Я зашел сюда сразу, – сказал он, – как только приехал в деревню. Если Мария заходила к вам прямо передо мной, значит, она меня обогнала, хотя я ее не видел – в тот момент я был у клиентов: в небольшом домике у дороги, единственном доме между деревней и поворотом дороги, поворотом на втором километре. До этой остановки я заходил навестить моих старых друзей, Мареков, – там я долгое время прождал во дворе фермы: никого не было дома, а я не мог уехать, не поздоровавшись с ними, не узнав, как здоровье семейства, не поболтав немного об общих знакомых. Знаете, я ведь родился на острове. Робер Марек – приятель моего детства. Сегодня утром он отлучался в поселок. Его мать – еще бодрая старушка – ходила за покупками сюда, в Черные Скалы. Может быть, вы ее видели? К счастью, я повстречался с ней, когда она шла обратно, как раз на перекрестке – я имею в виду, на развилке, – но ведь это перекресток, потому что дорога на ферму пересекает шоссе, а потом с другой стороны ее продолжает тропинка, которая идет через холмистые луга. Если Мария проехала по ней, то, скорее всего, это было, пока я дожидался на ферме. Вы ведь сами сказали, что надо ехать по дороге за поворот, чтобы попасть к обрыву – в то место над обрывом, – в ложбину, где она оставляла пастись своих овец?
Лучше уж не продолжать. Все эти подробности относительно точного времени и маршрута, которые он описывал сам и о которых спрашивал других, были ненужными, подозрительными и, еще того хуже, – путаными. К тому же толстушка ни разу не обмолвилась, будто Мария проехала через поворот на втором километре, она только сказала, что овечки Ледюков паслись «за поворотом» – выражение весьма неоднозначное, поскольку неизвестно, имела ли она в виду это «за» относительно деревни, где находилась сама, или же относительно поселка, где находился дом Ледюков.
Хозяйка не ответила на заданный ей вопрос. Она уже не смотрела на коммивояжера. Он подумал, что кричал недостаточно громко и она не расслышала его из-за шума кофемолки. Матиас не стал настаивать и сделал вид, будто допивает остатки вина из стакана. Он даже засомневался, что сказал все это вслух.
Это его обрадовало: раз уж изложение подробностей его алиби перед столь невнимательной публикой не имело никакого эффекта, было бы только опасно пытаться таким образом фальсифицировать факты, касающиеся сестры, которая наверняка прекрасно помнила свой истинный маршрут. Было доказано, что она подъехала к обрыву другим – более коротким – путем, чем это сделал Матиас; о существовании короткого пути хозяйка, должно быть, знала. В таком случае было глупо упоминать, что девушка якобы проезжала через перекресток.
Тут коммивояжер вспомнил, что толстушка сказала не «за поворотом», а что-то вроде «у поворота» – не означающее ничего определенного – или даже вообще лишенное смысла. Так что у него еще оставалась возможность… Ему потребовалось некоторое усилие мысли, чтобы ясно осознать, что и здесь тоже любая попытка подмены была бы напрасна: место, где на привязи паслись овцы, было строго определено и не вызывало решительно никаких сомнений. Может быть, они всегда паслись именно там, а Мария часто туда наведывалась. Во всяком случае, даже сегодня она могла не торопясь осмотреть это место. Больше того: оставшиеся там овцы являли собой самый неопровержимый из фактов. Впрочем, эту ложбинку над обрывом Матиас знал не хуже любого другого. Ясно, что ему не удастся изменить ее местоположение, притворившись, будто он неправильно истолковал заявление какого-нибудь косвенного свидетеля.