Согрей мое сердце
Шрифт:
– Слушай и запоминай, а лучше записывай: если хочешь вернуться в Академию живым, не испытывай мое терпение. Я не Мороз. У меня самоконтроль тесно связан с настроением, которое ты весь день портишь!
Пантин еще раз провел рукой по шее, хмыкнул и навис надо мной, упираясь руками в стол по обеим сторонам от меня.
– Справедливо двустороннее соглашение, – этот уверенный и даже командный тон уже слышала в лесу перед встречей с вендиго. – Ты сдаешься, и победа в споре остается за мной, просишь прощения… на коленях, –
От печки здесь так жарко, уф. Откройте окно! Явно же перетопили.
– И мы мирно сосуществуем до окончания практики, – закончил он.
Волнительное положение. Его губы непозволительно близко, взгляд, читающий каждую эмоцию, голос, пробирающий до дрожи… Но и мне не восемнадцать лет, чтобы повестись на все эти атрибуты.
– Я тебе сейчас коленом по бубенцам врежу, Казанова недоделанный.
Довольная ухмылка расцвела на губах. Он ждал такой реакции?
– Значит игра продолжается, – заключил и выпрямился – дед Феодор вернулся.
– Эх, молодежь… Идите, укладывайтесь, – он пошаркал тапками по полу мимо нас к печке.
Наградила студента уничижительным взглядом и спокойно, гордо и уверенно вошла в соседнюю комнату.
Не поняла.
Здесь одна кровать. А…
– М-м… – протянул Пантин над ухом, – Мне начинает нравиться моя практика. Надеюсь, тебе есть, чему меня научить?
С…с…сту-ужа…
– Не обольщайся, поспишь не полу. Не замерзнешь, – тон, как и положено, холодный, даже ледяной.
Подозрительно долго он молчит. Старается придумать фразу позабористей?
Нет, он совсем потерял и стыд, и совесть. Хотя их у него и не было никогда.
Он перед моим носом упал на кровать, растянулся по-хозяйски. И глазки закрыл, для полноты картины.
– Меня старушки не привлекают, – он обнял подушку, лежа на животе. – А на полу спать у меня спина заболит. Между старушкой на кровати и жестким полом я выберу первое. Придется потерпеть твой храп и слюни, но я же на практике. Заодно подготовлюсь к старости. Она когда-нибудь и меня настигнет.
Он бормотал, бормотал, а я все слушала, слушала и не поняла – за какой стужей я его терплю? Я Метель, терплю оскорбления от мелкого заморыша? У которого только вчера на губах молоко обсохло, а сегодня он уже норовит ущипнуть за зад.
То есть мало того, что, оказывается, храплю и слюни пускаю – а я не делаю ни того, ни другого, – мне придется делить с ним спальное место?
А действительно ли придется?
Магией подняла засранца в воздух, можно сказать бережно – вместе с подушкой. Не жалко, вторая есть. И опустила на пол рядом с кроватью.
Глаз не открыл, с криком возмущения не вскинулся. Зато на губах появилась ухмылка.
Что в лоб, что по лбу. Ему одинаково!
Перешагнула через студента и улеглась на кровать по диагонали в позе звезды. Чтоб никаким боком не смог пристроиться на моем спальном месте.
Нет, на животе лучше. Подмяла под себя подушку и настроение как-то само улучшилось. Мягкая горизонтальная поверхность и ничего больше не надо.
И никого в том числе!
– Ты охренел, Пантин?! – заорала и умолкла.
Мы все-таки не одни в доме.
Не отреагировать тоже не смогла, этот в конец утративший связь с реальностью будущий покойник улегся на меня сверху! Сверху! Повторил мою позу, руки запустил под подушку, повторяя сгибы. Ладони накрыли кисти сверху, а пальцы по-свойски скользнули между моими и сжались. Не сильно, но демонстративно. Мол, смотри, кто здесь хозяин положения.
Убью. Гада.
– Итак, – низким глубоким голосом выдохнул в ухо, то ли случайно, то ли намеренно мазнув по чувствительной коже губами.
Признаю частичное поражение. Телу очень нравится происходящее. Оно все превратилось в один натянутый канат, улавливающий малейшие движения. А моей гордости вообще не нравится. Категорически. И конкретно для Пантина это – очень плохо.
– Госпожа, – легкая насмешка, смешанная с таким голосом, учитывая слово…
М-да… низ живота затянуло судорогой. Судорожным вздохом прощания с моей адекватностью.
Я ведь точно его убью. И даже не специально. Когда я начинаю выходить из себя, я не контролирую свою силу.
Да, это позорно за столько веков не научиться ей управлять, но… ничего не могу с собой поделать.
– Я не люблю спать на полу, – продолжил Пантин взрывать предательское тело.
Это шоколадный батончик упирается мне в бедра? Он припас сладкое и не поделился со мной за кружкой чая?
– Мне плевать, – голос выдал.
Что за возбужденная хрипотца на грани шепота?
Хочется выругаться отборным русским.
Ненавижу. С…с…студентов.
Тихий, пробирающий до мурашек и сальто всех нервных окончаний смех окончательно выбил из колеи.
– Так плевать, что готова кончить просто от, что я лежу на тебе и ничего, – его пальцы сильнее надавили на нежную и слишком чувствительную кожу ладоней, а зубы слегка прикусили мочку уха, – совершенно ничего не делаю.
Сцепила зубы, чтобы наглядно не продемонстрировать, как на меня действует его "ничего не деланье".
Он был чертовски прав – мужчины в том самом смысле у меня не было давно. Очень давно. Настолько, что я действительно, похоже, уже растеклась лужей.
– Убью, – выдохнула с придыханием.
Да-а… впечатляющая угроза. В ней скорее слышится "залюблю до смерти", чем то, что я имела в виду.
– Злая, – промурчал с…с…студент и провел носом по шее, жадно втягивая запах и точно издеваясь надо мной.
У меня между ног пожар последней стадии опасности, чтоб тебя черти так в котле варили, Пантин!