Сохраняйте спокойствие!
Шрифт:
— Статья про «Наследие предков» — это же твои детишки, Жора? Зачем ты их сюда засунул?
— Да просто так. Надо людям помочь на старте, научный вопрос высокой важности, можно сказать.
— Какой еще научный вопрос? Хорош заливать.
— Кто заливает? Андрей, просто ты в струе новых тенденций. Есть такой аспирант в Туле, так он сейчас на самом пике, прокачивает новое направление в истории.
— Новое направление в истории? Ты сам себя слышишь? В истории априори не может быть ничего нового. — Начальник яростно зашуршал газетой, заставляя бумагу передавать его недовольство собеседникам.
— Расскажи это Корчагину, он не согласится. Для него теперь история есть изменчивое явление типа погоды.
— Товарищи, на самом деле история никогда не была точной наукой. — Не удержался Михаил. — Есть даже высказывание такое. Будет. «История — продажная девка капитала».
— Это как?
— Исторические факты никогда не фиксируются безотносительно выгоды сильных мира сего. А иногда они напрочь переписываются. Скорее даже всегда, чем иногда. Кто победил, кто проиграл, кто герой страны, кто сатрап и тиран… Но я так понимаю, что ваш аспирант не этим занимается? Кто бы ему дал такое говорить вслух.
— Тебе же это разрешили сказать. Но да, ты прав. Пинк занимается практической историей. Он считает, что чем вести пустые дебаты по поводу спорных моментов, надо практически проверять всё, что поддаётся проверке. Мог ли английский лук пробить кирасу? Правда ли, что в кольчуге можно плавать? Сколько можно продержаться под водой, дыша через соломинку. Короче, все мифы или устоявшиеся «как бы факты», которые сейчас можно технически проверить, надо проверять. У него там целая лаборатория наклевывается.
— И что дальше?
— А дальше мы эту лабораторию официально сунем в Замок. И пусть реконструкторы фиговы ваяют не всякую хрень себе на потеху, а ту же хрень, но на благо науки.
— Вот ты махинатор, — Андрей подозрительно смотрел на подчиненного.
— Чего я махинатор сразу?
— У тебя всегда один ход преследует несколько целей. Тебе в шахматы играть надо.
— Нет уж, шахматы — это скучно и вредно для здоровья. Скакать с мечом по ристалищу куда как веселее.
— Ха! И полезнее. Лишние пальцы отпадут как осенние листья, а по весне вырастут новые, изумрудно-зеленые и нежные. — Похоже, в КГБ каждый первый поэт, раз и старший такие эпитеты задвигает.
— Товарищи, мы отвлеклись от обсуждения макета. Я предлагаю согласовать обе газеты чохом.
А вдруг прокатит, подумал Корчагин, ему не хотелось опять переделывать выпуски. А еще сильнее не хотелось, чтоб прямо с самых первых номеров по его детищу топтался «кованый сапог кровавой гэбни». Само понимание того, что он на коротком поводке, а еще больше тот факт, что пасти будут всегда, оба момента были как занозы в сердце.
— А я что?! Я вам не редактор, не цензор. А у вас вообще в редколлегии есть цензура?
— Нет, конечно. Да и нигде нет. Только корректура и главред.
— Вот и думайте сами. Обосрётесь на взлёте, останетесь без рупора молодёжи. Тогда никто вам не виноват. А больше ко мне с этими вашими макетами не приходите. Почитаю готовый номер, наверху сделают выводы. Если что, спросят с виновных за разбазаривание народных денег. Это и тебя касается, Жорж. А с самых тупых спросят за идеологическую диверсию.
— С тебя, Михаил, если ты не догадался. — Милославский прямо сиял от удовольствия. Чего радуется, что Корчагину сделали строгое внушение, или тому, что газета пошла на взлет?
— Хорошо, передаю макет в «Молодую гвардию», — складывая листы, Дмитрий заметил, что у него немножко трясутся руки. — Реализация через издательство?
— Конечно! Или вы хотели сами на перекрестках торговать?
— Андрюха! Ты гений!
— Чего это?
— Нет, понятно, что основной тираж через киоски пойдет в розницу. Но вот предложенный тобой вариант с торговлей с рук, как до революции, как в кино… это же такой рекламный ход! Да все студенты журфака в очередь выстроятся, чтобы поучаствовать. Будут стоять как миленькие и по пятаку продавать их газету.
Чёрт возьми, а прав Милославский! Ему бы в службе маркетинга работать в какой-нибудь крупной компании. Шикарно получится, такой резонанс будет.
— Ничего не выйдет. — Долгов был суров и непреклонен. — Их всех повяжут. Вернее, задержат, газеты конфискуют. Милиция такой рекламный ход не оценит.
— Чего проще. Просто предупредить горотделы, что акция согласована с ЦК ВЛКСМ, вопрос решен.
— Всё равно кто-то протупит, как ты выражаешься. Этот не услышал, тот недопонял, а кто-то не был на разводе по уважительной причине. Начнут доставлять.
— И хорошо. — На Корчагина посмотрели как на придурка, но он продолжил, — Раз уж пошел разговор про рекламу и продвижение бренда… Простите, про раскрутку новой газеты, то эти задержания тоже станут информационным поводом. То есть бесплатной рекламой нам. Студентов отпустят, а слух про скандальную молодёжную газету пойдет еще шире.
— Вы все в своём будущем такие сдвинутые?
— Да нет, Андрей, просто они циники. Тот, кто своими глазами видел падение огромной империи, больше ничему не верит.
Жорж сказал это так, словно тоже прочувствовал на своей шуре нечто подобное. «Да нет, приятель, тебе только кажется, что ты нас понимаешь. Придёт время, сам осознаешь. А пока порхай бабочкой, играй в неуязвимость» — подумал Корчагин-Лихарев. Он осознал, что старше этих двух не только по фактическому возрасту и опыту, а морально, как переживший революцию. Этим двум никогда не понять, что чувствует, что умеет демон в теле студента.
Глава 20
В Кейптаунском порту