Соки земли
Шрифт:
– Она была такая же, как я. Тогда я свернула ей лицо на сторону.
Исаак покачал головой.
– Она сразу и померла, – продолжала Ингер и зарыдала.
Исаак помолчал:
– Ну, ну, теперь поздно плакать, – сказал он.
– У нее были темные волосики на затылке, – всхлипывала Ингер.
На этом все опять и кончилось.
И опять пошли дни. Ингер не арестовали, начальство отнеслось к ней милостиво, ленсман Гейердаль допрашивал ее, как стал бы допрашивать всякого другого, и только сказал:
– Печально, что такие вещи могут случаться! Когда Ингер спросила, кто на нее донес, ленсман ответил, что
Ингер вспомнила что, рассказывала каким-то лопарям, как Ос-Андерс пришел к ней средь лета с зайцем, и от этого у ребенка, которого она носила под сердцем, сделалась заячья губа. А это не Олина послала зайца?
Ленсман не знал. Но если даже и так, он не стал бы заносить в протокол такое невежество и суеверие.
– Мать моя тоже увидала зайца, когда меня носила, – сказала Ингер…
Овин был готов, вышло большое строение, с сеновалами по обоим концам и с молотильным током посредине. Амбар и прочие временные места хранения были очищены и сено снесено в овин, ячмень сжали, высушили на жердинах и свезли, Ингер повыдергивала морковь и репу. Все было убрано. Теперь только бы жить да радоваться, у новоселов было всего вдоволь. Исаак опять распахивал до заморозков новь и увеличил ячменное поле, настоящий он был пахарь; но в ноябре Ингер сказала:
– Сейчас ей было бы полгодика, и она бы уж всех нас узнавала!
– Теперь уж ничего с этим не поделаешь, – отвечал Исаак.
Зимой Исаак молотил ячмень в новом овине, а Ингер долгими часами работала с ним и действовала цепом не хуже его, пока дети играли на сеновале. Зерно выдалось крупное и полновесное. К новому году установился отличный санный путь. Исаак начал возить дрова в село, у него были уже постоянные покупатели, хорошо платившие за дрова летней сушки. Однажды он сговорился с Ингер взять поеного бычка от Златорожки и свезти его вместе с козьим сыром мадам Гейслер. Мадам пришла в восторг и спросила, сколько все это стоит.
– Ничего, – отвечал Исаак. – Ленсман заплатил за все.
– Благослови его Господь, неужели заплатил? – сказала мадам Гейслер и совсем растрогалась. Она послала Елисею и Сиверту книжек с картинками, игрушек и печенья. Когда Исаак вернулся домой, и Ингер увидела подарки, она отвернулась и заплакала:
– Что с тобой? – спросил Исаак.
– Ничего. Сейчас ей был бы годик, и она бы уж все понимала!
– Да, да, но ведь ты же знаешь, какая она была – сказал Исаак, желая ее утешить. – А кроме того, может все еще и обойдется. Я разузнал, где сейчас Гейслер.
Ингер подняла голову:
– Разве он может помочь нам?
– Не знаю.
Потом Исаак повез ячмень на мельницу, смолол его и вернулся домой с мукой.
А там опять принялся за лес и стал заготовлять дрова на будущий год. Жизнь его текла от одной работы до другой по временам года, от земли к лесу, и от леса опять к земле. Исаак проработал уже шесть лет на своем хуторе, а Ингер пять, все могло бы быть хорошо, если б так продолжалось. Но так не продолжалось. Ингер работала над тканиной и ходила за скотом, она усердно пела псалмы, но, Господи, по части пения она была что колокол без языка.
Как только установился путь, ее вызвали в село для допроса. Исааку пришлось остаться дома. Пока он ходил один, он надумал съездить
Но когда Ингер вернулась, оказалось, что она уж все разузнала, справилась и насчет приговора: по настоящему полагается пожизненное заключение, параграф первый. Да, она встала в самом святилище правосудия и откровенно призналась; двое свидетелей из деревенских смотрели на нее жалостливо, а судья допрашивал очень ласково. Но все равно ей было не устоять перед светлыми головами законников. Высокопоставленные судейские господа такие искусники, они знают всякие параграфы, выучили их наизусть и помнят, вот какие у них светлые головы. Но они тоже и не без здравого смысла, даже и не без сердца. Ингер не могла пожаловаться на правосудие; она не сказала про зайца, но когда она, вся в слезах, призналась, что пожалела свое дитя и потому лишила ее жизни, судья тихонько и серьезно кивнул головой:
– Но у тебя самой заячья губа, – сказал он, – а ведь ты же хорошо устроилась?
– Да, слава Богу, – ответила Ингер. И ничего не рассказала о тайных страданиях своего детства и юности.
Но судья, все-таки, должно быть, кое-что понял, он сам был хромоногий и никогда не мог танцевать.
– Приговор – да, право, не знаю! Собственно, полагается пожизненное заключение. И я не знаю можно ли нам понизить и на сколько ступеней, вторую ли взять ступень или третью, с 15-ти лет на двенадцать, или с двенадцати до девяти лет. Сейчас заседает комиссия по смягчению уложения о наказаниях, и все никак не покончат с делом. Но будем надеяться на лучшее, – сказал он.
Ингер вернулась в тупом спокойствии, арестовать ее признали ненужным.
Прошло месяца два, и вот однажды вечером Исаак, вернувшись с рыбной ловли, узнал, что на усадьбе был ленсман с новым понятым. Ингер радостно встретила Исаака и похвалила его, хотя рыбы он принес мало.
– Что это я хотел сказать? У нас тут были гости? – спросил он.
– Гости? О ком ты спрашиваешь?
– Я вижу свежие следы перед домом. Тут ходили в сапогах.
– Никого не было, кроме ленсмана и еще одного с ним.
– Так. Чего же им было нужно?
– Ты сам знаешь.
– Они приезжали за тобой?
– Ну вот, за мной! Они просто привезли приговор. И я скажу тебе, Исаак, Господь милостив к нам, вышло не так, как я боялась.
– Ну, – в волнении проговорил Исаак, – значит, не так уж надолго?
– Нет, всего несколько лет.
– Сколько же лет?
– Ну, да тебе, наверно, покажется, что много, но я-то благодарна Господу за всю жизнь!
Ингер не сказала точное число лет. Позже вечером Исаак спросил, когда за ней приедут, но этого она не знала или не хотела сказать. Она опять стала задумчива и говорила, что не представляет себе, как все пойдет без нее, наверное придется-таки взять Олину. Исаак тоже ничего другого не мог придумать. Да, кстати, куда же девалась Олина? Против обыкновения, она в этом году не пришла. Уж не думает ли она всерьез не показываться после того, как все им расстроила? Наступила передышка между работами, но Олина не являлась. Уж не послать ли за ней! Небось, придет побираться, тетеха этакая, тварь! Наконец, Олина явилась. Господи, вот человек, словно между нею и супругами ничего и не произошло, она даже сказала, что принесла Елисею пару чулок с каемкой.