Сокол и Чиж
Шрифт:
— Ну что ты, мамулечка! — обняла маму. — Нет, кончено! Извини, что так получилось! Он меня не обидит, не бойся! — вот тут точно не соврала. Уж в чем-чем, а в отношении своей безопасности в Сокольском я была уверена. Все-таки три ночи вместе в одной квартире провели.
Когда я оделась, и мы выпили чай с ватрушками, мама начала свои обычные сборы меня в дорогу. Засуетилась на кухне, выворачивая закрома. Кто приезжал к родителям, тот поймет, как это у мам происходит.
— Это тебе маслице, Фаня — постное и сливочное возьми. Это колбаска, сыр… А вот я для тебя
— Мам…
— Ничего! У меня полкило творога киснет, я утром еще испеку.
— Спасибо.
— Слушай, Анфис, какая же я балда! — спохватилась мама. — Ты же на машине вернешься! Давай консервации дам?
— Что? Нет, мам…
— Давай! Почему это нет? Вам же не в руках нести, у тебя теперь парень есть, он и поможет! — заулыбалась. Эх, точно с утра папе и бабе Фисе первой новостью расскажет. — Я всего-то по паре баночек! Огурчики, помидорчики, варенье… Ой, слушай! Нам же бабуля двух петушков зарубила! Возьмешь одного?
— Э-э, не…
— Бери! Я тебе сразу и на супчик овощей соображу. Как приедете — так и сваришь! Еще маме спасибо скажешь!
В общем, когда Сокол через полтора часа подъехал к дому, я стояла у подъезда окруженная банками и сумками, в которые добавилась пара полотенец, постельное белье, овощерезка, турка, кастрюля для супа, три кило крупы и новые папины тапочки. И о последних не спрашивайте «зачем» — не знаю! Когда попыталась оказать сопротивление, получила в ответ — бери, Фаня, не спорь!.. Ну и мама, конечно, стояла рядом, напрочь отказавшись спрятаться. Правда, как только парень показался из машины, сделала пару тактичных шажков назад.
— Кхе-кхе! Анфис! — шепнула в затылок и за косу — дерг! — Ты своему-то скажи, чтоб не боялся меня! Не кусаюсь, мол, ну и… дальше сама знаешь! Ох, доча, кажется мне, что у вас все серьезно! Не помню, чтобы ты так о ком-то беспокоилась!
— Угу.
Ночь стояла глухая, снежная, у подъезда горел фонарь… Я почувствовала затылком, как распахнулись глаза родительницы, когда красавчик Сокол попал в поле ее зрения. Выступил в круг света в дорогом прикиде уверенного в себе мажора, рассекая ночь широкими плечами и спортивной фигурой. Чуть не заскулила от отчаяния, по-новому оценивая ленивую походку парня. Эх, Сокол-Сокол. Спортивки, что ли, старые не мог надеть и ватничек потертый? Мама же теперь точно к тапочкам еще чего-нибудь сообразит!
— Ого! — приблизившись ко мне, вытаращил глаза. — Чиж, это что, все твое?! — отпустил удивленный смешок. — Шутишь?
Если бы! Я молча уставилась на Сокола, он — на меня. Я на него — Сокол напрягся. Пришлось нахмурить брови, стрельнуть в сторону мамы глазами, и придать взгляду пущей выразительности. Ну и?
Нет, вот точно дятел. Стоит, смотрит. Еще минута и провалит же операцию, ко всем чертям!
— С-сокольский, блин! — скорее прошипела, чем произнесла. Тихо, сквозь зубы. — Соображай!
Ну, слав-те-хосподи, догадался! Кашлянул в кулак, зыркнул на родительницу, подошел и, склонившись
— Привет. — И вежливо маме: — Здравствуйте! Извините, что так поздно побеспокоил. Соскучился. Надеюсь, вы Анфису не ругали? Каюсь, это я во всем виноват. — И руку маме жмяк: — Артем, приятно познакомиться!
Ну вот же, может, когда хочет! И неважно, что время неподходящее, главное — искренний порыв, улыбка, и честные глаза! Прям от сердца отлегло. Теперь можно и уехать спокойно, а до завтрашних папиных телефонных расспросов еще дожить нужно!
В машину загружались молча — хорошо, что получилось списать на смущение. С родительницей попрощались и даже подождали, пока на кухне зажжется свет. Зная свой двор, искренне понадеялась, что местный Мюллер — баба Шура видит десятый сон, а не зырит шпионом в окно. Отъехали. Когда оказались на загородной трассе, я, наконец, выдохнула.
— Ну, Сокольский, ты даешь! С ума сошел? Такого приключения в моей жизни еще не было!
— Я даю? — удивился парень. — Да ты не меньше моего даешь, Чиж! Хоть бы предупредила, что мама будет встречать и чего от меня хочешь. Чувствовал себя последним дураком!
— А мог бы и догадаться, если такой умный! Чуть глаза не окосели! Или ты думал — я одна буду ночью стоять на улице? Скажи спасибо, что встречал не папа. Тогда бы ты точно одним рукопожатием не отделался! Пришлось бы соврать, как сильно ты меня любишь, раз уж примчался, а я пошла.
— Ничего бы не случилось с твоим папой. Мой новость съел и твой бы проглотил!
— Возможно. Только знаешь, ты все-таки парень, не забывай. Сказал отцу, мол, бросил-разлюбил, завяли помидоры, с тебя и взятки гладки. Зачирикал себе дальше. А моему за меня переживай. Да что я тебе объясняю, Сокольский? — сама себе изумилась. — Ну, тебя! Ты же деревяшка бесчувственная, все равно не поймешь! — и отмахнулась, отворачиваясь.
— Знаешь что, Чиж?
— Что?
— Пристегнись! — рыкнул парень. — И скажи спасибо, что не придется спозаранок в автобусе толкаться! Я, между прочим, еще ни за кем вот так не мотался ночью, как за тобой, по городам, наматывая километры. И мамам дураком не скалился!
— Так тебе же вроде надо? Разве нет?
— А тебе?
Мы посмотрели друг на друга сердито и отвернулись каждый к своему окну. Уставились он в лобовое, а я в боковое.
— Чиж? — позвал Сокол немногим погодя, когда немного успокоившись, поглядывая, вновь нечаянно встретились взглядами.
— Что?
— Слушай, а чем это ты так пахла?
— Когда?
— Ну, тогда, когда я тебя в щеку… — парень хмыкнул, но я уже и сама догадалась. — Как будто теплой ванилью?
— А-а. Ватрушками, наверно, — ответила.
— Ватрушками? — Сокольский странно моргнул, замолчал, а потом, глядя на дорогу, сглотнул.
Тоже мне. Чем это он, интересно, в «Маракане» весь вечер занимался? Раз уж спиртное не пил, так хоть бы перекусил чего посытнее перед дорогой.
Я отстегнула ремень безопасности и потянулась к заднему сидению. Добравшись до сумки, нащупала ватрушку и протянула парню.