Сокол и цветок
Шрифт:
– Мы муж и жена, Джезмин. Тут нет никакого стыда, дорогая.
Одна рука отпустила ее талию и поползла выше, чтобы сжать тяжелую округлую грудь, твердый розовый кончик которой обжигал ему кожу.
– Отдайся мне, любимая, – хрипло пробормотал Фолкон, приблизив губы к ее шее.
– Фолкон, подожди! – отчаянно выкрикнула она.
Ее тело все еще помнило боль, которую причинило его огромное копье, и Джезмин была готова на все, лишь бы он не врывался в нее снова. Она с ужасом чувствовала, как возбужденное мужское естество прижимается к тому месту, откуда расходятся ноги, всего в нескольких жалких дюймах от желанной цели. Как отодвинуться от этого мощного оружия?
– Можно, я лягу рядом? – тихо попросила она. Фолкон нехотя отпустил ее роскошную грудь и, стиснув талию, без усилий поднял Джезмин, положил на спину, повернулся на бок и, опершись на локоть, стал ее разглядывать.
– Не дрожи так, любимая, я буду нежен и ни-за что не причиню тебе зла, – прерывисто выдохнул Фолкон.
– Один раз ты уже сделал мне больно, – обвинила Джезмин, но тут же переменила тон и начала умолять:– Пожалуйста, не мучай меня, только не мучай меня.
– Лежи спокойно, дорогая, я хочу не терзать тебя, а любить, – уговаривал Фолкон.– Прежде чем эта дверь снова откроется, я намереваюсь сделать тебя своей женой, настоящей женой.– Она лежала молча, напряженная, неподвижная.– Джезмин... ты так невероятно прекрасна...
Загорелая рука ласкала волосы лунного цвета, губы коснулись ее губ, нежно, нерешительно, наслаждаясь вкусом ее розового ротика, по которому так истосковался Фолкон, но едва он приподнял голову, Джезмин отвернулась, отодвинувшись как можно дальше от его голодного рта... Но руки мужа немедленно обвились вокруг ее талии, и Джезмин с досадой поняла, что ее груди, как и самые потайные местечки, были теперь открыты для его ласк. И тут она с ужасом поняла, что ее голые ягодицы плотно прижаты к его чреслам. Его фаллос был напряженно-горяч и тверд. Фолкон резко втягивал в себя воздух каждый раз, когда она дергалась, и округлый зад ласкал кончик его воспламененного копья. Он судорожно гладил большими пальцами ее соски, пока они не стали жесткими, как драгоценные камешки, но Джезмин старалась сжаться, чтобы избежать его прикосновений.
– Радость, любовь моя, я хочу лишь обнимать тебя, дотронуться, погладить...– теряя голову, уговаривал Фолкон.
, – Я-я п-позволю тебе... только, Фолкон, пожалуйста... не надо того... другого... пожалуйста...
Нетерпеливый ответ уже был готов слететь с его губ, но тут он ощутил соленую влагу ее слез на своих губах, и его сердце и решимость растаяли, как снег на солнце. Фолкон проклял себя за то, что принудил Джезмин в ту ночь, в Глочестере. Он прекрасно понимал, что она считает это почти насилием, и неудивительно, что теперь молит его не мучить ее снова. Придется сделать все возможное, чтобы убедить Джезмин: супружеские отношения не всегда основаны на жестокости. Фолкон с бесконечной нежностью повернул жену лицом к себе.
– Моя дорогая крошка, поверь, я больше не причиню тебе боли. Прости меня за то, что пришлось принудить тебя тогда.– Он погладил Джезмин по волосам, чтобы успокоить ее и заставить слушать.– Раздвинь ноги, хоть чуточку. Обещаю, что проникну в тебя всего одним пальцем. Только успокойся, дорогая, и я доставлю тебе наслаждение. Но Джезмин отказывалась отвечать.
– Милая, я знаю, ты очень мала, особенно там, внизу, но знаю также, как не причинить тебе боли, сделать горячей и влажной, и клянусь, что не овладею тобой, пока не будешь готова.
Сжав кулаки, Джезмин начала бить его по груди.
– Нет! Нет! Нет! – всхлипывала она.
– Я изголодался по тому, что принадлежит мне по праву мужа, и возьму тебя, чего бы мне ни стоило, – сжав челюсти процедил Фолкон, теряя терпение.
– Ах, почему ты не позволил мне пить? Будь я в полусознании, может, и сумела бы вынести все это....
Слова Джезмин больно вонзились в Фолкона, раня его гордость. Так прекрасна и так жестока! Он был глубоко уязвлен тем, что женщине необходимо опьянеть, прежде чем она сможет вынести его объятия.
Слезы повисли на ресницах Джезмин; Фолкон терпеливо снял их губами, с нежностью, разрывавшей его сердце, и глубоко вздохнул, чтобы охладить сжигающую его страсть.
– Ш-ш-ш, тише, любимая, обещаю, что не сделаю того... другого... если позволишь ласкать себя, обнимать, прикасаться, – неохотно пробормотал он.
Джезмин взглянула ему в глаза, молчаливо ища ответа.
– Ты вправду не станешь всовывать это в меня? Фолкон улыбнулся и прошептал:
– Даю слово не совать это в тебя, если разрешишь дать волю моим рукам и губам.
Через несколько напряженных мгновений Джез-мин нерешительно кивнула. Фолкон сильной рукой притянул ее к себе, как ребенка, пока другая рука осторожно гладила нежное тело. Он не хотел пугать Джезмин и поэтому не торопясь поднес ее пальцы к губам, почтительно поцеловал каждый и положил ее руку к себе на грудь. Джезмин мгновенно сжалась, как только ощутила прикосновение жестких вьющихся волос. Фолкон повторял себе, что застенчивость исчезнет, как только она лучше узнает его тело, и начал осыпать ее поцелуями, начав с макушки, приходившейся ему под подбородок, потом, ласково приподняв ее личико, коснулся губами висков, век, носа, верхней губы. Потом, чуть приоткрыв губы Джезмин, он позволил кончику своего языка коснуться розового язычка, легким, молниеносным, дразнящим движением, и долго-долго целовал ее, прежде чем позволил себе новые ласки. Он медленно откинул одеяло, чтобы видеть тело жены во всем его великолепии, и поднял Джезмин выше на подушки, сгорая от желания ласкать ее губами. Она вновь попыталась отстраниться, уперевшись ему руками в грудь.
– Джесси, ты согласилась, – настаивал он, нагибаясь и обводя языком глубокую впадину пупка.
Хотя сейчас Фолкон находился гораздо ниже ее, Джезмин с трудом могла дотянуться до его плеч, но, отталкивая мужа, добилась лишь того, что настойчивый рот коснулся треугольника золотистых волос. Неужели он снова проникнет в нее своим порочным языком? Нет, нет, не может быть!
Но ее худшие страхи тут же подтвердились.
– Фолкон, не надо, – едва не обезумев, вскрикнула она.
– Джезмин, ты согласилась, – пробормотал он, не поднимая головы, и, чуть развернув розовые лепестки, повторил те же мгновенные, дразнящие, быстрые движения языком, словно целовал ее рот.
– На это я не давала согласия, милорд, – простонала она, вспоминая, что перед свадьбой он предлагал любить ее языком, чтобы потом Джезмин легче было принять в себя его огромное копье.
Она была не в силах поверить, что он способен на такую грешную ласку, и само упоминание о подобном потрясло Джезмин до глубины души. Но теперь она с ужасом поняла – муж ожидает, что она позволит ему осуществить любую непристойную фантазию, какая придет в голову, и постаралась улететь мыслями далеко-далеко, чтобы больше не чувствовать тех омерзительных вещей, которые Фолкон проделывал с ней.